Дикий мед - Мэйджер Энн - Страница 23

Миднайт вырвал у него из рук бутылку, пошел в ванную и вылил остатки в раковину, приговаривая:

— Э, нет! Я ее не трону, потому что ты любишь ее, ты — саморазрушитель чертов.

Джошуа подошел к бару и откупорил другую бутылку.

— Тогда ты уволен.

— О нет. Ты не можешь меня уволить! — Миднайт поднял с кресла свою кожаную куртку. — Потому что я ухожу. Я не собираюсь здесь слоняться и наблюдать, как ты превращаешься в уличного пьянчужку, вместо того чтобы попытаться понять она это сделала из-за того, что у нее не было иного выхода.

— Если ты все так правильно понимаешь в моей любовной истории, что ж в своей никак не разберешься? Ты все еще любишь Лейси, но теперь Дугласа нет, а парень, который убил его, следит за ней и за ее ребенком. Счета Дугласа заморожены, а я один из тех, кто помогает ей, кто достал ей эти треклятые паспорта и билеты в Бразилию.

Миднайт побелел, как простыня.

— Чтоб тебя черт побрал! Кто ты после этого, если вмешиваешься в жизнь Лейси за моей спиной?

После того, что она сделала, ей награда по заслугам.

— Она заслужила смерти?

— Отстань от Лейси!

— Ты не прав по отношению к ней.

— Нет, я был не прав, когда поверил тебе.

Джошуа застыл, слыша непримиримый гнев в голосе своего друга.

Оба смотрели друг на друга с нескрываемым презрением, каждый был убежден, что нанес другому удар в спину. Только когда, набросив на плечи пиджак, Миднайт с негодованием покинул его дом, сознание Джошуа достаточно прояснилось, чтобы понять — между ними произошла серьезная размолвка. Он попытался устремиться за ним по лестнице вниз, но ничего из этого не вышло: ноги подгибались. В тот момент, когда Джошуа с трудом добрался до входной двери, Миднайт уже отъехал на своей быстрой новенькой машине красного цвета.

Джошуа ощущал себя виноватым в их ссоре, его охватило жуткое предчувствие. Он позвонил в офис Миднайта, но его там не было. Дома тоже не было.

Джошуа стоял у окна спальни и отпивал большими глотками прямо из бутылки. Дом казался блекло-серым, чертовски пустым — как его душа.

Поскольку для Хитер здесь было не лучшее место, он попросил дочь переехать к матери хотя бы до конца лета.

Он посмотрел из окна на дом, где жила Хани.

Она — причина всех бед; из-за нее он расстался с дочерью, поссорился с Миднайтом. Какого черта ей здесь делать? Неужели она решила обосноваться в этом доме навсегда, чтобы мучить и мучить его?

Он опять отпил из бутылки. Послышался дверной звонок.

Это, должно быть, Миднайт. Решил возобновить защиту Сесилии Уатт.

Дьявол! Теперь Джошуа боялся видеть своего друга, потому что в таком настроении, как сейчас, он выведет его из себя.

Джошуа подошел к стерео и включил музыку, чтобы не слышать ни биения своего сердца, ни дверного звонка.

Он подскочил, когда небольшая галька стукнула в оконное стекло и сработала сигнализация. Без рубахи, в старых джинсах неуклюже спустился он по лестнице, как огромное, темноволосое, измученное животное.

Хани стояла посреди фойе с расцарапанным запястьем и, держа в руке острый осколок стекла, смотрела на него. Как всегда, в зеленом.

Ее голос был низким и напуганным, однако вполне слышен в грохоте стерео.

— Выключи свою сигнализацию. Это всего лишь я.

— Черта с два. Пусть полиция разберется с тобой.

— Опять наручники? Не думаю, что это сейчас актуально.

— Иди к черту, — вырвалось у него.

Она улыбнулась той улыбкой, которая так часто вспоминалась ему.

— Эй, да идти-то не нужно. Я уже здесь. — Она медленно приблизилась к лестнице, будто так же, как и он, боялась находиться рядом.

Она похудела, и это ей не шло. Как же она изменилась за неделю: лицо приобрело серый оттенок, под тусклыми глазами круги, огненно-рыжие волосы стали какими-то пегими. В одежде царил беспорядок. Дешевые браслетики были плохо подобраны. Ему не нравилась ее цветастая блузка.

— Ты выглядишь ужасно, — упрямо заметил он. — Что тебе нужно?

— Джошуа, я пришла, потому что тебе — как ты заявил — скорее хотелось уничтожить меня, чем моего отца.

Он сипло засмеялся.

— Барашек на заклание.

— Ты когда-то говорил, что взял бы меня на пару ночей без оговорок. Ну так что же, я отдаюсь тебе, но не причиняй вреда ему.

Он окинул ее нахальным взглядом.

— Я воспользовался тобой, помнишь? А сейчас ты торгуешься… Ты непривлекательно выглядишь.

С чего это ты решила, будто все еще меня интересуешь?

— Потому что я так чувствую, Джошуа. Я знаю, ты по-прежнему хочешь меня.

О боже праведный, она права. Неужто она создана для того, чтобы мучить его, чтобы заставить его терять последние крохи здравого смысла?

Прошла неделя с тех пор, как он был с ней, неделя с тех пор, как узнал, кто она на самом деле.

Семь дней адской пытки.

— Черт с тобой! Проваливай к себе домой! — Но в своем воображении он раздел ее донага.

— Нет! — Она сбросила шляпу так, что та пропланировала к лестнице. Когда она шагнула к нему, ему захотелось схватить ее, подмять. Вместо этого он собрался с силами и начал, спотыкаясь, подниматься в свою спальню.

— Если умненькая, то уйдешь.

— У меня нет выбора, Джошуа, — прошептала она ему вслед. — Я играю ва-банк.

Он тоже играл ва-банк. Ему хотелось, чтобы ничто не смутило его: ни ужас ее положения, ни ее все еще призывное тело, ни его страстное желание схватить и наказать ее.

— Ты хотел возмездия, не так ли? Возьми меня.

Попользуйся мной. Надругайся надо мной. Действуй по своей схеме.

Он пытался оторвать взор от округлостей ее роскошного тела, от ее нежного рта, но сердце билось неровно, и ком подступил к горлу. Она предложила ему себя.

Когда она сделала еще несколько шагов к нему, он уловил запах жасмина (этот запах пьянил сильней, чем ликер).

— Джошуа, пожалуйста…

В нем что-то дрогнуло, и он схватил ее, бросил на кровать. Затем навалился всем телом, подминая под себя. Ее кожа как мягкий хлопок, губы — такие соблазнительные, теплое дыхание, аромат духов.

Остатки здравого смысла в его затуманенном мозгу подсказывали, что надо отпустить ее. Но он больше не слушал никаких внутренних увещеваний. Она слишком хороша. Она слишком хорошо пахнет. Все остальное с той же силой, как раньше, разжигало плоть.

Он повернул ее лицо к себе.

— Ты знаешь, почему я вынужден ненавидеть тебя…

— Разве это имеет какое-то значение? — прошептала она, пытаясь изобразить улыбку. Губы дрожали.

— Твой отец убил моего отца! Отель Уатта когда-то принадлежал моему отцу. Хантер отнял его.

Он отнял все. Мой отец остался на улице, спился.

Мы с матерью были обречены на страдания. Отец решил рискнуть. Однажды он пил и чистил ружье.

Ружье выстрелило прямо в голову. Возможно, было самоубийство. Об этом я никогда не узнаю. — На минуту он замолчал. Его голос дрогнул. — Я.., я нашел его. Мне было одиннадцать. Я обвинил себя, потому что не раз видел его мучения и желал ему смерти.

— О Джошуа… Мне так жаль, — с нежностью проговорила она.

Всю его жизнь он мечтал о нежности, кротости, мягкости.., о любви. Она же умело пробуждала тягу к этим качествам, и это приводило его в ярость.

— Черт тебя подери! Мой отец умер, потому что твой отец уничтожил его. Мать умерла следом.

Хантер Уатт погрузил меня в ад. Потом пришла ты и довершила…

Она нежно застонала. Страх и желание отразились в его глазах.

— Но я же не знала об этом. — Она нежно дотронулась до его лица, но он оттолкнул ее руку. — Но больше всего я сожалею, что ты так мучаешься.

— Я тебе не верю! — воскликнул он. — Ты — лгунья! Тебе наплевать на меня!

— Нет…

Но он не мог больше слушать ее ложь. Лишь только она начинала говорить, им овладевала ярость, разливавшаяся как черное масляное пятно.

Но так же росло и его желание. Он знал, что не должен трогать ее, он знал, что, пока не поздно, следовало бы выгнать ее вон. Но он ничего не может сделать с собой. Уже слишком поздно.