Маг для особых поручений - Филоненко Вадим Анатольевич - Страница 25

Внезапно вместо крови его язык ощутил резкий отвратительный вкус караспиллы. Темьян очнулся – в его пасти оказалась фляга с грибной настойкой – и стал превращаться в человека.

– Мама, – прошептал Темьян, увидев наконец, что он с ней сделал.

Она жестко взглянула на него и резко сказала, обжигая презрением:

– Не распускай нюни, слабак! Тебе предстоит последняя, самая сложная личина.

– Еще одна?! Но их и так уже было четыре!

– У тебя есть пятая. – Женщина закашлялась от дыма. Огонь почти сжал смертельные объятия. Кунни жалобно повизгивал, но не трогался с места, а только теснее прижимался к человеческому боку в поисках защиты.

– Больше ты не имеешь права на жалость, Темьян. Ты примешь свой последний облик и останешься в нем, пока кабаёши не покинут деревню. Ты увидишь мою смерть и смерть Кунни, но ни вздохом, ни взглядом не выдашь себя. Потом ты увидишь, что они сделали с жителями. И с Арисой. Но ни вздохом, ни взглядом не выдашь себя. Потом, когда все закончится, у тебя достанет сил обернуться человеком и уйти отсюда. Ты не сойдешь с ума, не превратишься в зверя и не покончишь с собой. Ты будешь жить, и однажды от тебя будут зависеть судьбы миллионов людей и урмаков, и вот тогда ты вспомнишь этот день и поступишь как должно! – Мать произносила слова тихим, размеренным голосом, и они прочным заклинанием ложились на разум Темьяна, защищая его от надвигающегося безумия.

– Но почему я? – Он был почти спокоен, и только на самом краю сознания билось дикое желание умереть. Вместо нее или хотя бы вместе с ней.

– Таков приговор Скрижалей Пророчеств. Никто не в силах изменить его.

Она легонько оттолкнула Кунни, высвобождая вторую руку.

– Тебе нужна свежая кровь, сынок. У меня нет сил. Вскрой мне вену сам.

И Темьян послушно обернулся Барсом и полоснул когтями по материнской руке. Припал. Стал глотать густую кровь, готовясь воплотить свою пятую и последнюю ипостась.

А потом…

Потом с ним стало происходить что-то странное. Он перестал чувствовать свое тело! В панике он вскочил и завертелся на месте. Его зрение исказилось. Он видел одновременно со всех сторон всей поверхностью своего… не тела, а того, чем он был в этот миг. Видел не очень отчетливо, будто сквозь толщу воды. Желто-красной воды. Остальные цвета исчезли, растворились во всевозможных оттенках желтого, порой такого ослепительно яркого, что запросто могли поспорить с белым, и красного, иногда по густоте доходящего до черного.

А вокруг бушевал огонь. Прорвав наконец магическую блокаду, пламя яростно накинулось на улыбающуюся окровавленную женщину, лежащую в обнимку с годовалым барсом. Губы матери шевельнулись, и Темьян явственно различил три слова: «Не рассказывай никому!» В следующее мгновение они скрылись в неистовых сполохах пожара.

Темьян смотрел сквозь огонь и удивлялся, почему он не чувствует смертельного жара? Почему не задыхается в дыму, заходясь в мучительном кашле и тщась выбить дым из легких? Юноша попытался сделать вдох, и внезапная правда обрушилась на него со скоростью снежной лавины: у него не было легких, которые бы повредил дым! У него не было тела, которое могло гореть и чувствовать боль от ожогов! У него ничего этого не было, потому что…

Он сам стал огнем! Бешеным сыном пламени. Одним из многих ярившихся вокруг.

Темьян чуть не потерял сознание от ужаса. Но глупейшая мысль удержала его на пороге безумия: а как выглядит валяющийся в обмороке костер? Обгорелой головешкой или как-то иначе?

И он засмеялся. Про себя, конечно. Не имея ни рта, ни легких, он не мог издавать звуки. Но тем не менее он смеялся. Смеялся и понимал, что будет жить дальше. Сможет пройти через все, что ему предстоит. Сможет взглянуть в застывшие навсегда глаза отца и брата. И поцеловать искаженное болью и страхом мертвое лицо Арисы.

И тут он почувствовал дикий голод, но не успел ничего предпринять, потому что услышал (или, скорее, ощутил) голоса:

– Она предпочла умереть вместе с ним, но не отдавать его мне. Глупо! Он такой не один. Будут и другие. Не в этом мире, так в другом.

– Но придется ждать. Очень долго, возможно несколько столетий.

– Ну и что? У нас впереди вечность. Кроме того, мы набрали достаточно крови для промежуточных обрядов.

– Да, что и говорить, жертвоприношение удалось на славу. Рассчитайся с кабаёши, и пусть возвращаются в свой мир.

– А с матерью и сыном что делать?

– Да от них останется ни на что не годная зола. Пожар-то подпитывается ее магией.

– И все же надо проверить, действительно ли погиб именно он.

– Да, когда утихнет пламя, мы исследуем останки. Если вместо него погиб кто-то другой, мы это сразу поймем.

«Не поймете, – злорадно подумал Темьян, жарко потрескивая вместе с другими языками пламени под самым носом у говоривших. – Не зря Кунни постоянно был со мной. Мать говорила: чтобы он пропитался моими мыслями и моей жизнью. Он стал моей звериной ипостасью, вторым «я» и спас мне жизнь!.. Но как же жутко хочется есть».

Голод стал главной потребностью его новой личины. Темьян усилием воли выбросил из головы мысли о еде. Сейчас не до того. Ему надо как следует рассмотреть своих врагов. Он увидел деревянную жердь и немного неуклюже перескочил на нее. Деревяшка загорелась, занимаясь огнем, и Темьян испытал странное чувство насыщения деревом: словно глотал свое любимое, запеченное на углях мясо фазана. Ммм… Что это? Сосна? Надо запомнить. Какой чудный привкус дыма, смолы и…

Темьян спохватился. Увлекшись новыми ощущениями, он совсем позабыл, зачем перескочил на аппетитную сосновую палку, а ведь хотел увидеть лица говоривших. Темьян присмотрелся внимательнее, рассыпая искры и заглядывая им под опущенные капюшоны. Опаленные его жаром, они отшатнулись, но он успел разглядеть и запомнить главное. С виду похожи на людей, по крайней мере рога из-под капюшонов не торчат. Типичные южане: смугловатая кожа, карие глаза и крупноватые, с горбинкой, носы. Люди. Двое обычных людей в длинных темно-красных плащах.

– Может, все-таки загасить пожар? – недовольно спросил один из них, потирая обожженную щеку.

Темьян сжался, понимая, что сейчас он в их власти. И если он попадется или погибнет, то смерть близких окажется напрасной.

К счастью для Темьяна, второй сказал:

– Пусть горит. Связываться неохота. Придется иметь дело с дарианской магией. Распутывать узлы. Долго и муторно. Скоро сам погаснет.

– Ладно, уходим отсюда. Вернемся попозже.

Они плотнее запахнулись в плащи и исчезли. Просто растворились в воздухе. Вместе с кабаёши.

Темьян растерянно доел вкуснейшую сосновую деревяшку, а затем огляделся в поисках следующего блюда. И тут его оглушила и буквально вбросила в человеческое тело страшная мысль: он остался один! Совсем один! И только трупы таких знакомых и близких людей и урмаков обескровленно пялились в равнодушное осеннее небо…

20

Один! Это слово преследовало его три следующих года. Впрочем, конечно, дело было не в слове. Темьян боялся выходить к людям и пытался жить в одиночестве. Строить себе дом и вести оседлую жизнь тоже боялся. Но в очередной раз приближалась зима, а впадать в спячку он не умел. К счастью, его умение оборачиваться Снежным Барсом спасало ему жизнь в самые трескучие морозы. Охотиться ему помогали волки под предводительством Магды. Но общество волков не могло спасти его от одиночества. Он страстно мечтал хоть разок услышать человеческую речь, смех, да хоть ругань.

Несмотря на предсмертное заклинание матери, Темьян все чаще вспоминал тот последний счастливый день. И ночь. И Арису. Живую и смеющуюся. А потом мертвую и изуродованную. Вспоминал широко открытые, застывшие, зеленые глаза и испачканный в крови некогда рыжий, а теперь грязно-бурый локон. И березовый листок, прилипший к серой щеке. И две небольшие припухшие ранки на шее, там, откуда вытекала ее кровь… Кровь бежала по заботливо выточенным деревянным желобкам… Капля за каплей… Вытекала и падала в огромный медный чан… Кап, кап… Кап, кап… Как березовый сладкий сок из умело надрезанного ствола… И нежный березовый листочек на мертвом лице…