Спиридов был — Нептун - Фирсов Иван Иванович - Страница 29

— И все же, Александра Борисыч, неужто всех Долгоруких императрица покарала?

— Почитай, почти так, Алексея Григорьича со всей фамилией упекла в Березов, где Данилыч помер, царство ему небесное. Одного Василия Лукича покуда в Сибирь губернаторствовать отправили.

«Стало, и его в почетную ссылку переправили», — радовался Мишуков.

Бутурлин, искоса поглядывая на Мишукова, чуть было не проговорился, что все карательные действия Анна производит по подсказке Остермана. «А ну его к лешему, скажешь, потом забот не оберешься, — решил Бутурлин, — кто его ведает, что у него на уме».

— Ну а в силу-то кто нынче входит? — не отставал дотошный Мишуков.

«Все тебе знать хотца и к своей выгоде токмо», — начал раздражаться Бутурлин, пытаясь отвязаться, ответил:

— Ну, ну! Немцы, которых Наталья, жена Алексеева, приволокла из Брауншвейга. На первых ролях при дворе. А так из Митавы столь дерьма... — Бутурлин поперхнулся, закашлялся и закончил скороговоркой: — Столь немчуры наехало, ни одного русского.

— Слыхать, у них все тот же Бирон за вожака? — наседал Мишуков, намекая на прежнего любовника Анны.

— Он самый, — досадно отмахнулся Бутурлин и перевел разговор: — А что Румянцев-то, сей момент где обретает?

— Александр Иваныч на зиму в Баку оставался, а нынче где-нибудь в Ширвани или Гилянах. Ведомо мне, просится он у канцлера Головкина отозвать его. Наскучило, да и семью не видел шесть годков.

«Ты-то сам тоже молишь Бога, как отсюда убраться!» — разозлился Бутурлин.

Но капитан-командор успел задать еще важный для него вопрос:

— Скажи на милость, кто у нас верховодит ныне в Адмиралтейств-коллегии?

— Коновода, как такового, нет, — благодушно ответил, отвязываясь от надоевшего собеседника, Бутурлин, — в Петербурге за главного Сиверс покуда, а в Москве делами флотскими правит Остерман.

Вскоре Мишуков воспрянул. Из Петербурга пришла радостная весть из Адмиралтейств-коллегии: «Коллегиею приказано: обретающегося в астраханском порте капитан-командора Мишукова сменить и отправить на его место капитан-командора Кошелева».

«Видимо, Наум Сенявин пособил, не без этого», — перечитав сообщение, благодарил в душе товарища капитан-командор.

Потянулись недели томительного ожидания, а смена не ехала. В разгар лета Захарий Мишуков в который раз огорчился. Из коллегии сообщили, что Кошелев назначен в другое место, а в Астрахань пока послать некого.

В те же дни удрученный Мишуков проводил в Москву Румянцева. Наконец-то его освободили «от всех дел, обязанностей по обустройству границ с Персией и Турцией».

— Ныне с Персией переговоры учинены, — доверительно сообщил он Мишукову, — нам накладно южный берег Каспия оберегать от афганцев, люди мрут, как мухи. За мою бытность в войсках не менее тыщ двадцати померло одной пехоты, не в зачет еще сколько казаков да драгун полегло.

— Нам забот, быть может, убавится, — проговорил Мишуков.

— Определенно, капитан-командор. Флотские по-доброму до сих служат на Каспии, управляются споро. Об этом я императрице при случае доложу.

Новоявленная императрица встретила Румянцева на первый взгляд ласково. Подробно расспрашивала о делах в Персии и в Турции, поинтересовалась, как обустроено его семейство. Знала Анна всю его подноготную, особенно помнила, сколько он сил приложил, чтобы привезти царевича Алексея на суд к царю. Если бы не Румянцев, так не видать бы ей сейчас трона.

Вскоре вышел указ императрицы: «Генерал-поручика и гвардии Преображенского полка майора Румянцева пожаловали мы в тот же полк в подполковники и в свои генерал-адъютанты».

Приласкав Румянцева, она, по рекомендации Остермана, решила назначить его президентом Коммерц-коллегии.

— Румянцев, ваше величество, — советовал Остерман, — весьма деятельный человек, порядочный и неподкупный, при казне нам как раз такой человек нужен.

Второй кабинет-министр верно характеризовал Румянцева, но он знал, чего хочет и императрица. Прикрываясь честным именем, творить что угодно, тащить из казны сколько заблагорассудится.

В эти месяцы в Москве началась праздная жизнь дорвавшейся до власти Анны. «Вырвавшись случайно из бедной митавской трущобы на широкий простор безотчетной русской власти, — писал историк, — она отдалась празднествам и увеселениям, поражавшим иноземных наблюдателей мотовской роскошью и безвкусием. В ежедневном обиходе она не могла обойтись без шутих-трещоток, которых разыскивала чуть ли не по всем углам империи; они своей неумолкаемой болтовней угомоняли в ней едкое чувство одиночества, отчуждения от своего отечества, где она должна всего опасаться; большим удовольствием для нее было унизить человека, полюбоваться его унижением, потешиться над его промахом. Не доверяя русским, Анна поставила на страже своей безопасности кучу иноземцев, навезенных из Митавы и из разных немецких углов. Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забрались на все доходные места в управлении».

«Этот сбродный налет состоял из „клеотур“ двух сильных патронов, „канальи курляндца“, умевшего только разыскивать породистых собак, как отзывались о Бироне, и другого канальи, лифляндца, подмастерья и даже конкурента Бирону в фаворе, графа Левенвольда, обер-шталмейстера, человека лживого, страстного игрока и взяточника. При разгульном дворе, то и дело увеселяемом блестящими празднествами, какие мастерил другой Левенвольд, обер-гофмаршал, перещеголявший злокачественностью и своего брата, вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на доимочные деньги, выколачиваемые из народа».

Потому-то Анну и надоумили для бесконтрольного расходования средств иметь у финансов верного престолу человека. Оказалось, что все не так просто. Первый же разговор с Румянцевым на эту тему вышел нелицеприятным.

— Надумали мы в Сенате, Александр Иваныч, поставить тебя в президенты Коммерц-коллегии, — без обиняков предложила императрица.

Она ожидала или согласия, или хотя бы, как обычно делают придворные, просьбы обдумать предложение. Поэтому ответ Румянцева несколько покоробил ее.

— Ваше величество, — твердо ответил Румянцев, — я солдат, человек воинский, привык команды по артикулу исполнять и приказывать. В делах денежных ни толики не смыслю. Так что благодарю покорно за высокую честь, но попрошу уволить от сей должности.

Неожиданное предложение не застало врасплох генерала. За месяц-другой он успел присмотреться к порядкам, а вернее, к полному хаосу при дворе императрицы, где ее именем свободно распоряжались Бирон, Остерман и Левенвольде.

Деньгам счет Румянцев, конечно, вести мог и знал настоящую цену государственной копейки.

Что деньги! Ему доверялись целые народы, и земли немалые торговать приходилось у иноземцев, в Константинополе. А при разметке границ на Кавказе и в Персии сколько раз местные ханы и мурзы предлагали ему мзду, чтобы решить в их пользу разграничение земель. Ни разу не поддался их соблазну генерал. Очутившись в Москве, он с удивлением увидел, как безумно направо и налево швыряются без счета казенные деньги — на балы, маскерады, торжественные ужины и обеды с сотнями гостей. Тщеславие самой Анны проявилось на второй день после восшествия на престол. Как рассказывала Румянцеву жена, императрица велела немедля показать ей все драгоценности, отнятые у Меншиковых. Перебрав их, она решила оставить все у себя. Наглость Бирона уже доходила до предела, а приехавший по его вызову брат вел себя демонстративно вызывающе, и с ним Румянцев успел повздорить. И теперь, едва услышав о предлагаемом назначении, он без колебаний отказался.

— Быть может, Александр Иваныч, поразмыслишь? — сдвинув брови, раздраженно сказала Анна. Впервые за полгода ее царствования от ее милостей отказывались столь дерзко.

— Ваше величество, мое рассуждение окончательное, — так же угрюмо повторил Румянцев и вдруг не сдержался и в сердцах добавил: — Ваше величество, дозвольте сказать сущую правду, я не сумею угождать и выдумывать источники средств для удовлетворения роскоши. Кроме протчего мне не совсем понятны неведомые прежде порядки при дворе.