Принцессы оазиса (ЛП) - Бекитт Лора - Страница 27

Фернан пытался успокоить жену, говоря, что все дети время от времени болеют, но она не слушала и ругалась на кучера, принуждая его поторапливать лошадей.

Свинцовое море мрачно поблескивало под таким же хмурым небом, по которому мчались рваные облака. Неукротимый ветер трепал паруса кораблей и упорно гнал волны на берег.

Неожиданно Фернан ощутил ту безотчетную печаль, от которой хочется плакать, которая вынуждает думать, будто в жизни произошло нечто непоправимое. Обычно при этом люди перекидываются словом с друзьями или ищут утешения в объятиях любимой женщины. Но ему оставалось лишь отгонять тяжелые мысли, повторяя себе, что все будет хорошо.

Сестра Доротея приняла супругов в своем кабинете.

— Еще вчера Жаклин была вялой и ела без аппетита, — сказала она. — А ночью у нее начался жар.

Мгновенно забывшая о правилах приличия Франсуаза напустилась на монахиню:

— Почему вы не известили нас раньше?!

— Обычно мы не спешим тревожить родителей и для начала вызываем доктора.

— Надеюсь, вы это сделали?

— Да. К сожалению, врач сказал, что едва ли это обыкновенная простуда. По-видимому, девочка подхватила серьезную легочную инфекцию.

При следующих словах Франсуазы на лице Фернана появилась краска неловкости и смущения.

— И это в заведении, которому мы платим такие деньги!

К чести сестры Доротеи, она сохранила прежнее самообладание — ее руки так же спокойно лежали на коленях, а тон оставался столь же вежливым и ровным.

— Могу сказать без преувеличения: мы хорошо заботимся о воспитанницах. Мне кажется, одна из причин внезапного недуга — происхождение вашей... дочери.

— Вы хотите сказать, что она ниже остальных! — взвилась Франсуаза.

— Нет. Просто другие девочки легко переносят прохладу и сырость. Иное дело — ребенок, который родился в пустыне.

— Вы позволите нам увидеть Жаклин? — промолвил майор, прерывая истерические замечания жены.

Сестра Доротея встала.

— Конечно, — сказала она, — идите за мной.

Жаклин лежала не в дортуаре, а в отдельной комнате, где окна были мокрыми от мелкого дождя и витала сырость. Однако сейчас так было во всех помещениях, потому что никому не приходило в голову снабжать местные жилища печами, если только речь не шла о кухне.

— Я заберу ее от вас, заберу навсегда! — пригрозила монахине Франсуаза, а Фернан склонился над ребенком.

У Жаклин были воспаленные глаза и тяжелое дыхание. Ее тело покрывал горячий пот, а изо рта вырывался кашель. Она склоняла голову то к правому, то к левому плечу, и ее лицо искажало страдание.

— Наверное, не стоит оставлять ее здесь? — спросил майор, обращаясь только к сестре Доротее.

— Смотря с какой целью вы хотите ее забрать.

— Я бы нашел лучших врачей в городе, нанял бы сиделку, если б сумел отыскать ее среди белых.

— Я могу прислать одну из наших сестер, — сказала руководительница пансиона.

— Очень хорошо.

Жаклин закутали в одеяло. Осторожно приподняв ее и бережно прижимая к себе, майор быстро вышел на улицу и сел в коляску. Франсуаза спешила за ним. По дороге она пыталась заговорить с мужем, но Фернан молчал.

Если этот ребенок, это бедное невинное создание умрет, его гибель будет на его совести, этот груз станет давить ему на сердце, как могильная плита. А Франсуаза… Франсуаза утешится чем-то другим.

Удостоверившись, что жена уложила Жаклин в постель и тепло укрыла, Фернан бросился за врачом. К несчастью, здесь не было доктора Жувене, годного на все случаи жизни. Майор Рандель мог обратиться разве что к полковому врачу. Тот посоветовал доктора Монтлена, часто навещавшего офицерские семьи.

Им оказался человек средних лет с редкими волосами, колючими и холодными глазами, но вроде бы знающий толк в своем деле.

— Кто-то уже осматривал девочку?

— Да, врач в пансионе, где она воспитывается.

— И что он сказал?

— Насколько мы знаем, ничего определенного. Только что это какая-то легочная инфекция.

Склонившись над Жаклин, доктор Монтлен выслушал ее и, выпрямившись, уточнил:

— Это ваша дочь?

— Конечно! — воскликнула Франсуаза и так сильно тряхнула головой, что закачались, затанцевали филигранные сережки.

Врач сделал странную паузу, а потом произнес:

— Я оставлю лекарства. Надо чтобы с ребенком все время кто-то был и следил за его состоянием. Завтра я приду снова.

Лекарства не помогли. Остаток дня Жаклин металась в жару. Исправно сидевшая возле ее постели Франсуаза то и дело меняла мокрую тряпку на лбу девочки и поминутно брала ее за руку.

Прошло несколько суток. Хотя врач приходил каждый день, осматривал Жаклин и приносил все новые лекарства, ей не становилось лучше. Продолжался и дождь: небо словно прорвало.

Фернан мало дежурил возле девочки, потому что при всем желании не мог оставить службу и жертвовать коротким отдыхом, потому за Жаклин следили Франсуаза и монахиня, которую прислала сестра Доротея. Сестра приходила утром и уходила вечером, и все ночные часы выпадали на долю Франсуазы.

Однажды утром Фернан вошел в комнату и, увидев ее, исхудавшую и измученную, тихо спросил:

— Я могу чем-то помочь?

Франсуаза резко повернула к нему искаженное злобой лицо. То была не страдающая мать, а раненая тигрица.

— Нет! Не можешь! Убирайся отсюда! — закричала она, и майор подумал, что сейчас жена чем-то в него запустит, что случалось уже не раз.

Перед ним вновь предстала Франсуаза, не понимавшая, что она делает, не сознававшая, куда ее несет, способная потерять малейшее представление о действительности, всякую власть над собой.

Фернан вышел, сказав себе «с меня хватит». Он решил: если только Жаклин не выживет, немедленно подать на развод.

Он уехал на службу, тогда как девочка хрипела и кашляла, прерывисто и судорожно дышала. Монахиня почему-то не пришла, и Франсуаза не могла даже прилечь и немного вздремнуть.

Она уже не сидела возле кровати Жаклин, а ходила из угла в угол. Она вышагивала стремительно и бездумно, словно зверь в клетке. Потом вдруг остановилась, замерла, словно присушиваясь к чему-то, а после сорвалась с места и решительно направилась в кухню.

Там молча копошились те самые арабки, коих она раньше старалась не замечать и которым ни за что не желала показывать Жаклин. На смеси жестов и нескольких арабских слов женщина объяснила служанкам, чего от них хочет.

Одна за другой эти женщины с огрубевшей от солнца и пыли кожей и мрачными глазами робко вошли в комнату девочки.

Посмотрев на Жаклин, они переглянулись, а потом, подбадриваемые Франсуазой, склонились над ребенком.

Женщина внимательно следила за их лицами, но по ним ничего нельзя было прочитать. Старшая арабка что-то сказала младшей, и та кивнула.

Что они подумали в тот миг и о чем говорили, навсегда осталось тайной. Однако спустя час одна принесла какие-то травы, а другая — горячую смесь воды с золой.

Они занялись Жаклин, и Франсуаза им не мешала. Заставив девочку выпить травяную настойку и обмазав ей грудь горячей золой, они приступили к другому делу. Младшая арабка окурила помещение каким-то едким дымом, а старшая тем временем читала молитву. Потом она сделала странный жест, словно отворяла в груди девочки дверцу и выпускала что-то на свободу.

Когда женщины ушли, Франсуаза вновь села у постели ребенка. Ей показалось, что Жаклин стала дышать ровнее. Когда появился врач, мадам Рандель ничего не сказала ему об арабках; впрочем, доктор Монтлен не нашел в состоянии девочки никаких изменений.

Спустя несколько часов вернулся Фернан. Вечер прошел уныло. Франсуаза едва ковыряла вилкой в еде и вяло отвечала на вопросы.

— Ты не спала, — сказал майор, — давай этой ночью я подежурю возле Жаклин.

— Нет, — в глазах Франсуазы появилось почти безумное упрямство, — я ее мать и намерена нести свой крест до конца!

— Ты сможешь сказать, что ты ее мать, когда этот ребенок признает тебя своей матерью! — резко произнес Фернан. — Боюсь, этого никогда не случится!