Самый лучший коммунист (СИ) - Смолин Павел - Страница 51

— Документ? — удивление не помешало секретарю исполнить требуемое.

— Документом называется любой созданный при помощи ЭВМ, содержащий текстовую информацию, файл, — пояснил я. — Юридическую силу эти документы обретают так же, как и его привычные нам собратья — при помощи печатей и подписей. Попробуйте написать что-нибудь.

Секретарь настучал три первые строчки Устава ВЛКСМ.

— Достаточно, — одобрил я. — Теперь у нас есть два пути. Первый — нажать на изображение бобины (она с «сохранением» в эти времена лучше ассоциируется) — это позволит сохранить напечатанное в память ЭВМ, либо — на пиктограмму принтера.

— Напечатает? — догадался Никита Антонович.

— Напечатает, — подтвердил я. — Давайте попробуем.

Секретарь нажал пиктограмму, принтер взревел, заскрежетал и потух, исторгнув из себя тонкую струйку вонючего дыма.

— Лабораторные прототипы несовершенны, — вздохнул я в ответ на недоуменный взгляд Никиты Антоновича. — Пойду в НИИ звонить.

Глава 26

В два тридцать прибыли аспиранты. К трем часам им удалось убедить меня, что чиненный принтер в эти времена надежнее нового и что-то перепаяли в аппарате. Пока они занимались делом, я научил Никиту Антоновича пользоваться остальными программами и подарил «мануал» — пусть осваивает. А еще привезли «геймерские» кресла, которые привели секретаря в восторг, потому что идеально настраиваются под комплекцию конкретного человека. Еще бы, при такой-то себестоимости!

Андрей Викторович закончил опрос в половину пятого и еще успел собрать весь персонал Канцелярии и лично рассказать им о важности утреннего обыска — это для вашего спокойствия, товарищи. Поговорил и со мной:

— Сообщников у террориста не было. Сам он пришел в себя полчаса назад и впал в истерику. Отвезли в психоневрологический диспансер, сейчас туда поеду, допрашивать.

— Спасибо, Андрей Викторович.

— И вот еще что, — он отвел глаза. — У меня от Семена Кузьмича предписание, проверить твою охрану.

— А? — опешил я.

— Петр инфаркт не просто так поймал, — пояснил он. — У них же раз в квартал полный медосмотр. Предпосылки к инфаркту ЭКГ бы показало, а кардиолог на всех твоих «дядей» — один.

Дядя Петя — коррупционер⁈ Доктор Липин — тоже?

— За спину тоже нужно поглядывать, Сережа, — выдал мне ценный совет ревизор. — Люди — всегда люди. Петр ничего дурного может и не хотел, но… — развел руками.

— Закон есть закон, — вздохнул я. — Работайте, Андрей Викторович.

Ревизор уехал, и я быстро собрал всех нашедшихся в здании «дядей» в своем кабинете:

— У нас залет, мужики, — выложил им как на духу. — В виде коррупции. Кто заносил врачам материальные или нематериальные блага за справку об идеальном состоянии здоровья?

Молчат.

— Значит служебная проверка вам не повредит, — пожал я плечами. — Но Крым летит в помойку — лично для вас. Товарищи жены и товарищи дети в Крым могут поехать свободно, а вам придется посидеть под домашним арестом. Через десять минут «внутренние» приедут.

Мужики приуныли и осунулись — не отпуска внепланового жалко, а потенциальной карьеры и вообще обидно: они же тут не при чем, это всё я со своим «да ладно тебе, дядь Петь, кто на меня в Москве-то покушаться будет?».

— И я очень надеюсь, что мы с вами еще встретимся, — добавил я. — Ситуацию буду держать на контроле, если фактов коррупции и нарушений не найдется — буду выбивать компенсирующие блага. Простите, мужики.

— Да правильно все, Серега, — простил дядя Дима. — У нас служебные проверки не редкость и без «залетов». Я-то точно вернусь, — подмигнул.

— И я! — отозвался дядя Егор.

— И я! — вторил дядя Женя.

«Якнули» и остальные, как бы показав, что их совесть чиста. Нормально — если так и есть, значит все ко мне однажды вернутся: старшие товарищи на ровном месте грехи моим «дядям» придумывать не будут — я же об этом узнаю и обижусь. Ну а если обнаружатся, значит сами виноваты — хотя бы потому, что не подошли ко мне и не рассказали, зачем им коррупция.

Ситуация на самом деле закономерная — очень большой конкурс на место рядом со мной, и столь же большой соцпакет на этом месте человек зарабатывает. Но залет опасный, потому что прецедент создан. В многолюдной структуре, из кого бы она не состояла, насколько бы надежных и перепроверенных товарищей в нее не набирали, кристальной честности все равно не добьешься. Пусть и небольшая, на уровне «да за*бал, Иваныч, ну сделай — я же чувствую, что здоров! Ну че я, в пятьдесят три года за пацаном не присмотрю? Он же не по подворотням шляется, а по и так охраняемым государственным объектам!», но от того не менее разлагающая. Без показательной порки, которая купирует «разложение», здесь не обойтись. Заступаться за врача я не стану точно. За дядю Петю… А дядя Петя так и так на пенсию уйдет, причем с новой «висюлькой» — так-то весь секретариат ЦК ВЛКСМ спас, заслужил.

Через десть минут в кабинет вошли чужие «дяди» под предводительством дородного дядьки, который когда-то помешал мне обогнать деда в бассейне. Что ж, хоть одна знакомая рожа — нет, в телеке я кое-кого из них видел, неподалеку от деда, но это разве знакомство?

Моих никто заковывать в наручники не стал — показали бумажку и под ненавязчивым конвоем из одного сотрудника увели вниз, где погрузили в «ПаЗик» — я в окно на это грустно смотрел.

— Значит так, — взял быка за рога «бассейновый». — Меня зовут Михаил Сергеевич. Остальных тебе знать не нужно — так будет лучше и тебе, и нам. Для простоты… — он повернулся на стуле к выстроившимся у стены сотрудникам. — По порядку рассчитайсь!

Мужики рассчитались, и их номера стали позывными, по которым мне надлежит к ним обращаться. Аж зубы от казенности сводит, но делать нечего — любимый дедушка, похоже, изрядно струхнул — а было бы с чего, я же заговоренный! — и решил показать мне, какими должны быть образцовые отношения «объект — охрана».

— К окнам больше не подходи, — велел Михаил Сергеевич. — Пятый, обеспечь.

— Есть, — отозвался «пятый» и опустил жалюзи, вместо дневного света включив электрический.

— Отстой, — расстроился я.

— Отстой сливают, — отозвался Михаил Сергеевич и скомандовал подчиненным. — Занять позиции согласно штатного расписания.

Мужики рассосались, оставив со мной Михаила Сергеевича и «четвертого». «Второй» занял позицию в приемной, «шестой» отправился в конференц-зал — нам туда через пять минут идти, возобновлять совещание. Дерьмовое настроение принялось нашептывать: 'восьмичасовой рабочий день — одно из главных достижений Советской власти, и переработка в первый же рабочий день — все равно, что плевок в лицо дедушке Ленину. Сам он, впрочем, перерабатывал, а значит такой способ жизни для всего начальства в СССР приемлемый — чай не болванки точим, а сидим на мягких стульях и воздух сотрясаем.

— Нефть девять долларов за баррель, а они мне охрану меняют, — бурчал я по пути к залу для совещаний.

Несмотря на то, что эти вещи никак между собой не связаны, идущий рядом Никита Антонович дипломатично промолчал. Тем более промолчали Михаил Сергеевич и «четвертый». Наступила эпоха безликих молчунов! Нет, я и этим в голову за месяц залезу, но нафига дедовых сотрудников портить? Никакой свободы в Союзе не осталось — а чего еще от диктатора на троне ждать?

Зал для совещаний снова вонял табачным дымом. Нервничали товарищи, понять можно, но не хочу: все нервничают, так чего теперь, травиться?

— Я очень надеюсь, товарищи, что вы осознаете пагубность регулярного извлечения табачных изделий из мусорок, — буркнул я, занимая свое место за столом. — И больше так делать не будете.

Сами выбросили, сами и достали — в урне, кроме пары смятых бумажек, только одинокая пачка «Кавказа».

Все, кроме товарища Варданяна и Евгения Михайловича — он свою пачку не выбрасывал, потому что опытный Советский начальник к радикальным, не оставляющим пространства для маневра решениям вообще не склонен — смущенно отвели глаза. Хер с вами, товарищи взрослые.