Белый шаман (СИ) - Лифановский Дмитрий - Страница 43

— Рассказывай, — он говорит это спокойно, даже слегка лениво, но я чувствую, что он напряжен не меньше меня. Понимаю. Живешь себе спокойно, и тут появляется неизвестно кто, неизвестно откуда. И явно же родня. Просто так таких совпадений не бывает.

Странно, если разобраться, я же старше его лет на двадцать. А вот ощущение, что с дедом своим сижу. Выверты, блин, психики. И что рассказать? Ай, будь, что будет, но прадеду врать не хочу.

— Айда в луга, — поднимаюсь я, захватив кружку и платок с закуской. Бутылку оставляю Прохору, — По реке нас до самой Березовки слыхать будет. И первый запрыгиваю на мостки. Нет, я не тяну время. Просто на воде действительно звуки разносятся далеко. А зачем мне, чтобы еще кто-то в этом мире знал мою настоящую историю.

Глава 15

С Прохором мы проговорили всю ночь. Вернее, говорил в основном я. Не знаю, почему он мне поверил. Наверное, все-таки чувствовал родную кровь. Да и то, что мне от него ничего не надо, тоже сыграло свою роль. По большому счету можно обойтись и без подтверждения родства. Сложнее, муторней, не совсем законно, но можно. Однако, Прохор выслушал и принял, как своего.

Ему было интересно все. Какая жизнь настанет потом, кем будут его потомки, куда раскидает нас всех жизнь. Вот и пришлось мне отдуваться. Про грядущий голод, войны, революции, самолеты и космические корабли. Да много про что. Как-то тянулось все одно за другим. Рассказ о грядущих войнах Прохор принял спокойно. На то, мол, мы и казаки, чтобы воевать. Предки так жили, сейчас так живем, и потомки, стало быть, казачьей славы не посрамят. Да что там говорить, война, она же и сейчас идет. Это здесь не чувствуется, а немного южнее кочевники частенько шалят. Разоряют и грабят поселки, людей в полон угоняют. Так что казачья служба, она завсегда нужна. А война, оно, конечно, плохо. Лучше бы без нее. Но если Государь прикажет, то мы завсегда рады стараться. А вот революцию и роспуск казачества, да, близко к сердцу принял. Но к моему удивлению горячку пороть не стал. Сказал, сам поговорит с кем надо.

А вот про деда, про отца, про меня выспрашивал подробно. Деда-то я почти не помню, мне 7 лет было, когда он умер. Больше знаю о нем по рассказам бабушки. А еще запомнилась выцветшая, пахнущая потом и табаком гимнастерка и серая, надвинутая на глаза кепка. Зато порадовал я Прохора, что будет у него сын Пашка.

Старший-то, Иван, сейчас службу несет на Зайсане. Охраняет торговые пути из Китая и Монголии от лихих степняков. Средний, Петька, в Оренбурге в юнкерском училище, чем Прохор, кстати, очень гордится. Сынок офицером будет! Дочки Марфа и Ольга замужем. Иришка нас встречала. Есть еще Анна, Евдокия и совсем маленькая двухлетняя Ниночка. Сейчас жена Прохора Прасковья тоже на сносях. И тоже будет девочка. Бабка-повитуха так сказала, а ей можно верить, еще никогда не ошибалась. А с девок, какой толк? Не зря степняки говорят: «Дочь в доме родителей — гость», а русские: «Дочку в колыбельку — приданное в коробельку». Вон старших замуж отдали и все. У них свои семьи. Ольга еще бывает, заскочит. А Марфа с мужем далеко. В Верном.

Внуком своим, моим дедом, Прохор погордился. Крякнул одобрительно узнав про орден и две медали. Зато, отца ругал сильно. Вопреки насаждаемому в моем мире мнению о том, что русский мужик пьяница и лентяй, к алкоголю здесь и среди крестьян и, уж тем более, среди казаков отношение крайне отрицательное. Выпить могут и любят. Но в меру, не до потери человеческого облика. И по поводу. А чтобы пить просто ради того, чтобы напиться… Есть, конечно, и такие, но их презирают и за людей-то особо не считают. Так что-то совершенно бесполезное и бессмысленное. А вот новость, что я могу лечить, да еще и был учеником у шамана, Прохор воспринял неоднозначно. С одной стороны ведун-характерник в роду это серьезно поднимает рейтинг семьи, а с другой… В общем, не любят и боятся таких как я, хоть и уважают.

Поговорили и про службу мою. Решили, что как Сход решит, так и будет. Только Прохор сразу сказал, что регулярные полки мне вряд ли светят. Два сына у него уже к казачьей службе приставлены. Хватит. Ну а меня решили третьим сыном назвать. Незаконнорожденным, но признанным. Так проще будет объяснить мое появление. Ну, погулял батька в молодости, с кем не бывает. Посудачит народ, да перестанет. Еще и уважать больше начнут. Единственное условие — на наследство я не претендую. Ну, так оно мне и не надо. Могу даже бумагу подписать. Вот за бумагу чуть по шее не получил. Мол, какие бумаги, между родными людьми⁈ Эх, Прохор Иваныч, Прохор Иваныч, безгрешный ты человек, предок мой дорогой. Знал бы ты, на что способны самые близкие и единственные друг у друга люди ради денег или лишних квадратных метров!

Ну и единственного на всю округу колдуна предсказателя и лекаря, под пули и сабли никто не отправит. Оженить попытаются, как пить дать. Да и полечить наибольших людей придется. Тут никак не отвертеться. На счет полечить- добро дал, пусть сам решает, кого и когда. Но в виду имеет, что долго я у него не загощусь, мне еще кровников своих надо отыскать. Кстати, на счет кровников, еле отговорил Прохора от участия в этом деле. Ни к чему. Ему еще прадедушку Пашу делать! А вот насчет оженить меня, тут я сразу отрезал: «Хрен им по всей харе, хай сами женятся, кому это надо!»

Давно уже закончилась самогонка. Да и не нужна она была больше. Нам и так было хорошо. Странно, мы этим вечером впервые увидели друг друга, а такое ощущение, что знакомы всю жизнь. Горизонт потихоньку посерел, звезды тускло поморгали и совсем потухли. Мы и не заметили, как пришло утро. Вдалеке от воды послышался звонкий голос Иринки:

— Тятя! Тятька!

— Засиделись мы с тобой Митрий! — легко, одним рывком поднялся на ноги Прохор, — Потеряли нас! Ты сейчас спать ложись. С дороги, да еще ночь за разговорами, сомлеешь к вечеру.

— Не сомлею, — следом поднялся и я, — Дел много. К приставу надо. Где искать-то его, хоть?

— То не твоя забота, — усмехнулся предок, — Ирку пошлю, сам придет. Но это завтра. А сегодня со стариками поговорить надо будет. Но тут я сам. Понадобишься — позовем.

А Прохор­ ох как не прост, видать не очень-то и преувеличивали семейные предания повествуя, что был он в поселке в большом авторитете. И да, именно поселке. Станица Усть­-Каменогорская, а окрестные казачьи поселения уже к ней относятся. Поселки Новоустькаменогорский, Красноярский, Уваровский, Таврический, Донской, Ульбинский.

— Спасибо, тебе, Прохор Иваныч, — с благодарностью киваю родственнику.

— Нет, ты меня уж теперь батей привыкай величать, — с по-юношески задорной улыбкой, неожиданно возникшей на его постоянно хмуром лице, поправляет он меня, и уже серьезней добавляет, — Понимаю Митрий, что по годам старше ты, хоть и принять то тяжело. Больно молодо выглядишь. Но раз порешали с тобой так, придется и вести себя подобающе. Мир-то, он все примечает. Начнут кумушки шептаться, следом слухи по всему поселку пойдут. Ни к чему оно.

— Батей, так батей, — соглашаюсь с ним я, — Пойдем что ли, батя — я ухмыляюсь во все зубы, — А то вон сестренка как разоряется, все село сейчас поднимет. Ее пади и в Глубоком слыхать!

— Это, да! Ирка горластая у нас уродилась! А поет как! — а ведь этот суровый с виду казак с почти всегда хмуро сдвинутыми к переносице бровями очень любит свою семью и гордится каждым своим ребенком. А ведь точно таким же я запомнил деда. Хмурым, молчаливым и очень-очень добрым. И тут у меня заныло ухо, когда-то намотанное на твердый как стальной прут палец. Так ведь за дело. Я бы тоже намотал, если б у меня внучок по картохе вприпрыжку носился. Зато запомнилось. И никаких депрессий и детских травм! Вот она, где педагогика! Я даже тихонько рассмеялся от своих воспоминаний.

— Ты чего, гогочешь-то? — он подозрительно зыркнул в мою сторону. Ну, а я что? Я и рассказал. Так похохатывая и перешучиваясь, мы и предстали перед обеспокоенными взглядами Прасковьи и Степана. Господа офицеры, видимо, еще почивать изволили.