Ледяная колыбель - Роллинс Джеймс - Страница 14

Глава 9

Никс сидела, скрестив ноги, в сумраке нижнего трюма «Пустельги». Глаза она держала закрытыми, хотя не то чтобы там было на что смотреть. Ламповое масло на борту летучего корабля ценилось не менее запасов быстропламени. Освещала это обширное и гулкое пространство лишь пара фонарей, один из которых успел реквизировать Джейс.

Ее друг сидел рядом с ней, склонившись над лежащим у него на коленях фолиантом – текстом, добытым им в каюте, которую он делил с алхимиком. Читая, Джейс что-то бормотал себе под нос, что Никс всегда находила умилительным – как будто он о чем-то спорил с давно умершим автором этих строк. Джейс стремился получить дополнительные знания о том, что может ожидать их за пределами Драконьего хребта, но она подозревала, что ему еще и требовалось хоть как-то отвлечься от более непосредственной опасности.

Никс вполне могла это понять.

Мгновение назад из корабельного возвещателя – системы металлических труб и рупоров, протянувшихся по всему кораблю, – до них донеслась весть: меньше чем через колокол они доберутся до гор. Дарант приказал всем членам экипажа занять свои места. Всем остальным следовало сидеть в своих каютах и не высовываться – не столько ради их собственной безопасности, сколько для того, чтобы не путаться у остальных под ногами.

Никс уже заранее решила переждать бурю и переход через горы в трюме. Ей хотелось быть поближе к Баашалийе и Кальдеру, чтобы успокоить эту пару во время грядущей встряски. Джейс уже сообщил об этом ее намерении Грейлину, когда поднимался наверх за своей книгой. Она была удивлена, что вместе с Джейсом не вернулся и рыцарь, чтобы присматривать за ней. Но у Никс уже имелся страж, гораздо сильней любого из мужчин. В нескольких шагах от них стояла Шийя, не двигаясь и даже не дыша. Она вновь превратилась в статую – в фигуру, отлитую из бронзы.

А еще Грейлин наверняка знал, что любая эвакуация с корабля обязательно будет проходить через этот трюм, где он сможет легко забрать ее. Две крошечные спасательные шлюпки «Пустельги», ее миниатюрные версии, были установлены именно здесь, в кормовой части трюма, их надменно вздернутые носы были направлены к откидным дверям, открывающимся прямо в небо. Если «Пустельга» окажется под угрозой, эти две летучие лодочки будут единственным средством покинуть корабль.

Ожидая, Никс тихонько напевала, и напев этот пока что был слышен только ей одной, поскольку представлял собой лишь легкую вибрацию горла и дыхания. В то время как Джейс проводил часть дня, упражняясь в боевых искусствах с Грейлином и Дарантом, Никс оттачивала свой контроль над обуздывающим напевом – даром, который был у нее в крови и передавался из поколения в поколение.

Полгода назад она выяснила, каков его истинный источник.

«Баашалийя – или, верней, его братия».

Затерянные в глубинах времен древние привили миррским летучим мышам повышенную способность к общению, объединению множества разумов в один, формированию обширного холодного интеллекта. Эта способность сохранялась и защищалась благодаря ее распространению по всей колонии, где каждый индивид представлял из себя ядовитую крепость силы.

Подобные Баашалийе были созданы, чтобы стать живыми стражами, призванными следить за Уртом на протяжении тысячелетий, высматривать любые опасности и при необходимости будить Спящих, погребенных по всему миру.

Все еще не открывая глаз, Никс выпустила из себя нити силы. Первым делом они задели Шийю, одну из тех древних Спящих. Сородичи той были неживыми стражами – артефактами, созданными теми древними и наделенными тем же могучим даром обуздывающего напева.

Благодаря этому бесплотному прикосновению Никс Шийя превратилась под ее мысленным взором в пылающий факел. Чудовищность могущества этой женщины представлялась почти непостижимой – и дело было не только в ее физической силе, но и в том источнике энергии, что пульсировал внутри нее. Шийя была живой печью, предназначенной для того, чтобы растопить застывшую смолу пустоты и заставить мир вновь вращаться.

Но вот как это сделать, оставалось неизвестным. Время оказалось куда сильней воли тех древних. Многие Спящие были потеряны, раздавленные лигами льда или сожженные испепеляющей жарой на дальней стороне Урта. Даже библиотека знаний Спящих не сохранилась нетронутой, оставив Шийю могущественной, но растерянной и обескураженной – мощным оружием, но без врага, на которого его можно было бы нацелить.

Никс и всем остальным предстояло заполнить пробелы, сплести этот потрепанный гобелен истории и знаний во что-то цельное и вразумительное. Единственными ключами к разгадке были две изумрудные отметки: одна, упрятанная в самой глубине Студеных Пустошей, и другая на противоположной стороне Урта – в землях, навеки выжженных безжалостным и неугасимым взглядом Отца Сверху. Хотя многие знания были утеряны, Шийя чувствовала, что жизненно важно сначала добраться до того места в Пустошах. Правда, никто, даже сама Шийя, не знал почему.

Без каких-либо других Спящих, способных направить их, ничего не оставалось, кроме как предпринять это опасное путешествие. И все же оставалась крохотная надежда. Шийя обнаружила по крайней мере еще одного Спящего, который вроде был цел, хотя все еще спал крепким сном. Этот артефакт лежал глубоко в недрах Южного Клаша. Другие члены их первоначальной группы – алхимик Фрелль, принц Канте и чааен Пратик – отправились на поиски этого Спящего. Однако, не имея уверенности в их успехе, Никс и ее товарищам пришлось пойти на риск перелета над Пустошами.

«Но что мы там найдем?»

Никс позволила своим прядям обуздывающего напева оторваться от бронзовой фигуры Шийи. Потом напрягла горло, раскидывая их еще шире. По мере того как каждая нить эхом возвращалась к ней – отражаясь от штабелей ящиков, от краев бочек, даже от внутренних изгибов корпуса, – в голове у нее формировалась картина трюма. Обширное пространство простиралось от носа до кормы, упрятанное под суетой верхних палуб. Все еще не открывая глаз, Никс обрела смутное, едва уловимое видение этого пространства во всем его размахе и завершенности.

Это смутное зрелище оказалось таким знакомым, что Никс улыбнулась. С самого своего рождения до недавнего времени это было все, что она могла видеть в своем мире. В младенчестве Никс страдала помутнением поверхности глаз, отчего окружающая обстановка представляла собой лишь набор размытых теней и приглушенных цветовых пятен, и даже сейчас она все еще находила некоторое утешение в этой знакомой темноте. Это было ее прошлое, ее дом – все, что Никс знала до недавнего времени. А потом один из собратьев Баашалийи встал на ее защиту во время нападения, отравив ее при этом своим ядом. Яд рассеял собравшиеся перед глазами тучи, убрал помутнение – недуг, связанный с этими огромными крылатыми зверями, – и в то же время воспламенил ее природный дар.

Как и Шийя, Никс была пробужденной Спящей. Некоторые называли это чудом, приписывая его благословению Матери.

Для Никс это было в равной степени и проклятием. Более яркий мир зачастую бывал невыносим. Дар обуздывающего напева все еще пугал ее. Она едва понимала его, но со временем понемногу научилась нацеливать в нужном направлении.

Посредством эха своего напева и сплетения его нитей Никс могла различить скрытую вокруг нее жизнь: возню мышей в ящиках, стрекотание сверчков, жужжание мух, даже плетение паутины пауком, притаившемся в каком-то темном углу. У каждого живого существа был свой собственный напев, и когда ей удавалось подобрать подходящую гармонию, она могла оркестровать свою мелодию: заставить крадущуюся мышь погрузиться в дремоту, сверчка – потереть лапками, подхватывая ее припев, а паука – изменить рисунок своей паутины.

Это и называлось «обузданием» – способность подчинять низших существ своей воле. Те немногие, кто разделял ее дар, высоко ценились. Они могли заставить огромных пескокрабов тянуть груженые поезда через пустыню, превращать собак и кошек в верных спутников на охоте, приучать лошадей к седлу и поводьям. Никс находила такое помыкание другими живыми существами отвратительным, в чем-то глубоко неправильным – и все же не могла отрицать, что в какой-то мере это ее привлекает. Власть, несомненно, штука соблазнительная.