Белый Север. 1918 (СИ) - Каляева Яна - Страница 21

— Маруся, со мной кое-что произошло.

— Да я, знаешь ли, догадалась, — фыркнула девушка.

— Ты не понимаешь… Не знаю, что это было, контузия или что-то другое… может, головой неудачно ударился. Но я… многое забыл, Маруся.

— В каком это смысле? С чего бы⁈

Максим вздохнул:

— Сам толком не понимаю. Пытаюсь вспомнить, с кем, где оставил Митьку — и не могу…

— Это как в сентиментальном романе, что ли? — Маруся прищурилась. — Как это у них… амнезия? Молот, ты что, всерьез ожидаешь, будто я поверю в эту чепуху? Совсем за дурочку меня держишь? Обидно как-то…

— Если бы я хотел тебя обмануть, придумал бы что-нибудь более достоверное, ты не находишь? Можешь верить, можешь нет. Но вот так вот оно.

Маруся смотрела на него во все глаза и тяжело дышала. Красивая все-таки женщина, ему всегда нравились такие выразительные черты, наполненные энергией… Хорошо, что он хотя бы про путешествия во времени не рассказал, тогда вовсе бы отсюда без смирительной рубашки не вышел. Грудь Маруси высоко вздымалась под тонкой тканью, и против воли Максим припомнил, что успел увидеть тогда в допросной… Так, надо бы, пожалуй, начать встречаться с женщиной. Не с этой, конечно — с нормальной какой-нибудь. А то вот так некогда-некогда, а потом понимаешь, что пыришься на сиськи подследственной, что неэтично, опасно и попросту глупо. Надо срочно с кем-то познакомиться, а то скоро уже и вертлявая квартирохозяйка с пивком потянет, а нельзя же так низко падать, нельзя. Интересно, презервативы изобретены уже?

— Так чего ты хочешь от меня? — прервала неподобающие моменту мысли Маруся.

— Расскажи мне все, что помнишь или знаешь о моем сыне… пожалуйста.

— Безумие какое-то… Ну ладно, тайны тут нет никакой, слушай…

Ребенка первый Ростиславцев оставил с друзьями покойной жены. Максим запоминал имена, адреса, все подробности, которые растерянная Маруся сообщала.

— Только не воображай, будто разжалобил меня этой святочной историей, — сказала она наконец и нахмурила лоб. Похоже, сообразила, что если он и вправду потерял память, то нельзя говорить ему ни о чем. — Больше я ничего тебе не скажу. Мы кончили?

Максим подавил усмешку. Это слово, конечно же, не несло тех коннотаций, что в двадцать первом веке.

— Раз ты хочешь, то конечно. У меня одна к тебе просьба: оставайся здесь, не покидай территорию госпиталя. Если тебя поймают в городе — вернут в тюрьму, и тогда я уже ничем не смогу тебе помочь. Предупреди кого-нибудь… у тебя ведь есть тут друзья, верно?.. что если кто-то придет тебя допрашивать, пусть немедленно известят меня, я это пресеку. Постараюсь добиться твоего освобождения под залог.

— Мне не из чего внести залог.

— Не беда, сам внесу.

Максим уже подумывал, что нельзя нон-стоп заботиться только о судьбах Отечества, надо бы прагматично подумать и о себе. Жалованья впритык хватало на кров и стол, а остаток керенок, пока они окончательно не обесценились, он потратил на заказ пальто в ателье. Пальто вышло удобное и стильное, вот только простецкие потертые сапоги плохо с ним сочетались, а ведь впереди еще зима… В своем времени он прилично зарабатывал, сможет и здесь: бизнес всюду бизнес, и его опыт многим может быть полезен.

— Да с какого рожна ты так обо мне заботишься? — выпалила Маруся.

— А ты сама не понимаешь? — наудачу спросил Максим.

— Нет, — ответила Маруся, глядя ему в глаза.

Если она не притворяется… что же, может, у нее с первым Ростиславцевым ничего и не было.

— Тогда скоро поймешь, — выкрутился Максим. — Наши цели расходятся куда меньше, чем тебе теперь кажется. Этот конфликт между социалистами, он случился из-за того, что лидеры не могут разделить власть, — Максим осекся, от волнения он иногда начинал употреблять не свойственную эпохе лексику. — Лидеры — это руководители, вожди…

— Да знаю я, что такое «лидер»! Совсем за дурочку меня держишь? Что с тобой, в самом деле⁈

Максим удивился, он полагал, что этого слова еще нет в русском языке.

— Мы ведь по сути за одно с тобой, Маруся. Демократическое самоуправление, достойные условия труда, земля у тех, кто работает на ней… Разве что-то из этого тебе чуждо?

— Мне чуждо, когда все это делается лишь на словах! Правые эсеры и эсдеки чужды мне переливанием из пустого в порожнее, болтовней своей бесконечной!

Максим чуть вздрогнул и понадеялся, что Маруся этого не заметила. Он нередко думал то же самое, глядя на бесконечные заседания ВУСО, и даже теми же словами… Поспешно нашел следующий аргумент:

— Большевики предали Россию, когда завершили войну позорным Брестским миром! Сдали все, за что умирали миллионы русских людей! Оставили немцам чуть ли не четверть населения России! Чьим интересам на самом деле служит эта партия?

— Ничьим отдельным интересам мы не служим! Советская власть, она за идеалы Интернационала… она за всех! А потом, кто мне тут говорит о предательстве России? Человек, впустивший в Архангельск англичан с французами?

Максим на секунду замер, и Маруся не дала ему ответить, продолжила уже почти орать:

— Большевики способны вывести страну из кризиса, в который вогнали ее другие партии! Кровавую империалистическую войну надо завершить любой ценой, потому что трудящиеся не должны убивать друг друга за интересы капитала! Большевики реально смотрят на вещи, решают вопросы делом, а не демагогией! За большевиками пойдут массы, потому что те говорят с ними на их языке! А помнишь, кто меня в этом убеждал? Или это ты тоже так удобно и своевременно забыл?

Максим вздохнул. Ну что за наследство ему досталось… И главное, он-то в курсе, насколько большевики опасны и лживы, вот только как это объяснить, не апеллируя к послезнанию…

Сейчас важнее сделать то, что на управленческих курсах называли «валидацией негатива».

— Маруся, пожалуйста, успокойся, — сказал он как можно мягче. — Понимаю, ты злишься. И ты имеешь на это полное право. То, как обращались с тобой в тюрьме, это чудовищно. Важно это для тебя или нет, но теперь мы решительно пресекаем подобные практики. И я, мы с тобой… это сложно, Маруся. Ты чувствуешь себя обманутой, использованной и преданной. И ты в своем праве. Но я ведь знаю, что ты очень умна. Со временем ты разберешься в том, что происходит, и сделаешь собственные выводы. Давай вот как поступим. Я буду передавать тебе газеты, местные и центральные… мы их получаем, пусть и с опозданием. Важно, чтобы ты сама во всем разобралась. И я постараюсь как можно скорее вернуть тебе свободу. Пока оставайся здесь, чтобы я мог тебя защитить.

— Да пошел ты… — выдохнула Маруся, глядя в землю.

Прежней ярости в ее голосе уже не было.

Глава 10

Вы не понимаете духа времени

Сентябрь 1918 года

Выйдя из госпиталя, Максим рефлекторно потянулся к нагрудному карману, чтобы достать смартфон. Выругался про себя — когда же уйдут эти привычки из его прошлого, которое вдруг стало далеким будущим? Глянул на наручные часы. Эту «Омегу» не то чтобы подарил, скорее просто выдал ему Гуковский: «Не благодарите, товарищ Ростиславцев, это же мне нужно, чтобы вы приходили вовремя». Четверть девятого. Можно с чистой совестью идти к себе, хотя обычно он дольше засиживался на работе — здесь говорили «на службе». Дел хватало и сегодня, но сколько можно рвать жилы… Как учили на тренингах по профилактике выгорания, работа без отдыха все равно что «я так стремлюсь уехать как можно дальше, что мне некогда заправить машину». Пойти сейчас домой, похлебать не совсем еще остывший ужин и завалиться на койку с глупеньким шпионским боевиком в мятой обложке. Да, в книжных лавках здесь то, что потом стало классикой, пылилось в дальнем углу, а прилавки возле входа были завалены примерно тем же, что и в двадцать первом веке — любовными романами, детективами и боевиками. Так что Максим разжился парочкой томиков, чтобы разгружать голову перед сном, раз уж поскроллить соцсети тут нельзя.