Останься со мной (СИ) - Ершова Алёна - Страница 12

— Хозяин, тут по дому ходит…ох. Да вы знаете уже.

Оган с Василисой синхронно обернулись. Только Смогич это сделал так, что гостья полностью сокрылась за его спиной.

Но тревога оказалась ложной. В дверях спальни стоял запыхавшийся домовой. Невысокий, ладно сложенный. С длинными прямыми медно-каштановыми волосами и черной короткой бородой. Разноцветные глаза смотрели с удивлением и любопытством. В остальном он несильно походил на хозяина дома. Его даже можно было принять за близкого родственника, если бы не мохнатые лошадиные уши, торчащие из прически.

Василисе ранее не доводилось во снах видеть духов. Эти существа, как яги, лешие или берегини, являлись воплощениями воли мира, питались от сил земли и не зависели от магического эфира. Говорят, когда-то давно первая ведьма отказалась учить пришлых магов ведьмовству, пытаясь объяснить это разностью сил, но те не поверили и сожгли ее, а прах развеяли над рекой. Той самой, которая нынче зовется Смородиной. Потом маги увидели иных обитателей этого мира и сообразили, что ведьма не лгала. Однако содеянного было не вернуть.

Домовые, волей судеб, оказались ближе всех к человеку. Они поглощали эмоции обитателей жилищ и настолько срастались со станами дома, что становились его хранителями и защитниками, перенимая при этом хозяйские черты. Чем больше было хозяев, чем сильнее различался вкус их эмоций, тем сквернее делался характер домового, тем крепче он держал узды правления домом, тем меньше он подчинялся приказам главы дома и тем зорче сторожил свое жилище.

Только вот ни разу домовые не встречались Василисе во снах. Собственно, поэтому до сих пор она считала свои видения лишь вывертом сознания. Теперь же, встреча с Велимиром и вид озадаченного домового посеяли в душе зерна сомнений. А не ведьмовство ли тут замешано? Ведь магия подчиняется определенным законам, тогда как яги, например, могут творить что угодно. В любом случае рассудив, что сон, будь он хоть сто раз ведьмовской, не повод пренебрегать правилами общения с духами. Потому приложила правую руку к груди и поклонилась.

— Здрав будь, суседушка, и прости за вход без приглашения. Прими от меня гостинцы. Что сама ем, то и тебе даю. — Она сунула руку в карман зипуна и достала оттуда кулек с сахарными сушками. Протянула его домовому. Тот, к удивлению Огана, без пререканий принял подношение и захрустел сладостью.

У Василисы заурчало в животе, да так громко, что можно было бы подумать на карету, стучащую о мостовую. Только вот рядом не было мостовых.

— Как это так у нас хозяйка хлебосольем обделенная? Непорядок. Обида. Ты какими судьбами, ясноокая? Надолго? Звать-то тебя как, аль не достоин я пока чести знать?

Оган хотел возмутиться: мол, чего это хранитель подле посторонней вьюном стелется? Но только было открыл рот, как домовой и Василиса исчезли, растворились, словно и не было их тут. Комната опустела. Даже кошка и та пропала. Смогич растерялся, выглянул в коридор. Внизу, с кухни, доносились приглушенные голоса и запах гречневых блинов, залитых топленым сливочным маслом. Этот запах перевесил все странности. Оган притворил дверь и принялся спускаться. Под ногами скрипели половицы. Шаг, другой, третий. Но лестница на двенадцать ступеней все не желала заканчиваться. Она вытянулась, удлинилась, пленяя бесконечностью. Голоса из кухни то приближались до различимых слов, то удалялись, превращаясь в эхо.

«Как же тебя так угораздило, хозяюшка?»

«Самой бы понять, как так вышло. Только вот единственный, кто может ответить на этот вопрос, мертв».

«Так спроси его, заложного. Раз ходит к тебе, значит, нужда у него. Мается неприкаянный».

Деревянная ступень с хрустом раскрошилась. Нога Огана соскользнула и ухнула в пустоту. Княжич схватился за перила, но те с легкостью отделились от балясин, лишая равновесия. Внизу заворчала пропасть. В ее пасть уже летели доски, щепки и пепел, больше похожий на снег. Кружились сухие листья, медленно падали белые кувшинки. Смогич никогда не боялся высоты, но тут отпрянул, прислонился к холодной стене. По виску тек пот, сердце стучало о грудь спятившим дятлом. Голоса отдалились. Начало и конец лестницы ушли в темноту. Под ногами зиял провал. Стоять опасно, возвращаться бесполезно, идти вперед страшно. Вот и выбирай свой путь. Следуй ему и будь верен до конца. Оган сглотнул, оперся рукой о стену. Привычка переть напролом взяла верх. Он нащупал носком доску, постучал по ней ногой. Вроде крепкая. Ступил и провалился.

«Да толку Велимира спрашивать. Я его ответ в карман не насыплю. Да, и кто мне поверит, кто в Навь пустит?»

— Полно те, хозяйка. Есть просьбы, в которых не отказывают. Главное не гнушаться, на своем стоять. Хозяин, вы за-свой обедать будете? Барышня печь истопила да блинов напекла. А вы невеждой стоите, рот раскрыв.

Оган потряс головой. За кухонным столом сидели домовой и Василиса. На столе исходили паром блины, в чашках бледнел густой овсяный кисель.

— Что здесь происходит? — не выдержал он.

— Помин у нас, хозяин, неужто не видишь?

Оган побледнел, покачнулся и начал оседать. Гостья подскочила и не понять, как оказалась рядом, придержала. Уверенно и крепко.

— Ну что же ты пугаешь, дедушка Вагн? А вам, Оган Смогич, больше есть надо и меньше крепленое пить. Не на будущее помин, на прошедшее. Не вещий сон.

— Сон?

— Ну, конечно, — она улыбнулась виновато, — Вы мне снитесь, только и всего. Странно, конечно, я с Велимиром поговорить хотела.

— За день не наообщались? — вырвалось в ответ едкое. — И что значит, я вам снюсь? Я вполне осознаю себя и реальность вокруг.

— Значит, вас зеленое небо и внешний вид часов не смущают?

— А что с ними не так? — Он взглянул на большие настенные часы. За стеклом циферблата играла со стрелками кошка, отчего те вертелись, словно лопасти у мельницы.

— Я сплю? — Оган зажмурился, но, когда открыл глаза, все остались на своих местах.

— Нет, сплю я. А вы плод моего сновидения.

— Плод, значит, — довольная улыбка вышла сама собой, в глазах отразился отблеск свечей. — Запретный, видимо.

Молниеносное движение, и он уже целует Василису. Пьет ее губы и сам пьянеет сильнее, чем от вина. Прижимает к себе мягкое девичье тело, тянет тугую косу, слышит стон, стонет в ответ… и просыпается, обнимая подушку.

Долго смотрел на нее Оган. Наконец растер лицо ладонями, перевернулся на спину, положил руки за голову и уставился в потолок. Интересные нынче сны показывают.

Домовой появился, когда он закончил бриться. Не топал, возник, как положено, из зыбкой дымки и доложился:

— Там ваш батюшка с матушкой невесту привели.

— Пусть идут, откуда пришли. По четвергам я не женюсь.

Вагн на это только головой покачал, снял с плечиков кафтан с тремя десятками пуговиц и протянул его хозяину.

— Увы, молодой господин, я уже впустил их. Вам же придется за дела свои ответ держать. Гневайтесь при этом сколько душа пожелает.

— И как одно с другим увязать?

— Как всегда. При помощи ума и хороших манер. Помыслите об этом, пока застегиваться будете.

В гостиной пребывали трое: княгиня Зорина Горовна, ее супруг и молодая, верткая, словно ласка, девица. Княгиня сегодня явно переборщила с белилами и походила скорее на фарфоровую куклу, чем на женщину. Она сидела у окна с неестественно ровной спиной и терла меж пальцами лист герани.

— Тю, а мне доложили, что ты ушел в запой, — Гор Смогич хлопнул сына по плечу.

— И ты явился взять меня тепленьким, — Оган пожал отцовскую руку и отошел к противоположному окну. Он терпеть не мог запаха герани. — Матушка. Сударыня, кажется мы не представлены. Что привело вас всех в столь ранний час?

Девица, как и положено, опустила глаза к полу и залилась густым румянцем. В своем зеленом платье, да с красными щеками, она сама походила на цветок герани. Вырванный из отчего горшка и привезенный неведомо куда с корнями наголо.

— Сын, эта милая барышня будет счастлива взять тебя в мужья.