Слишком хорошая няня (СИ) - Хаан Ашира - Страница 8

— О, господи… — закатываю глаза. — Отдавайте мне теперь вашу лазанью в качестве компенсации. И рассказывайте уже, как вы довели мать этой девочки до жизни такой.

— С чего вы взяли, что я ее довел?

— С хорошими мужьями женщины не спиваются.

Кажется, я зашла слишком далеко в своих предположениях.

Александр резко поднимает на меня взгляд и смотрит так, что я на мгновение пугаюсь, что он меня просто придушит. Или прикажет водителю придушить, зачем такому человеку собственные руки марать. И поеду я в лесополосу в пяти разных черных пакетах. У нас в Питере это традиция.

Зато в «роллс-ройсе».

— Нет, Лара, — медленно говорит Александр, продолжая раскатывать меня своим тяжелым, как «Белаз» взглядом. — Дело не во мне. Это она первая завела любовника.

10

Я бросаю быстрый взгляд на Дину. Может, я и не очень хорошо разбираюсь в воспитании детей, но точно знаю, что ребенку в пять лет еще рановато слушать о любовниках мамы. Несмотря ни на что.

Но она увлеченно лопает ризотто — с большим аппетитом. Еще бы — если судить по словам Александра, она дней десять ничего толком не ела, кроме фруктового пюре. Да и до этого сильно сомневаюсь, что ее нормально кормили.

Про пьянство матери я ляпнула наудачу — все признаки сходятся, но могло быть и другое объяснение. Ан нет, угадала…

Александр придвигает мне свою тарелку с нетронутой лазаньей, а сам сидит, вертит в холеных пальцах вилку, смотрит исподлобья совершенно Дининым взглядом.

В этот момент они очень похожи — отец и дочь. Серьезные, сосредоточенные и где-то глубоко, на самом дне сердца — очень одинокие.

— Со Светой мы познакомились в Италии. У меня там были дела, она отдыхала в гостях у подруги. Она мне сразу понравилась — красивая, ухоженная, легкая…

Александр не поднимает глаз. Ему гораздо интереснее рассматривать вилку, чем обратить внимание на дочь или на меня.

Я из вежливости аккуратно ковыряю сырную корочку лазаньи. Есть хочется страшно, но чавкать под рассказ, который неминуемо приведет к точке, где пятилетняя девочка оказалась в компании с бомжами, как-то некультурно.

— В какой-то момент оказалось, что она беременна. Я не очень планировал семью, но решил, что это судьба. Она красивая и эффектная, я обеспеченный и могу исполнить ее мечту. Она говорила, что очень хочет быть мамой и полностью посвятить себя ребенку вместо работы в салоне красоты.

Я морщу нос. Не люблю, когда мужчины начинают рассказывать, что женщинам только и надо, что найти шею поудобнее и начать рожать детишек.

Но, действительно, почему бы «красивой и эффектной» Светлане, зависающей в Италии с подругой, не мечтать о тихой уютной жизни с мужем и ребенком?

— Она просто обожала Дину, когда была беременна. Много гуляла, смотрела на произведения искусства, чтобы сформировать вкус заранее, ставила классическую музыку. У нас миллион беременных фотосессий в альбомах, даже больше, чем свадебных. Поэтому я так удивился, что Света потеряла интерес к дочери, едва та родилась.

Он замолкает, и я пользуюсь моментом, чтобы отломить кусочек лазаньи и засунуть его в рот. Но в тот момент, когда я только начинаю жевать, Александр резко поднимает на меня взгляд.

— А я — наоборот, — говорит он. — Когда Дина родилась, я был безумно счастлив! Думал — во дурак был, надо было раньше жениться и детей заводить. Сейчас бы уже трое могло быть. Жену носил на руках, покупал ей все, на что она смотрела дольше трех секунд, заваливал цветами… А потом снял с нее официанта из ближайшего кафе.

Я давлюсь лазаньей.

Предупреждать же надо!

Быстро глотаю непрожеванные куски под тяжелым взглядом Александра, откашливаюсь, чтобы сказать что-нибудь ободряющее, но он продолжает, глядя уже сквозь меня.

— Она падала мне в ноги и умоляла ее простить. Любовь поразила ее в самое сердце, и она не смогла устоять, но она хочет быть только со мной и нашей дочерью, хочет еще детей, хочет быть хорошей матерью. Умоляла спасти от «роковой страсти»… — Александр знакомо морщится, как от зубной боли. — Ну я спас. Привез в Петербург, купил эту квартиру. И тут оказалось, что она беременна! От этого официанта! То есть, они трах…

Он осекается, бросая быстрый взгляд на Дину, которая уже гораздо медленней шевелит ложкой. Наелась.

— То есть, они даже не предохранялись! — скрипнув зубами, смягчает он то, что было готово сорваться с уст. — В этот момент я понял, что не могу больше с ней жить. Оставил ей эту квартиру, сам уехал в Москву, там намечался крупный проект. Они ни в чем не нуждались, я приезжал так часто, как мог, чтобы пообщаться с дочерью. Старался каждую неделю, но не всегда получалось…

— А потом все реже и реже? — понимающе спрашиваю я.

— Да, — он отводит глаза.

— А что стало с ребенком?

— Не знаю. Она его потеряла или сама избавилась. Я не интересовался. Он не родился — вот и все.

Александр наконец откладывает вилку в сторону, а я отодвигаю тарелку. Аппетита больше нет.

История, конечно, банальная. Таких миллион на женских форумах и, я уверена, на мужских тоже. Но когда сталкивается с подобным в жизни — почему-то банальность и то, что до тебя это переживали тысячи других людей, как-то не утешает.

— Когда она начала пить? — тихо спрашиваю я.

— Не знаю, — качает он головой. — Не знаю. Я ничего не замечал, когда приезжал, но я старался с ней поменьше общаться. В клинике сказали, что у нее уже начало третьей стадии. Быстро она не развивается. Значит, пьет годами.

— И пока не позвонили из полиции…

— Я не догадывался, что все так плохо! Примчался на ближайшем «Сапсане», забрал Дину, приезжаем сюда — а тут все еще вечеринка! Светка пьяная в хлам! Она даже не заметила, что Дины нет! Спрашиваю, где дочь — спит! Где спит? Ну, где-то спит. Когда последний раз ее видела? Смотрит на меня мутными глазами и не соображает ничего! Разогнал всех нахрен, напугал Динку…

Он смотрит на дочь, а она отодвигает тарелку, подходит к нему, вскарабкивается на колени и обнимает за шею. Утыкается лицом в рубашку, на ходящей ходуном широкой груди. Александр тяжело дышит, сжимает и разжимает кулак, лежащий на столе. Но другой рукой очень нежно прижимает к себе дочь.

Встаю и начинаю собирать тарелки. Выбрасываю пустые контейнеры и упаковку, ставлю тарелки в посудомойку, убираю свою недоеденную лазанью в холодильник. Там пусто — только россыпью фруктовые пюре, которыми, видимо, и кормили Дину.

— И… где она сейчас? — спрашиваю я у его спины, стоя позади Александра у холодильника.

Широкие плечи напрягаются.

Он глухо отвечает:

— В хорошей клинике. На три недели пока. Там решим.

Фантастическая зарплата в три раза больше моей и без того немаленькой начинает казаться мне недостаточной. Пожалуй, я готова даже заплатить столько же, чтобы это все было не моей проблемой.

— Лара… — говорит Александр. — Я знаю, о чем вы думаете.

— М-м-м-м?

Холодильник начинает пищать, требуя закрыть дверцу, но я почему-то никак не могу ее отпустить, словно захлопнуть ее будет означать окончательное решение.

Александр разворачивается ко мне вместе со стулом.

Дина цепляется за него изо всех сил, словно ее вот-вот заберут и снова бросят у вентиляционной шахты метро, откуда дует теплый воздух с привкусом креозота.

— Лара, пожалуйста, — говорит Александр очень твердым голосом, но где-то внутри этой гранитной твердости я чувствую намек на трещину. — Не бросайте нас. Мы с Диной одни не справимся.

11

Утро — не мое время.

Поэтому сначала я встаю, одеваюсь, чищу зубы, умываюсь, ставлю чайник, завариваю кашу — и только потом просыпаюсь. Обычно где-то к концу каши.

Зимой вообще могу проснуться только в троллейбусе.

Но сегодня все иначе.

Я застываю с зубной щеткой во рту, глядя в глаза своему испуганному отражению в зеркале ванной. Это я правда согласилась на такую авантюру?!