Ставка больше, чем мир - Чернов Александр Борисович - Страница 10

– Алексей! Не смей так говорить. Что за пошлые и унылые глупости! Неужели ты испугался? – Мария Федоровна была великолепна в своем праведном гневе. – Нам повезло, что мы тут все вместе. Очень повезло! Мы знаем, что он задумал. И он скоро будет здесь. И вместе с Аликс. Уверена, наша умница Элла найдет, что сказать родной сестре. Нет, мои дорогие! Он не выйдет отсюда, пока не обещает нам прекратить всю эту гадость! Он не посмеет перечить священной памяти его отца и вашего брата. Ибо это – безумие!

– Александра Федоровна не приедет. Сказалась больной.

– Да?! Может быть, это и к лучшему, Алексей? Значит, поговорим без обиняков. И спрятаться ему будет не за кого. Но имейте в виду, мои дорогие, это наш единственный шанс. Если не убедим его отказаться от этого безумства, с завтрашнего дня мы все будем жить в другой стране. И нам останется пенять на самих себя, что не видели того, что Ники вытворял у нас под носом. В Европе нас засмеют! – сверкнула очами Гневная.

– Надеюсь, все понимают, что нужно ему сказать? – так и не сняв с лица каменно-отрешенной маски, осведомился Сергей Александрович. – Алексей, твой заход – внешняя политика. Ты должен убедить Ники, что внутренняя нестабильность, которая за этим его Манифестом неизбежно воспоследует, может запросто разрушить наши военные успехи. Мир увидит, что российский император не может удержать в подчинении собственный народ. Нам тут же навяжут новый Берлинский конгресс. И итоги его будут унизительны. Как считаешь, на кого мы можем рассчитывать из посланников?

– Думаю, ты удивишься. Но – на француза, – усмехнулся генерал-адмирал. – Я с ним говорил на тему зависимости нашего внутреннего покоя и немецкой торговой экспансии в Россию. Он сознает, что любой выборный элемент предпочтет качественную германскую дешевку. Про весь прочий плебс – и гадать не стоит. А за их капиталом придет и политес. Так что мсье Бомпар будет ратовать за самодержавие. Деваться нашему республиканцу-санкюлоту некуда. Noblesse oblige[11]. Он здесь лучше многих понимает, что только сила сторонников дружбы с Парижем в Семье является залогом нашего договора.

Николай с сестрами и свитой чуть-чуть припозднился. В самом деле: разве государь может опоздать на званый бал у любимого дяди на целый час? Нет, конечно! Но государь может слегка задержаться. Всего лишь на часок. И никаких обид: неотложные семейные хлопоты, важные государственные заботы…

Но вот он прибыл. Он, конечно, понимает, что любимой матушке и дорогим дядьям что-то важное нужно с ним обсудить. И срочно. Но с этим позже. Сейчас, скорее к гостям!

А там, на парадной половине, гул и смутное томление. Дамы, наметанным взглядом оценив наряды и драгоценности соперниц, вдосталь нашептались в Китайской гостиной. Кавалеры во Фламандской воздали должное орденским лентам и эполетам друг друга, а у многих они – весьма свежие. Попутно обсудив последние новости, они уже едва скрывают нетерпение улыбками и сдержанным гоготом над дежурными анекдотами.

Бесплотными, цветными тенями, отражаясь в натертых до блеска паркетах, плавно скользят вышколенные слуги, обнося желающих конфетами, мороженым, Голицынским шампанским, легкими кавказскими и крымскими винами из знаменитых великокняжеских погребов. Сияют каскадами хрусталя многоярусные люстры и настенные светильники. И, как в Мариинке в вечер большой премьеры, сливаются с аурой предвкушения чуда шорох вееров, приглушенные смешки, восклицания, поклоны, книксены, реверансы…

Высшее светское общество столицы Российской империи с нетерпением ожидает начала первого послевоенного бала Санкт-Петербурга – бала Победы. Ожидает своего державного Вождя, Государя – Победителя!

Да, было время, когда Николай казался многим нерешительным и излишне мягким. Особенно тем, кто хорошо помнил правление его отца. Но внешность и манеры бывают обманчивыми. Особенно, если их обладатель может при необходимости опереться на стальную стену бронированных корабельных бортов и заслониться от любого недруга лесом граненых штыков православного воинства… Слава Победителю!

Обер-гофмаршал Бенкендорф привычно пунктуален и точен: первая запряжная пара экипажа царя еще не миновала парадных ворот, как гости приглашены в Английский зал. Оркестранты негромко подстраивают инструменты, дирижер в последний раз придирчиво просматривает ноты, нервно постукивая по краю пульта длинной черной палочкой. А вдоль стен плавно, словно медленными водоворотами, кружит и ширится поток фраков, мундиров, дамских бальных платьев, ярко блистающих подобранными соответственно вкусам их обладательниц, драгоценными гарнитурами.

В облачении кавалеров преобладает строгий черный: большинство военных здесь – моряки. В цветах туалетов дам вне конкуренции белый и голубой. Сияние сапфиров, бриллиантов, загадочный блеск жемчужных нитей только подчеркивают благородную изысканность двухцветной палитры Андреевского флага.

У высоких арочных дверей собираются, разбившись по парам, те, кому предстоит в первом туре дефиле к полонезу за хозяевами бала – императрицей Марией Федоровной и Алексеем Александровичем. За ними, во второй паре, выступят сам государь император и Ольга Александровна, чей супруг, князь Петр Ольденбургский, отправленный братом в Иркутск, якобы «на помощь» к Безобразову, пока еще не возвратился в столицу.

Третью пару, по неожиданному желанию царя, составят его сестра Ксения и морской министр, генерал-адъ-ютант свиты его величества, адмирал Дубасов. Шестидесятилетний Федор Васильевич будет сегодня дебютировать в новой для себя светской роли: накануне он был возведен императором в графское достоинство. И, похоже, дело тут не столько в признании его бесспорных заслуг в этой войне. Тем самым государь дал понять всем, и дяде Алексею, генерал-адмиралу, в первую голову, что Дубасов пользуется его особым благоволением. Так что всяким пересудам о скорой отставке министра – грош цена.

Сие означает и то, что недавнюю речь министра на Адмиралтейств-коллегии можно рассматривать как будущую программу действий. А сказал он крепко: «Сонное царство цензовой рутины на якорях в мирное время, кабинетная канцелярщина до сибаритства для флота есть яд. Медленный, но смертельный. Лишь в море мы – дома. Прав Степан Осипович: экономить на учебе, стрельбах, ремонтах сломанного и износившегося в нашей практической работе, на снарядах и минах для этих стрельб, на угле – преступление.

Числом килей, пушек и тысячами тонн брони можно застращать лишь слабого и нерешительного врага. А смелому и дерзкому мы обязаны противопоставить свое умение и военный навык во всех областях морского дела: точнее стрелять, лучше маневрировать, толковее командовать. Иметь лучшие снаряды и мины. Лучшее, чем у него, береговое обеспечение. Мощности судоремонта должны быть заведомо выше видимых насущных потребностей флота. И тогда можно смело строить два линкора вместо трех, три крейсера вместо пяти и достигнуть меньшим числом кораблей нужного нам результата. Как в мирное время, так и в военное. Так должна пониматься разумная экономия, господа!»

Хорошего настроения хозяину бала все это не добавляло…

Следом за Ксенией и Дубасовым должны будут выступить на паркет великий князь Сергей Александрович, «князь-кесарь Московский» – как его полушутя, полусерьезно именовали в сферах, с его блистательной супругой, первой красавицей Двора, великой княгиней Елизаветой Федоровной. А за ними, после очередных трех великокняжеских пар – ее подруга и главная соперница по части женского очарования, утонченности вкуса и «калибра» драгоценностей, несравненная Зинаида, княгиня Юсупова с ее достойным супругом, бравым полковником кавалергардом, графом Сумароковым-Эльстоном…

И вот – наконец! Три тяжелых удара жезлом. В зале – тишина. Медленно начинают отворяться массивные, резные двери. И в ту же секунду высокий, зычный голос главного церемониймейстера торжественно возвещает:

– Его величество! Государь император!