Наперекор всем - Додд Кристина - Страница 23

– Несмотря на тот вред, что я себе причиняла?

– Разве? – Граф наклонился вперед, почти касаясь лбом лба дочери. – Помнишь, когда ты была совсем маленькой пятилетней девчушкой, я, отправляя тебя к леди Элизабет, дал совет в ночь перед отъездом?

Глядя в его глаза, Мэриан почти ощущала, как тают, исчезают прошедшие годы… и она вновь стоит перед отцом – напуганная, боявшаяся покинуть родной дом и еще больше страшившаяся сказать ему об этом – и изо всех сил цепляется за надежду, что, если сделает, как велено, он будет настолько гордиться ею, что привезет обратно. Помнит ли она?

– Да, конечно, помню. Ты велел мне научиться угождать, распознавать недостатки и предупреждать дурные поступки госпожи, стараться ее убедить не делать этого, а если она не будет слушаться, оставаться верной до конца и принимать на себя ответственность за последствия.

– И это был хороший совет?

– Да, – не колеблясь кивнула Мэриан.

– Позволь дать тебе еще один. Никогда не жалей и не извиняйся за прошлые грехи и неудачи. Никогда не старайся объясниться, попросить прощения за то, какова ты есть. Ты – дочь Уэнтхейвена, а это имя – большая сила в Англии и пока еще многое значит. – Он отвернулся и вновь принялся за работу. – Постарайся не забывать этого.

И Мэриан почему-то вновь почувствовала себя перепуганным ребенком, пытающимся понять и осознать важную, но ускользающую истину.

– За этим молодым человеком, пожалуй, следует пристально наблюдать, – заметил отец.

– За кем… ах да, Харботтл. Не думаю.

Уэнтхейвен вытащил Хани из мутной воды.

– Ты убила его?

– Нет. Лягнула…

– Как примитивно. Совершенно лишено воображения.

– …в горло.

– Это уже лучше.

– Но тут неожиданно появился сэр Гриффит и заверил меня, что можно больше ни о чем не волноваться.

– Сэр Гриффит ап Пауэл?

Хани взвыла, поскольку Уэнтхейвен слишком сильно сжал пальцы, но тут же, опомнившись, осторожно перенес собаку в лохань с чистой водой.

– Пауэл – настоящий рыцарь.

Мэриан не понравился его тон. В устах Уэнтхейвена похвала звучала оскорблением.

– Кстати, позволь узнать, из чистого любопытства, конечно, почему ты переселила его в другую комнату?

И Уэнтхейвен немедленно отметил, что его дочь не смогла скрыть правду так же искусно, как он сам, – в этом она совсем не преуспела. Мэриан явно испытывала неловкость, и это наконец позволило ему взять верх. Весь разговор стал для него откровением, тревожным доказательством полнейшего неведения и жестоких промахов. Он считал Харботтла слишком глупым, чтобы тот мог осмелиться на решительные действия, но при этом недооценил его самомнение и силу вожделения. Придется что-то предпринять относительно Харботтла.

Но и дочь он тоже недооценил.

Много лет имея дело с членами королевской семьи, придворными, простыми людьми, он не смог отыскать ни единой души, обладающей достаточным умом или способностью к интригам. Но его дочь… черт возьми, ей не было равных. То, что он когда-то принимал за глупость, оказалось обыкновенной наивностью. Достаточно хороший наставник, немного практики – и она вполне сумеет сравняться с ним. Это должно было встревожить графа, но вместо этого возбудило совершенно неведомое доселе чувство – отцовскую гордость. Теперь необходимо как можно незаметнее допросить ее, попытаться обнаружить, насколько глубок ее интерес к Гриффиту ап Пауэлу. Неплохо, что она начала так внезапно заикаться:

– Он… он хотел найти место, где бы мог свободно разговаривать, не опасаясь шпионов.

– Как же он обнаружил, что его подслушивают?

– Не знаю. – Она с явно преувеличенной невинностью воздела руки к небу. – Понятия не имею, Уэнтхейвен. Но его слуга спрашивал меня насчет соглядатаев. Возможно, королю Генриху обо всем известно. И может быть, его шпионы следят за твоими.

Да, это неплохая мысль… хотя и угнетающая, но все-таки стоит того, чтобы над ней хорошенько поразмыслить. Но все же беседа с Мэриан еще не закончена.

– Почему ты оказалась в комнате Пауэла среди ночи?

Вопрос явно не понравился девушке, но ответ был достаточно откровенным.

– Пришла, чтобы забрать свои деньги.

– Конечно. – Граф не поверил, но сейчас это не играло роли. – Ты еще не ответила, почему переселила его в башню.

– Не понимаю, почему ты спрашиваешь.

Неплохой ответ, но граф нанес очередной удар:

– Значит, Пауэл – твой новый любовник?

– Нет!

Но Уэнтхейвен, привыкший к допросам, пригвоздил ее к месту обвиняющим взглядом.

– Ты хотела, чтобы он жил в уединенном месте, куда ты могла бы пробираться к нему по ночам и без моего ведома предаваться разврату.

Он снова почувствовал прилив гордости, когда Мэриан мгновенно удалось взять себя в руки и вызывающе выпрямиться.

– Нет. У сэра Гриффита ужасный характер, ужасные манеры и ужасный нрав. Он считает меня шлюхой и презирает за распутство. Я оставалась целомудренной со дня рождения Лайонела. Почему ты считаешь его способным соблазнить меня?

Уэнтхейвен невольно спросил себя, насколько хорошо дочь научилась тонкому искусству притворства за время жизни при дворе. Неужели скрывает страсть к Гриффиту ап Пауэлу? Уэнтхейвен гораздо лучше других понимал безумие страсти.

Зачерпнув воду, он полил уши Хани.

– Твоя мать была отнюдь не самой красивой женщиной, которую я когда-то встречал в жизни, не самой умной и интересной, но я потерял голову и, даже когда она стала моей, любил ее с юношеским пылом, забывая обо всем. Даже сейчас, когда я вижу женщину, похожую на нее… Но другой такой нет на свете.

Как граф и предвидел, такая неожиданная слабость мгновенно покорила Мэриан.

– Значит, ты скорбел о матери после ее смерти?

По какой-то причине он сказал ей правду, спокойно и бесстрастно, словно надеясь утаить старую жгучую боль, все еще жившую в сердце спустя двадцать лет.

– Если бы я мог, снес бы до основания башню, которая убила ее.

– Это трудно, но не невозможно. Почему ты не сделал этого?

– Она не позволяет. Я уже решился однажды и отправился в башню, чтобы отдать приказания работникам, и она… – Граф вспомнил шелест шелка, аромат розы… он мгновенно обернулся тогда, и… ничего. Он судорожно прижал ко лбу мокрое запястье и снова опустил руку в воду. – С тех пор я туда не возвращался. Не очень-то это приятное ощущение – сознавать, что кто-то повелевает тобой из могилы. Особенно женщина, которая говорила так мало, пока была жива.

– Она не одобряла твоих поступков?

– Твоя мать была так невинна. – Его злило, что он все еще помнит, все еще желает ее. – Ей не нравилось, что я стараюсь знать все и иду на многое, лишь бы собрать нужные сведения. И она не любила людей, которые меня окружали.

Отец не смотрел прямо на Мэриан, но краем глаза видел, как она пытается собраться с мужеством, и приготовился к очередному вопросу о матери. Но она только пробормотала:

– Почему же все эти люди здесь?

– Какие люди?

– Эти жалкие подобия придворных. Эти несчастные души, которые слоняются тут в поисках подачки. У любой собаки больше достоинства, чем у них.

– Я только сейчас услыхал ответ из твоих уст. Несчастные души, – медленно повторил граф, словно наслаждаясь вкусом слов, слетающих с языка. – Если бы я не приютил их, то кто же?

– Тогда им пришлось бы попытаться принести хоть какую-нибудь пользу…

– Но как? Они по большей части дворяне и принадлежат к благородным семьям. Младшие сыновья… и все, что они могут, – сражаться на турнирах, сочинять ужасающие стихи, сидеть на коне… Один из них даже может читать мессу. Он был священником, которого ожидала высокая должность в церковной иерархии, пока епископ не застал его лезущим под юбку собственной дочери. Я имею в виду дочь епископа. – Уэнтхейвен закатил глаза к небу. – Ни малейшей предусмотрительности.

– А женщины?

– Дочери обедневших дворян. – Граф с раздражением сдул с глаз непокорную серебристую прядь. – Кто будет платить за вышивание и сплетни? Бедняжки во всем зависят от меня.