Последний крестовый поход (ЛП) - Элари Ксавье - Страница 23

Хотя Ифрикия была интегрирована в халифат Альмохадов и являлась оплотом идеологии Махди во всей его строгости, она поддерживала очень тесные связи с портами на другом берегу Средиземного моря. Уже в 1157 году между Тунисом и Пизой был заключен договор. Парадоксально, но сами Альмохады не относились враждебно к торговле с христианами, и Тунис выиграл от соглашений между халифами и великими итальянскими морскими городами, Венецией, Генуей и Пизой, а также с нормандским Сицилийским королевством. Пизанцы и генуэзцы открыли торговые фактории в Тунисе, а за ними вскоре последовали марсельцы. Иногда эти торговые фактории представляли собой настоящие анклавы, fondouks, отведенные для проживания иностранцев, с часовнями и кладбищами. В Тунисе они располагались к востоку от города. Жизнь там для христиан была относительно свободой. Хотя там запрещалось разводить свиней, но, по крайней мере, можно было продавать вино, в том числе мусульманам, а в некоторых случаях, правда, очень редких, можно было даже оснащать церкви колоколами и звонить в них. На протяжении XIII века договоры регулировали торговые отношения и поселение христиан в различных портах восточной Берберии. Пизанцы были в наибольшем выигрыше, поскольку им было разрешено проживать за пределами самого Туниса, в Беджае, Боне (Аннабе), Махдии, Сфаксе, Габесе и Триполи, а их консулы имели право раз в месяц требовать аудиенции у эмира или губернатора. В 1240-х годах между эмиром Абу Закарией и Фридрихом II сложились прекрасные отношения. В качестве короля Сицилии он назначил консула в Тунисе и добился ценза (cens), ежегодно выплачиваемого Хафсидами. Вопреки общепринятому толкованию термина ценз как дань (tribut), это не было явным признанием подчинения тунисского эмира сицилийскому королю, а скорее налогом, дававшим ифрикийцам право торговать с Сицилийским королевством, и особенно покупать у него пшеницу. Однако христиане без колебаний восприняли это как настоящую дань, обозначающую вассальную зависимость эмира. Выплата ценза логично стала одним из вопросов крестового похода 1270 года.

Когда Абу Закария умер в 1249 году, его преемником стал один из его сыновей, Абу Абд Алла Мухаммед, который недолго довольствовался титулом эмира. Вскоре его стали называть султаном, а в 1253 году он был признан "командующим верующих" (амир аль-му'минин) и, таким образом, халифом, с лакабом (прозвищем) Аль-Мустансир Биллах (тот, кто ищет помощи Аллаха). Несмотря на неудачи в первой половине XIII века, престиж титула халиф в исламе оставался огромным и он всегда рассматривается как преемник Пророка. Поэтому, теоретически, халиф должен быть только один, но с X века этот титул оспаривали одновременно несколько претендентов. В 1250-х годах два других халифа были не очень успешны: халифат Альмохадов угас в 1269 году после долгой агонии, а в 1258 году монголы взяли Багдад и положили конец почтенному халифату Аббасидов, который обладал в исламском мире самой сильной легитимностью. В целом же, халиф Туниса находился не в самом худшем положении.

В 1259–60 годах легитимность Аль-Мустансира была даже ненадолго признана в Египте и Хиджазе, пока новый мамлюкский султан Каира, всемогущий Бейбарс, не сделал выжившего представителя рода Аббасидов новым халифом, который был полностью предан ему и принял тот же лакаб, что и Хафсид. На самом деле Хафсиду было далеко до великих амбиций Бейбарса, и он не претендовал на всеобщее господство. Более того, халиф непосредственно правил только частью современного Туниса, а берберские племена, контролировавшие пустынные оазисы, конечно, признавали его сюзеренитет, но держались от него на безопасном расстоянии. Аль-Мустансир, казалось, не был слишком обеспокоен этим. Он посвятил себя прежде всего своей столице и резиденции, окруженный многочисленными учеными, которых успехи Реконкисты изгнали из Аль-Андалуса. Все это было далеко от строгой альмохадской набожности, благодаря которой Махди добился такого успеха в предыдущем веке.

Аль-Мустансир уделял большое внимание поддержанию хороших отношений с христианскими державами с противоположного берега Средиземного моря. В 1250 году был заключен новый договор с Генуей, сроком на десять лет. В следующем году венецианцы добились большего, заключив договор сроком на сорок лет, а пизанцам не пришлось продлевать договор, заключенный в 1234 году на тридцать лет, что также пошло на пользу флорентийцам. С каталонцами отношения стали более тесными. Начиная с 1252 года, подданные Арагонской короны также имели свой анклав в Тунисе. Король доверил управление им, в обмен на выплату денег, консулу, который назначался на два года. Между дворами Туниса и Барселоны часто происходил обмен посольствами. Соглашение было настолько удачным, что каталонские рыцари и воины, возможно, до нескольких сотен одновременно, находились на службе у халифа, а король Арагона, как граф Барселоны, получал процент от их жалования. В 1246 году последний даже попросил Папу Иннокентия IV дать "королю Туниса" (такой титул был признан на Западе за Хафсидами, как до, так и после их принятия титула халиф) гарантии сохранения мира, так как возможно, подготовка Людовика к его первой заморской экспедиции беспокоила тунисский двор. В отношениях между халифом и королем Арагона, безусловно, были напряженные моменты и несколько раз возникала угроза разрыва, но в целом, похоже, коммерческие интересы с обеих сторон определяли взаимовыгодный мир.

То, что верно в отношении подданных короля Арагона, верно и в отношении подданных других европейских держав. Так, в 1262 году в Тунис отправилось норвежское посольство. Вторжение Карла Анжуйского в Южную Италию и Сицилию не изменило коренным образом положение Хафсидского халифата. После смерти Фридриха II Аль-Мустансир больше не платил ценз, который его отец Абу Закария ранее отправлял императору. Его отношения с Манфредом, сыном Фридриха, который сменил его на сицилийском троне, были, тем не менее, сердечными. В, 1266 году, в короткой войне между Карлом Анжуйским и Манфредом, Аль-Мустансир, вероятно, склонялся на сторону последнего. При дворе халифа также находились два кастильских принца, Энрике и Фадрике, которые в 1260 году бежали туда от своего брата Альфонсо X. Фадрике поддерживал связи с Манфредом и даже покинул Тунис, чтобы сражаться на его стороне. После поражения он вернулся в Тунис в сопровождении нескольких других сторонников свергнутого короля, включая своего родственника Федерико Ланча. В смутные времена после победы Карла Анжуйского халиф предложил гостеприимство тем, кто был недоволен триумфом французов в Италии. Один из самых злейших противников Карла Анжуйского, неаполитанский дворянин Конрад Капече, даже предпринял, в августе 1267 года, с помощью пизанцев, нападение на Сицилию из Туниса. В следующем году внук Фридриха II, молодой Конрадин, попытался отвоевать Сицилийское королевство. Но он потерпел поражение в битве при Тальякоццо и вскоре после этого был казнен. Смерть последнего претендента на трон положила конец надеждам на реставрацию Гогенштауфенов — по крайней мере, временно. Халиф быстро осознал последствия. Аль-Мустансир был осторожен, и не желал напрямую становиться на сторону Манфреда. Если он и не выгнал сторонников Манфреда, укрывшихся в Тунисе, но, тем не менее, начал сближение с новым господином Сицилийского королевства. Именно с разрешения Карла Анжуйского Фадрике Кастильскому, осажденному французами в Агридженто, было разрешено вернуться в Ифрикию.

Таким образом, около 1270 года, Тунисский халифат был реальной силой в западном Средиземноморье, но довольно мирной, решительно ориентированной на торговлю и относительно веротерпимой. По крайней мере, мы можем сказать, что Аль-Мустансир был кем угодно, но только не угрозой для христианской Европы. Что же собирался делать Людовик в Тунисе? Зачем нападать на государство, которое было так безопасно, так терпимо к христианам и так далеко от Святой Земли? Причиной тому могло быть элементарное незнание географии. Людовик мог подумать, что путь из Туниса в Египет не так уж и долог. Но можно ли принять этот аргумент, учитывая, что Людовик провел шесть лет в Средиземноморье, между 1248 и 1254 годами, и что его консультировали генуэзцы? Каким-то образом он все же должен был иметь представление о положении различных стран по отношению друг к другу[114].