Агитбригада 2 (СИ) - Фонд А. - Страница 47

Эх, смутные времена, никакого уважения к ребёнку.

Мои мысли приняли более практическое направление. Я сейчас находился в подвале. То есть как минимум какие-то яблоки и капуста в бочках здесь должны быть. Это — раз. Во-вторых, так как холодильников в эти времена еще не было, во всяком случае за время моего пребывания здесь, я их в домах простых людей что-то не видел, то, значит, часть скоропортящихся продуктов вполне тоже могут хранить в этом подвале. Какие-нибудь куски солонины, масло или кисломолочные продукты. От этой прекрасной мысли мой желудок квакнул так громко, что я чуть не подпрыгнул.

Вся проблема была в том, что в такой кромешной тьме я не видел совершенно ничего. А тыкаться руками во все стороны малопродуктивно. Как бы я не был голоден, но есть что-то, чего я не вижу — я не буду никогда. Вдруг здесь что-то испортилось, а я его есть буду. От этой мысли меня аж передёрнуло.

— Генка! — голос Еноха заставил меня подпрыгнуть от неожиданности ещё раз.

— Енох! Напугал!– выдохнул я.

Скелет появился передо мной, заливая подвальное помещение слабым зеленоватым светом.

— Ты что, можешь выходить? — удивился я.

— Ага. Здесь могу, — ответил призрак, с интересом оглядываясь по сторонам.

— И я могу! — рядом появился Моня и видимость стала значительно ярче.

— Супер! — обрадовался я, — стойте здесь, мне так хоть немного видно.

— Мы тебе что, светильники⁈ — обиделся Енох и исчез.

— Я есть хочу, — пожаловался я Моне, а здесь не видно ни зги. Хоть ты меня не бросай, а то умру скоро с голоду.

— И ничего я не бросал! — сварливо заявил Енох, появившись в подвале, — нельзя уже на секундочку по делам отлучиться⁈

В подвале вновь стало светлее.

— Да, так лучше, — кивнул я, шаря голодными глазами по полкам.

— Генка, смотри, здесь колбаса, смальцем залитая, — Моня подлетел к одному из больших горшков и теперь парил над ним, подсвечивая.

— Отлично! — я метнулся к горшку и выудил ароматное полукольцо. В помещении сразу аппетитно запахло чесноком.

— А здесь, в бочке, огурчики, — сообщил Енох, внося и свою лепту в моё пропитание.

От огурчиков я тоже не отказался.

— Эх, ещё бы хлеба! — мечтательно сказал я, не прекращая жевать.

— Хлеба нету, но здесь, зато, есть вино, — Моня внимательно осматривал большие кувшины.

— Вино, это хорошо, — согласился я. Хоть я был в тулупчике, но в подвале было холодно и сыро, так что пробирало до костей. А от вина будет теплее.

Я жевал, запивая вином прямо из кувшина. Неудобно, конечно, я уже дважды облился, но что делать — другой посуды здесь нету.

— Моня, глянь, дверь чем заперта? — велел Енох.

— А сам? — сварливо огрызнулся Моня.

— А я Генке подсвечиваю! — возмутился Енох, — нельзя же его в темноте бросать!

— А я что, по-твоему, подсветить не могу? — сердито сказал Моня, — вот сам или и смотри!

— Не ругайтесь, — вздохнул я. От сытости я потяжелел и мои глаза стали слипаться. Ну а что, третьи сутки не сплю. От такого режима любой свалится.

— Побудьте со мной ещё пару минут, — зевнул я, — Не бросайте. Когда вы вдвоём — так светлее. А потом я подремлю, а вы смотрите, куда хотите и что хотите.

— Генка, я тебя никогда не брошу! — важно заявил Енох, — ты же знаешь! Я не такой как этот!

— Кто этот! — возмущённо закричал Моня, — сам меня отправлял смотреть дверь, а теперь говоришь, что я бросил Генку! Ну это ужас!

— Да тише вы, — устало сказал я и приложился к кувшину. — лучше подумайте, как отсюда выбраться.

Оба призрака задумались. А я доел кольцо колбасы в спокойной обстановке.

— Я вот что думаю, Генка, — наконец, сказал Енох, когда я уже отставил полупустой кувшин и осматривал подвал в поисках чего-то, на чём я могу спать. Пока, кроме мешка с яблоками, ничего лучше и чище я не нашел.

— Кто-то идёт! — воскликнул Моня.

Оба призрака как по команде испарились. И я остался в подвале один.

— Эй! Мальчик! Мальчик! — сверху кто-то спускался, подсвечивая себе чадящей керосиновой лампой. Голос был женский, но так как это подвал, то звучал он глухо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я прикинул, а что, если я сейчас резко выскочу, собью женщину с ног и выбегу во двор? Но там у входа могут стоять эти мордовороты. Посчитать опять рёбрами ступеньки мне не улыбалось. Ещё эти синяки не переболели.

Поэтому я просто сидел на мешке с яблоками и молча смотрел на спускающийся огонёк лампы.

— Мальчик! — передо мной появилось женское лицо.

Настасья!

— Чего припёрлась? — зло буркнул я.

— Тихо ты! — шикнула она, испуганно прислушиваясь, что там наверху. — Так надо было! Ты уж не обижайся! Иначе он бы не поверил.

— Ну спасибо! — шепотом, но всё равно язвительно, сказал я, — благодаря тебе меня отпинали сектанты ваши.

— Зато не убили, — огрызнулась она и добавила, — пошли давай, только тихо!

— Куда пошли? — нахмурился я, даже не пытаясь куда-то там идти.

— К Софронию!

— Никуда я с тобой не пойду, — зевнул я и лёг на мешок с яблоками, свернувшись калачиком, — свет потуши, в глаза бьёт.

— Как не пойдёшь? — растерялась она.

— А так. Не поду — и всё. Мне и тут хорошо, — зевнул я опять, — еда есть, спать где есть. Что мне ещё надо?

— Сейчас Епифан в доме пьяный спит, — зашептала она, косясь наверх, — его прислужники к бабам своим пошли. И эта дура, Акулина, тоже с ним спит. У нас есть пару минут, чтобы бежать. А то не дай бог увидит — нам конец!

— Тебе конец, — поморщился я, — а я лично никуда бежать не собираюсь. Тем более с тобой.

— Почему со мной не собираешься? — обиделась она.

— Ты меня один раз уже предала, — сказал я, — а у меня принцип такой, что предавший один раз, предаст снова. Так что иди к своему пророку Епифану под второй бочок и дверь поплотнее закрой — дует!

— Дурак! — Настасья не нашла ничего лучше, чем сесть прямо на грязноватый земляной пол и зареветь.

— Сама дура! — не остался в долгу я, — на меня больше твои слёзы не действуют.

— Я твою торбу в кустах спрятала, — всхлипнула она, вытирая слёзы, — пойдём. А то завтра тебя Епифан казнит.

— Что? — сон мгновенно пропал у меня из глаз. — Я вообще-то ребёнок, если ты не заметила.

— А ты что думаешь⁈ — зашипела она, — думаешь, это я такая вся развратная, да? И неблагодарная, что тогда так вела себя⁈ Да я просто жить хочу! Просто хочу жить! А таких детей знаешь сколько он уже загубил⁈ У-у-у-у!

— Тихо ты! — теперь уже оглянулся наверх я, — как мне верить тебе, что это не Епифан тебя подослал, узнать зачем мне Софроний?

— Никак, — хмуро сказала она и с тревогой прислушалась к звукам наверху, — или идешь со мной, или я уйду одна. Мне всё равно жизни здесь больше не будет.

Я не стал выспрашивать, что случилось и почему жизни не будет, захватил большой шмат колбасы и сала, прямо с глиняной горшком-плошкой, и тенью выскользнул вслед за Настасьей. Она потушила лампу и, стараясь не шуметь, проскользнула через двор.

Крадучись, мы вышли в задней калитке, которая вела на огороды, что спускались к пруду. Луна хоть и была ещё щербатая, но светила достаточно ярко, я присмотрелся — за прудом была стена леса.

Не сговариваясь, мы молча побежали по меже, огибая пруд.

— Стой! — шепнул я, — иди за мной, след в след.

И первым пошел по берегу пруда. Ноги увязали в иловатом песке, но в принципе идти было более-менее нормально. Главное, чтобы ям под водой не было.

— Зачем по воде? — возмущённо шикнула Настасья, — ноги только промочим.

— А вдруг у Епифана собаки, — ответил я.

— А-а-а-а, ну да, — согласилась она и послушно пошлёпала по воде за мной.

Я отобрал у неё тяжелый узел с барахлом, и теперь аж запыхался. Мы стремительно, уже не таясь, вбежали в лес и понеслись дальше. Наталья, очевидно, хорошо знала местность, так как уверенно командовала:

— Прямо! Сюда! Туда!

Конечно, разобраться в её командах было непросто, но я в таких случаях просто смотрел, куда бежит она, и бежал следом.