Фамильяр и ночница (СИ) - Семенова Людмила - Страница 9

— Здесь он похож на ту настойку из трав или сушеной моркови с сахаром, которой мать поила меня в детстве, — поделилась Дана. — Настоящий чай у нас в семье был редкостью, хотя голодными ходить все же не приходилось. Тут я наговаривать не стану!

За доверительными разговорами дорога показалась быстрей и веселее, хотя им пришлось немного потесниться — на остановках входили новые пассажиры. С краю к ним подсел немолодой тучный мужчина, и Дана поневоле прижалась к Рикхарду вплотную. Тепло его тела смущало, она напряглась, но вместе с тем чувствовала приятное волнение, будто снова стояла на берегу колдовского озера и уже намеревалась нырнуть. Сам же он казался совершенно спокойным, каким она видела его все короткое время знакомства.

Наконец поезд достиг Усвагорской станции. Когда молодые люди вышли, уже смеркалось — видимо, Мелания сказала правду про темные и длинные ночи. Подкрадывающаяся тьма не была такой мягкой, бархатной и переливчатой, как в Дюнах, она угрожающе нависала над городом плотной пеленой, через которую не пробивалась ни одна звезда. Но Дана никогда не боялась ночей — напротив, это время больше других вызывало у нее доверие и спокойствие. Ведь именно ночью зарождается новая жизнь, во сне к человеку снисходит покой и исцеление от недугов, и даже самые легкие смерти происходят в это время. И не зря колдуны по ночам проводили ритуалы, отгоняющие неурожай и мор скота, а знахари при луне собирали самые сильные травы.

А сновидения? Это ли не чудо, сближающее с потусторонним миром самого простого человека, хоть малого, хоть старого? Через них можно узнать, о чем печалятся души умерших предков, чем разгневаны боги и что ждет потомков, а порой можно и договориться с высшими силами с помощью оберегов. А ночницы, которыми пугают маленьких детей, — быть может, вовсе и не чудовища, а одинокие горемычные существа, скиталицы, ищущие сострадания, а не гонения.

Но такими мыслями Дана не делилась ни с кем, полагая, что даже ведьмы и язычники ее не поймут, не говоря уж о тех, кто примкнул к христианской церкви. Для людей должны существовать свет и тьма, добро и зло, свое и чужое, иначе они заблудятся, словно слепые котята.

— Надеюсь, тебе здесь понравится, — прервал молчание Рикхард, и Дана осмотрелась. С одной стороны возвышалось строение вокзала, словно вырубленное из цельной серой скалы, с другой протекала шумная река Кульмайн, которую славянские жители именовали Студеновкой. На противоположном берегу можно было разглядеть какие-то древние крепости или храмы. Дороги были вымощены крепким булыжником, на котором Дана поначалу неловко спотыкалась и Рикхард своевременно протягивал ей руку.

— А куда идти теперь, Рикко? — робко спросила девушка.

— Здесь неподалеку есть гостиница: там уютно и хозяева толковые. Сегодня отдохнешь с дороги, а завтра уж займемся делами и заодно город посмотрим.

— Ты-то, наверное, и так его наизусть знаешь?

— Города нельзя исследовать раз и навсегда: они ведь постоянно живут и изменяются, если там есть люди. Кроме того, рядом с новоприбывшими всегда узнаешь что-то новое, потому что все они видят разный Усвагорск, — заметил Рикхард. — Но я непременно покажу тебе все свои потайные и любимые места.

Дорога до гостиницы оказалась недолгой, но у Даны уже разбегались глаза. Они миновали круглую башню с крошечными оконцами и флюгером на крыше, несколько домов с затейливыми вывесками и гербами, раскидистое дерево, на стволе которого было вырезано хитро ухмыляющееся человеческое лицо. Когда же Рикхард подвел ее к двухэтажному бледно-голубому зданию, она заметила две медвежьи фигурки на колоннах по обе стороны дверей.

— Так вот кто сторожит этот дом! — улыбнулась девушка. — Теперь я понимаю, почему ты решил остановиться именно здесь!

— И поэтому тоже, — многозначительно ответил Рикхард и позвонил в дверной колокольчик. Послышались шаги, и когда дверь распахнулась, перед ними предстала невысокая сутулая женщина в линялом чепце и теплой вязаной шали. В руке она держала свечу, и Дана лишь наполовину разглядела ее лицо — уже немолодое, осунувшееся, с безвольным подбородком и тонкими губами, растянутыми в робкой улыбке.

— Это ты, Рикко? Здравствуй, мы вас ждали, — промолвила женщина. — А вы, сударыня, должно быть, Дана? Доброго вечера вам!

— Здравствуйте, сударыня, — неловко отозвалась Дана, пытаясь сообразить, кто перед ней: хозяйка гостиницы или служанка. Она взглянула на Рикхарда, надеясь, что он разрешит сомнения, и тот сказал:

— И тебе доброго вечера, Ярослава! Как Вадим поживает, здоров ли?

— Он в гостиной, мы все уже приготовили к вашему прибытию. Все хорошо, разве что колени у него ломит, как под ненастье, — вздохнула Ярослава. — Но вот ты приехал, может, ему теперь и полегчает…

— Да, я же обещал привезти настой из кипрея и брусники. Ничего, Ярослава, через неделю он снова бегать будет!

Женщина вновь улыбнулась, уже гораздо живее и душевнее. По пути в гостиную Рикхард шепнул Дане, что гостиница принадлежит именно Ярославе и Вадиму, которых он давно знает, а также их взрослой дочери. Дана заодно полюбопытствовала:

— А ты, оказывается, еще и лекарь?

— Нет, земля и ее дары сами лечат, я только смешиваю травы, — улыбнулся Рикхард. — Ну и сдабриваю хорошим словом или мыслями: без этого толку не будет.

— А кто тебя научил в травах разбираться?

— Да никто особо и не учил, кроме отца: мы просто жили среди них, — туманно пояснил северянин, отчего любопытство Даны разгорелось еще больше.

Когда они помыли руки, Ярослава пригласила их к столу. Гостиная была освещена керосиновыми лампами, у камина в старом глубоком кресле сидел мужчина в сером кафтане, с редкими седеющими волосами, — по-видимому, хозяин Вадим. Его серые глаза смотрели доброжелательно, но иссеченный морщинами лоб и сжатые губы производили горестное впечатление. Почему-то Дана, глядя на него, подумала о своем неведомом отце.

Вадим поднялся, потирая колени, от души пожал руку Рикхарду, а затем и Дане. Потом все расселись за небольшим столом и девушка оглядела скромное убранство. Полированный буфет с посудой и небольшая горка, на которой стоял медный канделябр, старинные часы с боем, грубоватая серая скатерть, чем-то напоминающая шаль хозяйки.

Вошла еще одна немолодая женщина — по виду горничная, в темном платье с передником и с белой наколкой на голове. Она подала хозяевам и гостям ужин: горячий тыквенный суп и большое блюдо картошки с жареной капустой и грибами. Вадим сам налил Рикхарду и Дане квасу, а себе водки из маленького графина.

— Я уж с вашего позволения… — промолвил он, запнувшись. Его жена улыбнулась так же натянуто, как в дверях, и сказала:

— Ну что же, чем богаты, тем и рады, Рикко… У меня еще печенье есть, какое ты любишь, сама напекла.

— Спасибо, Ярослава, у вас славный дом, — отозвался Рикхард. — А где же Люба?

— Да у себя отсиживается, — вздохнула Ярослава, — понимаешь, время молодое, нелегкое… Помнишь, раньше-то она первая к гостям выбегала, радовалась?

— Не рви ты душу! — вдруг огрызнулся Вадим и налил еще водки. Жена хотела что-то ответить, но затихла на полуслове, а Дана вопросительно посмотрела на Рикхарда. Но тот лишь участливо кивнул хозяйке, и как раз в это время в гостиную вошла девушка — явно младше Даны, худенькая, с золотистой косой и какими-то пустыми, тоскливыми глазами. При виде Рикхарда и Даны она вяло поклонилась и поздоровалась — Дана нерешительно улыбнулась, а парень ответил:

— Добрый вечер, Люба! Как твое здоровье?

— Спасибо, я не жалуюсь, Рикхард, — ответила Люба красивым, но безжизненным голосом, затем подошла к матери и коротко шепнула ей что-то на ухо.

Ярослава быстро поднялась и они вдвоем отправились по скрипучей лестнице. Тем временем Вадим, решив все-таки отказаться от третьей рюмки, сказал:

— Что же, молодежь, пора показать вам комнаты. У нас тут скромно, дорогая Дана, но надеюсь, вы останетесь довольны.

Гостевая спальня оказалась небольшой и весьма аскетичной, но все же имела вполне сносный вид. Кровать, застеленная серым покрывалом, столик с зеркалом и лампой, пара венских стульев, шкаф для одежды, кувшин с водой и эмалированный таз, — обычное убранство мест, в которых не живут, а коротают время и пережидают острые моменты, счастливые или жуткие. А то и одновременно…