Нечестивый город - Финней Джек - Страница 23

– Ну а как же насчет тигра, господин Руиз? Тигра, который разорвет Хейлар-Вей на куски. Вы утверждаете, что это Гнев Божий – нет ли тут противоречия?

– Противоречие тут только кажущееся, сударь, – возразил Руиз и, желая переменить тему, добавил: – Дом должен быть где-то поблизости. Давайте спросим у полисмена. Он-то знает лучше всех.

Я усомнился, стоит ли спрашивать о таких вещах у блюстителя закона.

Но Руиз заверил меня, что все в порядке: полицейские Хейлар-Вея славятся своей любезностью.

И мы подошли к полисмену и спросили у него, где здесь поблизости находится Дом.

– Вон там, ребята, – показал он, – первая парадная за углом, двадцать четвертый этаж, заведение мадам Лили. Она занимает целый этаж. Только скажите старой крысе, что это Майк дал адрес. Не пожалеете – местечко лучшее в городе.

Кажется, впервые за все время моего пребывания в Хейлар-Вее со мной так любезно говорил посторонний человек. Я сказал об этом полицейскому. Он осклабился с явным удовольствием. Я дал ему десять драхм и спросил, как выглядят девицы мадам Лили.

– По-разному, – ответил полисмен, – одни – как слоновая кость, другие – как черное дерево, третьи – как медь и четвертые – как золото. Есть также и такие, которые отличаются прозрачной бледностью.

– Вот как? – оживился Руиз. – Тогда пойдемте, капитан Малахайд, нельзя терять ни минуты.

Мы свернули за угол, нашли лифт и поднялись на двадцать четвертый этаж. В небольшой уютной приемной мы встретили мадам Лили и сказали ей, что нас направил к ней Майк.

– Да-да, – кивнула мадам Лили. Она предложила нам сесть на диван и крикнула: – Девочки, заходите.

Мы сидели на диване, словно на трибуне, и девицы парадом проходили мимо нас. Но они сразу заметили синяки под глазами Руиза и мое жалкое старое пальто и поглядывали на нас едва ли не с презрением.

Руиз выбрал маленькую толстушку, а я – тонкую и стройную барышню. Они хотели отвести нас к себе в комнаты, но Руиз сказал:

– Нет-нет, барышни. Мы с капитаном Малахайдом хотели бы сначала устроить маленькую вечеринку – чтобы лучше узнать друг друга. Пойдемте в какую-нибудь одну комнату, закусим и закажем щелака. Там мы сможем спокойно посидеть, расслабиться, побеседовать и так далее – а остальное уже потом.

Девицы ответили, что им все равно, лишь бы мы сначала заплатили. Тогда мы заплатили, и девицы привели нас в небольшую уютную комнату. Руиз и маленькая толстушка сели в большое пышное кресло, а мы с худощавой барышней устроились, полулежа на кровати. Потом человек с цветной кожей принес нам щелака и пообещал скоро принести бараньи отбивные и молодой зеленый лук. Мы молча выпили. То есть пили только мы с Руизом, девицы отказались прикасаться к щелаку и безмолвно сидели со скучающими лицами.

Молчание стало угнетать Руиза; он начал нервничать. Оглядевшись по сторонам, он обнаружил на туалетном столике какой-то журнал и принялся его листать.

Я спросил худощавую барышню, много ли она читает.

– Ни черта, – коротко ответила она.

Руиз издал торжествующий возглас и протянул мне журнал.

– Ей-богу, сударь, – воскликнул он, – здесь есть рассказ одного моего друга. Его имя Стиллиборн. Я знал, что он пишет, но когда мы с ним встречались в последний раз, у него были проблемы с издательствами. Насколько я знаю, это его первая публикация.

– Я знаю одного парня, который пишет в газете, – сообщила толстушка.

– Нет, барышня, – покачал головой Руиз, – в газетах может писать любой болван. Нужно быть настоящим мастером слова, чтобы писать, как этот человек. Не прочитать ли мне его рассказ вслух, как вы полагаете, капитан Малахайд? Я уверен, барышни с удовольствием послушают. Он необычайно остроумен и, к тому же, довольно пикантен. Вам обязательно понравится.

Девицы сказали, пусть читает, нам все равно. И я тоже сказал «читайте».

Руиз поправил очки, отыскал наилучшее расстояние между глазами и страницей и, водя пальцем по строчкам, чтобы не потерять нужное место, принялся читать нерешительным, лишенным выражения голосом.

«Жил-был в поленнице негритенок. Маленький негритенок в большой поленнице. Поленница состояла из вязовых поленьев. В ней было холодно. Холодно, неуютно и голодно. В щелях между поленьями дремали тараканы и зимовали оцепеневшие ящерицы. Дождь поливал поленницу. Снег сыпался на нее. Когда подошла зима, поленница стала убывать. Потому что добрая хозяйка пекла в печи бисквиты. А также пироги и пышные пончики. И еще она готовила свиные ножки и печеный картофель. Кому мог не понравится суп, приготовленный на дровах из этой поленницы? Кому не хотелось погреться у камина, в котором пылали чурки из этой поленницы? Однако в поленнице жил негритенок. Продрогший. Озлобленный. Голодный. И он мечтал отомстить. Слушайте, слушайте, о, слушайте же историю об одиноком существе – она происходит в наши дни и касается нас всех…»

Руиз остановился и с благоговейным видом поднял взгляд от журнала, подобно тому, как маститый пианист поднимает взгляд от своего инструмента в самой середине исполнения классического этюда.

– Черт возьми, сударь! – воскликнул он. – Какое великолепное начало!

Потом он заметил, что его девица – толстушка – заснула, а моя девица – худощавая – потихоньку включила радио и слушает, прижав его к одному уху, а другое заткнула пальцем, чтобы не слышать чтеца. Руиз зашвырнул журнал в другой конец комнаты, разбив пустой круглый аквариум.

– Карра скульта мата ракка! Почему же вы, черт побери, не сказали, что вам скучно меня слушать? Господи, а я-то тут стараюсь как последний идиот! Наконец-то нашел себе достойное занятие.

Девицы сели, зевая и потягиваясь.

– А что случилось? – спросили они.

– Что случилось? – взвизгнул Руиз. – Да кое-что случилось, благодаря вам! Теперь я знаю, что значит метать бисер перед свиньями!

Девицы на это очень сильно обиделись и принялись бранить Руиза, старательно выбирая наиболее выразительные существительные, прилагательные, глаголы и наречия из лексикона хейларвейских проституток. Это была блестящая и впечатляющая сцена; я лежал на кровати и завороженно слушал.

Худощавая девица – моя – отличалась особой виртуозностью и, когда ее риторика достигла елизаветинских масштабов, я ощутил необычайно сильное влечение к ней и обнял ее за плечи, жадно стремясь прижаться губами к велеречивым устам. Но она освободилась и продолжала свою тираду, я же довольствовался тем, что целовал ее затылок, замирая от восторга.

Руиз попытался что-то ответить девицам, но явно уступал им как по богатству лексикона, так и по сочности употребляемых выражений. Похоже, девицы нанесли ему в своем роде столь же сокрушительное поражение, как верзила поменьше в ресторане на крыше.

Наконец Руиз сдался. Он встал и накинул на плечи свое пальто.

– Мой вечер испорчен, – тихо сказал он, – и испорчен сегодня уже второй раз. Это мне совсем не нравится, но я больше не буду возмущаться. Капитан Малахайд, я ухожу. Вы можете остаться или пойти со мной – как вам будет угодно.

В глубине души мне хотелось остаться. Надо признаться, худощавая девица вдруг стала казаться мне ужасно привлекательной. Но у Руиза был такой жалкий и несчастный вид, что я не мог этого вынести. Потрепанное пальто висело на нем как грязная мокрая тряпка, большие пальцы ног торчали из рваных ботинок; разбитые губы распухли; нет, я не мог бросить его в столь горький час.

– Я иду с вами, – сказал я.

И я оттолкнул от себя худощавую девицу, встал с кровати, и мы с Руизом покинули заведение мадам Лили.

Когда мы снова оказались на шумной ночной улице, я предложил прибегнуть к бутылке – великому утешителю.

– Да, сударь, вы правы, – согласился Руиз. Мы нашли небольшой скромный кабачок, сели за стол, покрытый грязной скатертью, и заказали два больших зелюма щелака. На стене висела табличка, гласившая:

Мы сидели, пили шелак и молчали. Тоска и отчаяние наполняли наши сердца. Наконец, в очередной раз наполнив свой стакан, я поднял его и объявил: