Лапшевня бабули Хо: Пробудившийся (СИ) - Скоробогатов Андрей Валерьевич - Страница 2

— Ну, что, внучок, — язвительно так произнес дед. — Пойдем, что ли? Полдень скоро.

— А я не пойду. — отозвался я. — Вот так вот. И делайте, что хотите.

— А чего так? — ехидно сморщился дед.

— А не хочу. Чжао должен был идти!

— А мороженое?

— Дед! Мне уже давно не пять лет!

— Гм. И то верно. Два мороженных? «Морозный дед»?

Пришлось идти — против дорогого мороженного с бело-синим стариком на упаковке, которое привозили откуда-то с далёкого сказочного севера, я устоять не мог.

Но прежде дед заглянул в свой медный астрологический телескоп, с зубчатыми часами, поворачивавшими трубу, через которую он следил за зодиакальными планетами. Затем недовольно помотал седой нечесаной башкой:

— Плохой день. Плохой час.

— А чем плохой? — спросил я.

— А тем, что снизу могут постучать, — непонятно ответил дед.

Впрочем, он почти всегда что-то такое необъяснимое говорил, я даже и не углублялся особо. С тем мы и пошли на улицу.

И они поджидали меня там, возле брошенных на асфальт велосипедов у входа в парк, сидя прямо на тротуаре, несмотря на ветреную погоду. Мои непримиримые враги. Все трое. Толстый Шан, худой Ю и коротышка Пенг. Вот же было им не лень в выходной день!

Я, сгорая от стыда, шел рядом с дедом, ведь я не мог на них даже смотреть. Впрочем, они тоже не особо радовались, особенно когда дед вдруг остановился перед ними, опираясь на палку и по-доброму так спросил:

— Ну что, как?

— Как… что? — неуверенно отозвался Ю, поднимаясь на ноги. Остальные тоже вскочили.

— Как то самое, — ухмыльнулся дед, как обычно ничего этим не объяснив.

В этот момент земля под нами вздрогнула. Голуби взлетели с окрестных крыш.

— Ой, — присел от неожиданности толстый Шан. — Это что?

Дед, мгновенно уставил на солнце свой острый прищуренный глаз, и произнес:

— Шли бы вы по домам, ребятки.

— Ага, — тут же согласился коротышка Пенг. — Мы пойдем.

Оседлали свои велосипеды и тут же свалили, трусливые ублюдки.

— Идем, — коротко бросил дед и широким шагом понесся к центральному парку: и не скажешь, что ему столько лет, сколько и не живут вообще…

— Это что было? — запыхавшись выговорил я. — Землетрясение? Тогда нельзя по домам, нам в школе говорили…

— Землетрясение — это было бы неплохо, — не оборачиваясь, отозвался дед.

Впрочем, я от него другого и не ждал, он же даос, типа, а они все ненормальные.

У нас в Центральном парке есть такая круглая площадка, прямо в середине, вот на нее мы с дедом и пришли. Он вышел на площадку, огляделся, опять прищурился на солнце:

— Хм…

Что-то ему тут не нравилось. Он внезапно бросился на бетон, прижался к нему ухом, вызывая оторопь у гуляющих округ мамочек с малыми детишками. Я, неизвестно на что надеясь, помахал им рукой — жалкая попытка смягчить дедову безумную выходку!

Опять он за свое! А он только разогревался. Дед вскочил и завопил, напугав в округе всех:

— Чан! Уведи их! Уведи всех этих людей!

Неожиданно для себя — я не стал спорить. Да они, собственно, и сами были не прочь свалить подальше от лохматого маньяка.

— Граждане, покиньте площадку! — воскликнул я.

Выталкивая последних мамочек с площадки, я обернулся и увидел, как дед, встав ровно в центре, поднял свою сучковатую палку, словно меч. А потом, зажав палку вторым кулаком, словно сдернул с нее кору и древесину, как ножны с меча. Собственно, то, что там оказалось — это и был дзянь, прямой меч, сверкающий полированным металлом узкого лезвия.

Умом непостижимо, как он смог провернуть такой фокус на глазах у всех!

— Ну охренеть… — только и пробормотал я.

Дед медленно взял рукоять меча в обе руки, подняв его перед собой.

— Дед, — попросил я. — Не сходи с ума, пожалуйста!

Медленно он перевел на меня взгляд, и это был не взгляд безумца, а бога, яростно готового встать на пути надвигающегося хаоса.

— Дедушка, — я даже отступил под его яростным взглядом. — Давай я маме позвоню?

Только теперь я понял, что это не колени у меня дрожат от ужаса, это земля ходит под нами ходуном.

— Чан, — и голос деда рокотал как гром, и сам он словно стал на метра два выше, одежда на нем трещала по швам. — Чан, бежать поздно. Держись! И помни! Ты наследник великого Юйчи Гуна! Держать эти ворота — наше предназначение. Будь отважен. Держись!

И бетонную площадку, словно пробку, выбило вместе с нами из земли.

Меня прижало к расколотому бетону, что держался только на прутках арматуры. Словно ракетой нас подняло ввысь над парком, краем глаза я увидел горы и сверкнувшее сбоку море.

Дед взлетел вместе с площадкой и мной, его взметнувшиеся седые волосы закрыли половину неба. Он перевернул меч лезвием вниз и обеими руками вонзил его в бетон площадки по рукоять.

Чудовищный визг расколол площадку на куски, и стало видно, что меч ушел до середины в голый череп огромной, высотой с небоскреб змеи с рогами буйвола. Этим визгом меня едва не унесло прочь. Но дед, вцепившись кулаком в рукоять меча, другой рукой поймал меня за пояс и притянул к себе. Одежда на нем распахнулась, и могучим мышцам на его торсе позавидовал бы любой бог-олимпиец. Чёрт, да он как будто помолодел!

Дед всем телом надавил на меч и тот ушел в голову твари до предела.

Тварь заверещала на всех возможных частотах и издохла. Издохла, начала падать обратно с той невероятной высоты, на которую закинула нас своим ударом из недр земли.

И мы падали вместе с нею. Рубашка на ураганном ветру хлестала меня по спине.

Я видел, что дед что-то кричит мне, но не слышал ни звука.

Но я понял, что это еще не всё.

Да что еще-то⁉ Что еще может случится?…

Змея взорвалась.

Её разнесло на миллион мелких кусков, визжащих как шрапнель, изрешетивших всё: парк, город, небо, землю, солнце. Деда, меня…

Кажется, к этому моменту я окончательно перестал понимать где тут я, а где Чан Гун, обыкновенный китайский школьник, приходившийся мне родственником…

Всё исчезло во всесжигающим взрыве.

— Ураган Ци, — произнес старик в темноте. — Фонтанирующий поток. Давно у меня не было столько ци в запасе. И пока он у меня есть — я могу совершить настоящее чудо. Я могу спасти одного внука, потеряв обоих.

— Он умер? — спросил я.

— Да. Нет. Не совсем. Тело его еще живет. Но дух его уничтожен, изрешеченный осколками духовного скелета монстра земли. Его больше нет. Только кое-что из памяти, отдельные части разума.

— То есть ты не спас его.

Голос старика дрогнул.

— Ничего нельзя было поделать. Ничего нельзя было поделать… Но я спасу тебя. Мальчик умер. Маленький отважный Чан Гун. Но ты еще жив. Ты можешь унаследовать его тело! И даже остатки памяти. А он унаследует твой дух. У меня хватит сил приживить твой дух в это тело и удержать тебя в нем достаточно долго, чтобы вы срослись. На это уйдет время.

— Сколько?

— Сколько-то. Ты согласен?

Маленький отважный Чан Гун умер. И я умираю. Что ещё остаётся?

— Конечно я согласен… дедушка.

— Вот и славно! Потерпи, Чан Гун. Всё будет хорошо. Только придется подождать. Потерпи.

Я был согласен немного потерпеть.

Темнота снова меня затянула.

Первый раз я услышал слова через несколько дней, а может — и недель, после длинного провала в памяти. Слова языка одновременно и понятного, одновременно — и пугающе-нового.

— Пациент номер три. Кома, — произнес мужской голос, судя по тембру, в годах. — К эвакуации непригоден. Их тут двое таких.

— Придется кого-то оставить присматривать за ними, — ответил женский голос, тоже немолодой. — Их перемещать нельзя, техника отказывает, умрут под дороге.

— Я могу остаться.

— Я не имела в виду кого-то из персонала больницы. Кого-то из солдат. Они присмотрят за ними, пока эта свистопляска не утихнет.

— Да… Утихнет. Я думаю, мы не можем оставлять пациентов в таком состоянии.