Аналитическая психология. Тавистокские лекции - Юнг Карл Густав - Страница 11

Так мы учимся читать иероглифы, клинопись; аналогично можно научиться читать сны.

Как я нахожу контекст? Здесь необходимо следовать принципу ассоциативного эксперимента. Вот сны мужчины, в которых фигурирует простой деревенский дом. Могу ли я знать, с чем связан простой крестьянский дом в мышлении этого человека? Конечно, нет, да и как я могу знать? Знаю ли я, что простой деревенский дом означает для него в общем? Тоже нет. Следовательно, я прямо спрашиваю: «Каким образом эта вещь могла возникнуть в поле вашего сознания?» – или, другими словами, каков подтекст, каково ментальное клише, в которое данный термин (данное понятие) «простой крестьянский» дом впечатан? И он может ответить вам нечто весьма удивительное.

К примеру, кто-то говорит «вода». Могу ли я знать, что имеется в виду? Разумеется, нет. Я ставлю текстовое или сходное слово как вопрос и получаю ответ «зеленая». А другой скажет Н2О, что совершенно другое. Третий скажет «быстросеребристая» или «самоубийство». Каждый раз я узнаю словесную ткань или образ в нее впечатанный. Это и есть амплификация.

Разумеется, здесь необходимо упомянуть о заслуге Фрейда, который создал саму постановку проблемы сновидений и позволил нам к ней подойти в прямом смысле слова. Согласно его идее, сон есть искаженное представление (репрезентация) скрытого несовместимого желания, несогласуемого с сознательной установкой, в силу чего оно цензурируется, т. е. искажается, чтобы сознание его не узнало. В то же время это скрытое желание не дает себе умереть и стремится проявиться во что бы то ни стало. И затем Фрейд сам говорит: «Дайте нам преодолеть это искажение; будем естественны, оставим свои искаженные тенденции и позволим ассоциациям течь свободно, тогда-то мы и придем к своим естественным событиям, а именно к комплексам». Это совершенно иная точка зрения относительно моей, Фрейд ищет комплексы, я – нет. В этом-то и вся разница. Я ищу то, что бессознательное совершает над комплексами, ибо меня это интересует гораздо сильнее, чем тот факт, что люди обладают комплексами. У нас у всех есть комплексы; это весьма малоинтересный и банальный факт. В их числе и комплекс инцеста, которой можно найти у всех, стоит только поискать; он ужасно банален и не стоит внимания. Но интересно другое – что люди делают со своими комплексами. Это по крайней мере практический вопрос.

Фрейд использует метод свободных ассоциаций и основывается на принципе, который в логике называется reductio in primam figuram, возвращение к первой фигуре. Это силлогизм, сложный ряд логических заключений, в ходе которых от исходного резонного положения путем различных допущений и инсинуаций постепенно переходят к его полной противоположности. Сны, по Фрейду, – это полное искажение, которое маскирует оригинал, и вам только нужно распутать паутину, чтобы добраться до исходного содержания, которое может быть следующим: «Я хочу совершить то или это; у меня есть такое-то и такое-то несовместимые желания». Приведу пример, используемый в логике. Начнем с очевидного предположения: «Нет неразумного свободного бытия». Другими словами неразумное не имеет свободной воли. Далее первый шаг к заблуждению: «Следовательно, нет свободного бытия неразумного». Это – уже трюк, софизм; и с этим трудно согласиться. Продолжаем: «Все люди свободны» (все обладают свободной волей). И «триумфальный» конец: «Следовательно, нет неразумных людей». Полная чепуха.

Можно предположить, что сам сон является чепухой. Это логично, потому что очевидно, что сон есть нечто абсурдное: иначе его можно было бы запросто понять. Но, как правило, сны не понимает никто; и едва ли когда-либо кто-либо видел сны, которые были бы ясны с начала до конца. Даже в первобытных племенах, где уж весьма внимательны к сновидениям, и там считают, что обычные сны ничего не значат. Но есть особые «большие сны», вожди и целители могут видеть «большие сны», а прочие люди – нет. Здесь их рассуждения весьма сходны с европейскими. Столкнувшись с нелепым сном, вы скажете: «Это чепуха, должно быть искажение реальных, разумных событий». Вы во всем разберетесь, используя reductio in primam figuram, и придете к первоначальному, устраивающему вас положению. Итак, вы убедились – метод интерпретации сновидений Фрейда вполне логичен, если вы допустите, что содержание снов действительно бессмысленно.

Не следует также забывать, что, делая заявление относительно бессмысленности тех или иных вещей, мы, возможно, просто их не понимаем, мы не Боги, а напротив – всего лишь люди с ограниченными способностями мыслить. Когда душевнобольной пациент говорит мне о чем-то, я могу подумать: «Все, что он мне говорит, – чушь», – но если я по-настоящему занимаюсь наукой, то скажу, что не понимаю его. Но если я антинаучен, я подумаю: «Этот парень всего лишь сумасшедший, а я разумен». Подобного рода аргументации и являются причиной того, что люди с неуравновешенной психикой часто хотят стать психиатрами. По-человечески это понятно, ведь это дает величайшее удовлетворение: будучи не уверенным в себе самом, вы можете сказать: «О, другие гораздо хуже». И потому вопросы остаются. Можно ли категорически заявлять, что сон – это чушь? Вполне ли мы уверены, что знаем это? Уверены ли мы, что сон – это искажение? Можно ли быть абсолютно убежденным, обнаруживая нечто, прямо противоположное своему ожиданию, что это просто искажение? Природа не совершает ошибок. Правильно или неправильно – категории человеческие. Естественный процесс – это всего лишь то, что есть, и ничего больше; его нельзя называть чепухой или бессмыслицей. Единственный несомненный факт – это то, что снов мы не понимаем. Посему, являясь не Богом, а человеком ограниченных способностей, я предпочитаю думать, что просто не понимаю снов. Отсюда я отвергаю точку зрения, что сон является искажением сознательных представлений. И если сон мной не понят, то искажен мой сознательный разум.

Но нужно избегать спекуляций и теорий, когда имеешь дело с такими мистериальными процессами, как сны. Нельзя забывать, что тысячелетиями любой разумный человек, обладающий знаниями и опытом, придерживался совершенно других взглядов на сновидения. И только совсем недавно появилась теория, что сны ничего не содержат. Во всех других цивилизациях считали иначе.

А теперь «большой сон» моего пациента. «Я в деревне в простом крестьянском доме с пожилой крестьянкой. С виду похожей на мать. Рассказываю ей о большом путешествии, которое планирую совершить. Я собираюсь отправиться из Швейцарии в Лейпциг. Ее очень впечатляет мой рассказ, что в свою очередь очень меня радует. В этот момент я выглядываю в окно на сельский луг, там крестьяне сгребают сено. Сцена внезапно меняется, и появляется чудовище – огромный краб-ящерица. Вначале оно движется на меня влево, затем – вправо, так что в конце концов я оказываюсь между клешнями, словно между лезвиями ножниц. Тогда я хватаю металлический прут, бью этого монстра по голове и убиваю его. Затем еще некоторое время стою рядом и рассматриваю поверженного врага».

Прежде чем углубиться в исследование подобного сна, я всегда стараюсь создать некоторую последовательность, потому что сон имеет свою пред– и послеисторию. Он является частью психического клише, действующего непрерывно; у нас нет причин считать, что в психических процессах нет непрерывности, так же как нет причин думать, что существуют какие-либо «пределы», «щели» в натуральных процессах. Поскольку природа представляет континуум, то и психическое весьма вероятный континуум. Сон в этом смысле всего лишь одна вспышка или одно из наблюдений психического континуума, ставшее видимым на какой-то момент. Как непрерывность, он связан с предыдущими снами. В предыдущем сне уже возникало специфически змееподобное движение поезда.

После сна с поездом, этот сон – возвращение в окружение раннего детства, мой пациент в обществе крестьянки-матери – легкий намек на собственную мать. Он впечатляет нейтральную по «роли» женщину своим величием и грандиозным планом путешествия. Лейпциг – аллюзия на его надежду получить там место. Чудовищный краб-ящерица – внешняя сторона эмпирического опыта, это, очевидно, продукт бессознательного.