Головнин. Дважды плененный - Фирсов Иван Иванович - Страница 7

В начале века Петр I в этих местах перехитрил шведов и в конце концов нанес неприятелю сокрушительное поражение. На этот раз давние враги поменялись местами, но шведам не удалось провести русских.

В дозоре стоял гребной фрегат «Святой Марк». Сигнальщики вовремя заметили шведов. Командир, капитанлейтенант Львов, сыграл тревогу, бросился наперерез. Пушки фрегата отогнали шведов обратно к Абосским шхерам. Те затаились, а через два дня в ночной мгле десятки канонерских лодок окружили «Святого Марка», начался неравный бой. Фрегат стоял в нескольких милях от основных сил, на море по-прежнему штилело, и неприятель рассчитывал на скорую победу.

Оказалось, Якова Тревенена обвести нелегко. Опытный моряк, он хотя и находился в отдалении, но внимательно следил за событиями вокруг подчиненного ему фрегата.

Спустя полчаса с кораблей отряда спустили все баркасы и шлюпки, и на выручку товарища устремились сотни вооруженных матросов и абордажных солдат. Роли переменились, шведы спешно ретировались к берегу, впопыхах посадили лодки на отмель, бросились наутек в прибрежные скалы.

Наступил вечер, 14 канонерок не удалось взять как призы, они крепко сидели на камнях.

— Снять пушки, весь провиант, — распорядился Тревенен, — живая скотина пойдет в котел матросам, а канонерки запалить.

Ни одно судно не пропустил отряд Тревенена мимо Гангеудда. Не везло шведам в этих местах испокон веков…

У Гангеудда грохотали пушки, а в Ревеле, в кафедральном соборе, раздавались печальные звуки органа. Моряки прощались с адмиралом Грейгом. Ядра и пули его не взяли, а в одночасье сразила лихоманка-простуда…

Над штормовой Балтикой то и дело проносились снежные заряды, у берегов появился первый ледок. Противоборствующие эскадры ушли в базы на зимнюю стоянку, … шведы — в Карлскруну, русские — в Ревель. Кампания заканчивалась. «За усердные труды по хранению со вверенною эскадрою поста при Гангуте» Тревенена произвели в капитаны 1 ранга. Его товарищи Муловский и Гревенс приводили в порядок корабли после сражений, рядом с ними корпели «за мичманов» Лисянский и Крузенштерн. Вечерами сходились в кают-компаниях, вспоминали о несбывшемся вояже, питали надежду свершить задуманное, когда умолкнут пушки…

Зимняя стужа напрочь сковала льдом залив, окружила кронштадтские крепостные стены белым панцирем. Наконец-то опустели бастионы, и лишь сторожевые наряды, прохаживаясь, всматривались в безлюдную снежную даль. Всякое бывало, при Петре I шведы как-то пытались овладеть островом зимой, марш-броском по льду, но сорвалось…

А в летние месяцы, когда временами глухие раскаты пушечной канонады доносились с запада, в такие дни по приказу вице-адмирала Пущина на крепостные стены спешно выводили кадетов. Каждому кадету, и старшему, и младшему, вручали старые, ржавые ружья без курков, раздобытые где-то в закоулках арсенала.

— Маршируйте по стенам, — приказывал кронштадтский комендант корпусным офицерам, — вдруг неприятель объявится на видимости. Узрит на стенах великое множество людей с оружием и то испужается. Солдатушек-то нынче всех на корабли отправили…

Кадеты цепочкой растягивались по стенам, брали ружья «на плечо», с важным видом вышагивали по широким, в несколько саженей, бастионам, поглядывали вдаль. Изредка, прижимаясь к нарвскому берегу, робко шелестели парусами купеческие шхуны с товарами из Петербурга.

Торговля сокращалась, купцы терпели убытки, но некоторые рисковали…

Завистливо поглядывал на удаляющиеся к горизонту паруса кадет Василий Головнин. «Добро им, в дальние страны плывут, диковинки повидают». Недавно он наткнулся в библиотеке на занимательную книжицу. Старик библиотекарь, отставной офицер, посоветовал:

— Ежели про иноземные плавания проведать интерес имеешь, возьми, почитай. Кажинный моряк должен все знать о кругоземных плаваниях.

— Описание морских путешествий по Ледовитому и Восточному морю с российской стороны учиненных. Сочинения и переводы к пользе и увеселению служащих за год семьсот пятьдесят восьмой, — вслух прочитал Василий.

Летом взяться за книгу по-настоящему Василию было недосуг. То занимался на шлюпке, то гоняли строем по крепостным стенам, подметали плац к приезду начальства. Теперь, с началом зимы, Головнин, забившись вечером в укромный уголок, около лампадки, в молельной комнате, а то и в столовой у окна, при яркой луне, начал путешествие по страницам сочинений Михайлы Веревкина. Запомнились слова о Магеллане: «От самого создания мира, до обретения Америки никому из смертных не приходило на мысли, что можно обойти вокруг земли…»

Читал урывками, вокруг носились кадеты, дергали, задирали… Присматриваясь, Василий Головнин скоро уяснил, что немало его сверстников отпугивали тяготы морской службы, и они старались под любым предлогом удрать из корпуса. Одни притворялись болезненными, другие ленились, учились кое-как… Ежегодно за лень и плохое поведение десяток-другой кадетов отчисляли в морские батальоны, малолеток отсылали домой…

Осенью Василий определился окончательно. Из корпуса ему нет ходу обратно в Гулынки. В пресную, постылую жизнь, в глухомань, быть там обреченным на прозябание среди дальних родственников, совершенно чужих ему душевно… Только здесь он способен насытить неуемное стремление к знаниям, имеет возможность повидать иные миры и народы, в конце концов испытать себя не только в стычках с неприятелем, но и в схватке с той неспокойной стихией, что плескалась под окнами Итальянского дворца…

Жизнь в корпусе, правда, не баловала своих питомцев. «Воспитание» кадетов сводилось к порке провинившихся. Причем «секанцами» их угощали каждую субботу по списку в караульном помещении. Но не забывали и о душах. Молитвой кадеты начинали день и заканчивали его вечерней литургией, перед отходом ко сну. В каждой роте висела икона Божьей Матери. Вечерами заставляли зубрить Евангелие. Закон Божий обязан был твердо знать каждый выпускник.

Посты соблюдались строго, кормились хлебом и квасом. Поэтому изголодавшиеся кадеты с нетерпением ждали Рождества, Сочельника. За ними подоспели Крещение, Масленица, запахло весной.

Василий Головнин поглядывал на почерневшие проталины в бухте, подставлял лицо солнцу, скоро начнется его вторая кампания на море…

Готовились к очередной военной кампании на западном и восточном побережье Балтики. Схватки на море в прошлом году не принесли желаемых успехов шведам, русские эскадры довольно успешно оборонялись.

В наступающей кампании шведы не оставили своих замыслов, намеревались добиться решительных успехов.

Верховодом на Балтике Екатерина назначила стареющего адмирала Василия Чичагова. На аудиенции, вспоминая прошлогодние тревоги, спросила его обеспокоенно:

— Каково мыслишь, Василий Яковлевич, силен ли неприятель?

— Да вить не проглотит, ваше величество, — ухмыляясь, дребезжащим голосом произнес Чичагов.

Екатерина продолжала тревожиться, перебирала в уме офицеров, кто помоложе, побойчее, распорядилась графу Чернышеву.

— Призови-ка к себе капитана Тревенена, пускай изложит свою меморию, как шведа одолеть.

Спустя месяц Тревенен представил обстоятельный доклад «Ея императорскому величеству, свое видение успешной войны против шведов». Основная мысль проступала явственно: «Необходимо перейти к наступлению на шведское побережье, атаковать неприятеля на его территории».

«В предстоящей кампании наступил удобный момент попытаться высадить десант на стокгольмский берег».

Так поступил в свое время флот в эпоху Петра Великого, Апраксин добивал неприятеля под стенами Стокгольма. Но теперь веяли иные ветры… Императрица много говорила о традициях своего «деда», но когда касалось дела, забывала о своих обещаниях…

И все же, видимо, советы Тревенена оказали воздействие.

В начале июня из проливов контр-адмирал Козлянинов доносил, что шведская эскадра отстаивается на рейде Карлскруны и испытывает «великий недостаток в людях, при том много больных и умирающих». Чичагов воспользовался этим и вышел с эскадрой в море. Шведы были настороже, русская эскадра оказалась грозной силой…