Царь нигилистов 4 (СИ) - Волховский Олег - Страница 48

— Здесь никак целое состояние! — поразился Саша.

— Ну, что вы, Александр Александрович! — возразил Гогель. — Ничего дороже 600 рублей.

Григорий Фёдорович протянул Саше опись.

Ну, да, на четыре с лишним тысячи. Для кого-то и состояние. Цены брошек начинались, как ни странно, от сорока рублей, булавок — от сотни. А золотых часов — от ста пятидесяти.

Саша вынул двое покрупнее и сказал:

— Для Саввы Васильевича и Тимофея Саввича. Альфонскому такие же ушли?

— Ректору — да, — кивнул Гогель, — но он действительный статский советник. Понимаете, Александр Александрович, есть определенные правила. Цена подарка должна соответствовать чину. А Морозовы не при чинах. Они даже не мануфактур-советники.

— Почему?

— Старообрядцы, — объяснил Гогель.

— И что можно подарить человеку не при чинах? — поинтересовался Саша.

— Что-нибудь рублей за 40–50, — проинформировал гувернер.

— За 40–50? — переспросил Саша. — Купцам первой гильдии?

— Таковы правила, — возразил Гогель.

— К чёрту правила! — сказал Саша. — Эти господа могут золотыми часами ёлку рождественскую наряжать, а мы им безделушки будем дарить за 40 рублей?

— Дело не в том, сколько стоит подарок, а от кого получен.

— Это купцы! Уж эти умеют деньги считать. Не дай бог обидим!

— Ну, можно и за 100, — смирился Гогель.

Саша глянул в опись. «Часы золотые большие» стоили по 450 рублей.

— То, что я выбрал, — отрезал Саша. — С папа́ сам объяснюсь.

Гогель вздохнул.

Саша извлек из шкатулки ещё одни большие золотые часы.

— Это Гучкову, — прокомментировал он. — Ефим Федорович — мануфактур-советник.

— Мануфактур-советник соответствует восьмому классу, — возразил Гогель.

— И какова цена подарка для восьмого класса?

— Рублей 150. Максимум.

— Не пойдет, — сказал Саша. — У него влияние генеральское. Табель о рангах отстает от времени.

Гогель, кажется, смирился.

— А теперь Ульяна Афанасьевна с Марией Федоровной… — продолжил Саша.

И задумался. Жалко, что нет с собой дамы проконсультировать. Вот бы Жуковская не помешала.

И на свой страх и риск выбрал две брошки по триста рублей за штуку: одну с опалом и одну с бирюзой. И дополнительную булавку с жемчужиной для Ульяны Афанасьевны. Ну, платок закалывать.

Полупрозрачный опал сиял в свете свечей радужными вкраплениями. Бирюза была гладко отшлифована, покрыта узором из черных прожилок и оправлена в золото.

Ну, будем надеяться, что дамам понравится.

И Саша подумал о том, что остановиться в гостинице было бы значительно дешевле.

— Ну, с этим расправились, — заключил он. — Теперь вы мне обещали о моих доходах и расходах отчитаться.

Глава 23

Григорий Федорович расправил на столе рукописный документ с графами и цифрами.

— Это мои записи, — объяснил он. — Так что здесь не всё. Для полного отчёта лучше запросить Контору августейших детей.

— То есть только в Питере? — спросил Саша.

— Да.

— Запросим.

Предоставленный документ тоже был интересен и представлял собой сведения о доходах и расходах за прошедший 1858 год. Кредит: 100 тысяч рублей. Ну, это понятно. Расходы. Подарки: 800 рублей.

— Григорий Федорович, что-то я не помню, чтобы я в прошлом году кому-то что-то дарил, — заметил Саша.

— Не помните? — расстроился Гогель. — Прошлой весной, в мае, вы были на Валааме и путешествовали по южной Финляндии.

— До болезни? — вздохнул Саша. — Очень смутно. Я настоятелю что-то подарил?

— Игумену и братии. Точнее монастырю. Две драгоценные лампады к мощам преподобных Сергия и Германа.

Саша задумался о том, стоит ли вообще что-то жертвовать на церковь. Не на ветер ли деньги? Эти ребята всегда казались ему оплотом консерватизма. Есть ли здесь свои Уминские или хотя бы Кураевы? Ладно, Бажанов есть.

Главное, чтобы не мешали и сохраняли нейтралитет. В замене патриарха синодом по инициативе Петра Алексеевича положительно что-то было.

— За две лампады 800 рублей? — спросил Саша.

— Нет, в Финляндии тоже были расходы. Выборг с парком Монрепо, водопад в Иматре, озеро Сайма, Пютерландские гранитоломни…

— Табакерку садовнику? — предположил Саша.

— Нет, владельцу имения Монрепо Павлу Андреевичу Николаи.

— Не суть. Часы проводнику к водопаду, перстень лодочнику и портсигар владельцу каменоломен?

— Приблизительно, — кивнул Гогель. — Я точно не помню. Но всего на 800 рублей!

Саша прикинул, что уже набрал потенциальных подарков на две с половиной тысячи.

— Я не лодочникам дарю, — сказал он. — И не монахам, которые вообще-то не должны земным блеском прельщаться. Купцы — владельцы огромных ресурсов, и в случае нестабильной ситуации надо, чтобы их капиталы работали на нас, а не на революцию. А от лодочника можно и сорока рублями отделаться.

Следующей расходной статьёй после подарков значилась «Туалет и гардероб». И указанная там сумма повергла Сашу в шок. Три тысячи сто рублей. За год!

Саша ткнул в неё пальцем и поинтересовался:

— Откуда столько?

— Одежда дорого стоит, — объяснил Гогель. — К тому же вы состоите шефом нескольких полков, а значит у вас должно быть по мундиру каждого полка. А вы растете. Поэтому приходится каждый год обновлять гардероб.

— Но это десять годовых окладов титулярного советника!

— Но вы же не титулярный советник, Александр Александрович!

— Сколько стоит мундир штабс-капитана? — спросил Саша.

— Около сорока пяти рублей… хотя, смотря у кого шить.

— А сколько полков? Их, кажется, штук десять?

— Девять, — уточнил Гогель.

— Но даже десять мундиров — это четыреста пятьдесят рублей, — подсчитал Саша. — Где ещё две с половиной тысячи?

— Но есть повседневная форма и есть парадная, и нужно иметь несколько мундиров…

Саша бросил на гувернера взгляд, после которого, видимо, вызывают на дуэль. Но вызвать великого князя никак невозможно, и Гогель осекся и замолчал.

«Сколько же ты себе в карман положил, добрый простак Гогель? — думал Саша. — Да, врач излечи себя сам. Погонял воров в московском университете, а у себя под носом?»

— Григорий Федорович, — начал Саша не допускающим возражений тоном, — я хочу контролировать все мои расходы. Все! Так, чтобы даже новые кальсоны не заказывали без меня.

— Хорошо, хорошо, — прошептал гувернер.

— Три тысячи сто — это совершенно беспредельно! — возмутился Саша. — Хорошо, что Герцен не знает, а то бы он уже расписался на полколокола! В нищей стране! При дефицитном госбюджете!

— Государственной росписи, — тихо поправил Гогель.

Саша пожал плечами.

— Какая разница! И кто-то ещё наивно надеется, что тут не будет революции. Это прямые в неё инвестиции!

Саша вздохнул и продолжил изучение бухгалтерии.

Оказывается, он платил пенсии, на которые уходило порядка пятисот рублей.

— Что за пенсии? — поинтересовался он.

— Кормилице и няням, — объяснил Гогель.

— Ладно, — смирился Саша. — Но я хочу подробную роспись, кому, когда и сколько.

— Дома, — пообещал гувернер.

Дальше шли «премии слугам». Порядка тысячи рублей. Ладно, не будем обижать дворцовый пролетариат.

И пожертвования: тысяча пятьсот рублей. Немного по сравнению с лимитом. Значит, сюда можно залезать вволю, правда, придется согласовывать с Гогелем. А то и с Зиновьевым.

И наконец ещё одна увесистая статья: «Жалованье преподавателей». Семь с половиной тысяч. Учителей, конечно, обделять нехорошо, но ради экономии можно ещё что-нибудь сдать экстерном.

— Григорий Фёдорович, а ваше жалование по этой статье проходит? — поинтересовался Саша.

— Нет, содержание военным воспитателям начисляется из денег государя.

«Навязанная услуга, конечно, — подумал Саша, — зато из денег папа́. И не возмутишься».

— А сколько, если не секрет?

— Три с половиной тысячи, — признался Гогель. — И ещё жалование по чину: тысяча рублей.