Золотые земли. Его забрал лес - Черкасова Ульяна - Страница 2

Помню, как застыл с раскрытым ртом, не веря своим глазам. Мираж. Видение. Проклятие. Морок!

А в следующий миг нашу карету тряхнуло, и я ударился лбом о соседнюю лавку.

Всё перевернулось.

Merde

Merde

Это всё она, не иначе. Видит Создатель, в этом виновата она… Аберу-Окиа во плоти.

Не помню ничего. В глазах вспыхнул сноп искр. Кажется, я даже потерял сознание.

Пришёл в себя уже сидя на обочине дороги, прямо на траве, прислонённый спиной к берёзе. В нос мне тыкали нюхательные соли, а мой сосед с восхитительной бородой повторял с сильным лойтурским акцентом:

– Ви вь порьядке? Молодой чельовек, ви в порьядке?

Ответить не было сил. Я попытался отмахнуться от нюхательных солей, но лойтурец не отстал от меня, пока я не согласился посчитать, сколько у него пальцев на руке.

– Клянусь, их должно быть пять, – сказал я. – Но сейчас чётко вижу семь.

Лойтурец поцокал языком.

– Плохь, плохь, – прокудахтал он обеспокоенно. – Вамь надобно лежать.

Я и вправду всё пытался подняться, а лойтурец усаживал меня обратно. Но я должен был найти…

Её

Но её, конечно, уже и след простыл.

Я почти поверил, что она – сон. Видение. Горячечный бред.

Карета наша поломалась, и кучер ничего не смог с этим поделать. Он предложил нам с лойтурцем подождать, пока кто-нибудь проедет, или дойти пешком до ближайшей усадьбы или деревни.

У меня так кружилась голова, что я не особенно вникал в смысл происходящего.

Всё, что я видел, – она.

Наверное, прав был доктор Вальчак. Тогда, ещё одиннадцать лет назад, я слишком сильно ударился головой. И ещё горячка. И пережитый ужас. Матушка, конечно же, не хотела в это верить. Ещё бы, единственный сын, и тот душевнобольной.

Но… но как ещё можно было объяснить то, чему я стал свидетелем у Бездонного озера? Откуда ещё могла явиться она, как не из бредовых горячечных видений? Наверное, остальным было легче поверить в это, чем в мой рассказ.

– Мольодой человекь, – позвал меня лойтурец. Мне очень нравится его акцент, не могу удержаться от того, чтобы не попытаться отразить это на письме. – Ви замерзать. Прошу, сядьте в карету.

Я приподнял голову с постеленной шинели нашего извозчика (верно, он когда-то служил или получил эту шинель в подарок от бывшего солдата).

– И как вы это себе представляете, любезный? – В мои намерения не входило показаться грубым, я вообще не приемлю вульгарность и mauvais ton[2] в любом проявлении. Только бумага терпит мои ругательства, да и те только когда я вспоминаю её. Epistola non erubescit[3].

Очень хочется верить, что я не оскорбил своего нового знакомого, но он выглядел смущённым: карета, в которой он предложил мне отдохнуть, так накренилась, что присесть или тем более прилечь в ней было никак невозможно.

– Ви правь, – сказал лойтурец.

Он отряхнул свой дорожный сюртук и протянул мне руку.

– Доктор Густав Остерман, – представился он.

– Ох, прошу прощения… князь Михал Белорецкий.

Поспешно подскочив с шинели, я едва не упал: так сильно закружилась голова. Доктор подхватил меня и помог удержаться.

– Осторьёжно, молодьой чельовек, – обеспокоенно произнёс он. – Осторьёжно. У вас сильный ударь.

У меня получилось лишь глупо выдавить улыбку, пожимая его руку. Так, держась друг за друга (если быть честнее, то я держался за доктора, чтобы не упасть), я постоял некоторое время, пока не почувствовал себя лучше.

Вдвоём мы наконец вернулись к дороге. Распряжённые лошади паслись здесь же, щипля пожелтевшую, заиндевевшую траву без особого аппетита. При нашем приближении мышастая подняла голову, фыркнула, приветствуя, и из её ноздрей вылетели клубы пара. А я, всё ещё слегка пошатываясь, уставился в огромные лошадиные глаза, увидев в них и отражение себя, и золотое поле за своей спиной… и её.

Но когда обернулся, позади оказалось только поле. Только чернеющий вдали лес. А я смотрел на него потерянно, жалобно, не веря, что она вновь исчезла. Что она так и осталась видением.

Доктор, верно, принял моё состояние за последствия удара. Ох, если бы он знал, как давно я страдаю от этого недуга! И что он определённо точно неизлечим.

– Вы в порьядке? – обеспокоенно повторил он.

– Да, – ответил я, пытаясь стряхнуть морок.

– Не смотри, господин, на лес, – вдруг раздался с дороги голос.

Это был наш извозчик – немолодой (а может, и молодой. Ратиславские кметы от тяжёлой жизни и в двадцать лет выглядят как старики) бородатый мужик. А уж эти их бороды и вовсе кошмар и mauvais goût[4].

– Почему?

– Он всякое кажет, – пожал плечами мужик. – То чего боишься, то чего желаешь. А всё дурно. Голову морочит. В наших краях говорят: не смотри на лес, а то заберёт. Лесная Княжна придёт ищщо. – Он очень забавно протянул это «ищщо».

Пусть звучало это смешно и суеверно (а это моя работа – собирать суеверия), от его слов меня пробрал озноб. Даже если это бред, в который верят все деревенские что в Рдзении, что в Ратиславии, что даже в самой Лойтурии, это показалось слишком близким, слишком знакомым. Это было именно то, что я искал в своих странствиях.

Мне стало любопытно, кто такая Лесная Княжна, но извозчик заюлил.

– Да ходит-бродит тут… творит всякое, вытворяет…

– Это поэтому, – я оглядел опрокинутую карету, – нашу карету так перевернуло? Лес или эта ваша Лесная Княжна тебе голову заморочили, когда надо было вперёд смотреть?

– Так дороги, господин, – развёл руками извозчик. – Ты посмотри только, какие дороги.

– Да, но…

Снова и снова мой взгляд возвращался к полям, окружавшим дорогу с обеих сторон. Извозчик, кажется, следил за мной.

– Мне показалось… там… я почти уверен…

Мужик вдруг как-то смущённо кашлянул.

– Многим она порой мерещится, господин, – проговорил он достаточно неразборчиво, и я не уверен, что он сказал именно это, поэтому тут привожу его слова, как сам услышал. Когда же я переспросил, извозчик отмахнулся и отвёл глаза.

– Говорю, места у нас болотистые: реки, озёра, леса, топи сплошные. Мерещится всякое людям. Нечего в лес смотреть. От леса ждать только морока.

Тут во мне соединились сразу два моих интереса: личный и научный. А один к тому же ещё и замешан на «горячечных видениях» другого.

Поэтому я полез в сумку, достал бумагу, перо, сел на землю и немедля, боясь позабыть, записал это: «от леса ждать только морока».

– А что это вы писать, мольодой человьек? – склонившись надо мной, полюбопытствовал доктор.

Я поднял голову и поймал его полный искреннего интереса взгляд настоящего исследователя. Извозчик тоже косился на меня, но скорее с недоверием.

– Понимаете, – прокашлялся я смущённо, – это моя работа: изучать народные сказания, поговорки, поверья. Я собираю народный фольклор народов империи.

– О, как интересно! А зачем это нужно?

– Для изучения.

– Это я понимаю, – серьёзно согласился доктор, приглаживая бороду, – но для какой цели это служит? Что вы надеетесь получать?

– Фольклор, – растерянно ответил я.

Раньше меня никто никогда не спрашивал, зачем я этим занимаюсь. Родители просто называют это блажью, придурью и напрасной тратой времени, а однокурсники или профессора в университете, напротив, поддерживают и целиком и полностью принимают. У меня, конечно, случалась пара неловких бесед со всякими девицами на балах или, что ещё хуже, их матерями, но я не видел даже смысла им что-либо рассказывать. Они бы всё равно не поняли.