Эхо мёртвого серебра (СИ) - Шавкунов Александр Георгиевич - Страница 9

— Добрый день, незнакомцы. Чего вам?

— Комнату. Еду и бадью для мытья. — Сказал я, бросая ему монету, оглянулся на Ваюну и добавил. — Две комнаты и лекаря.

— А что с ней?

— Я похож на лекаря?

— Не особо… ладно.

Тавернщик повернулся к кухне и протяжно свистнул, сунув мизинцы в уголки рта. Загремела посуда и в дверях появилась рыжая, лохматая голова.

— Винко, дуй к жрецу, для него работёнка.

Мальчишка исчез, оставив быстро затухающий перестук шагов. Толстяк повернулся к нам и сделал приглашающий жест.

— Милости прошу за мной.

Поднялись на второй этаж, где таверна вросла в древнее здание. Пошли по каменному коридору с низким потолком. Тяжёлые двери провожают меня угрюмыми взглядами пустых глазков-прорезей. На толстых досках заметны глубокие царапины.

— Во времена империи тут всем заправляли оборотни. — Пояснил тавернщик, заметив мой взгляд. — Слава богам их давно всех вывели!

— Всех ли? — Спросил я, глядя на особо глубокую борозду.

— Под корень. Сам Геор постарался, лично! С тех пор наша деревня и зовётся Георовой! Мы же поставляем Его Святости самый лучший металл!

— А зачем ему сейчас металл? Империи-то нет.

— Да, некроманты сгинули, да нечисти полно. Вампиры, перевёртыши, сборщики налогов. Да и всякие смутьяны, месяца не пройдёт, как какой лорд объявит себя королём. Жаль, что Светоносный далеко, он бы их всех к ногтю!

— Неспокойно нынче, — вздохнул я, едва сдерживая улыбку.

— Увы, молодой господин.

Война длилась столетие, не меньше. То затухая, то вспыхивая лесным пожаром. Даже моё рождение вынужденная мера, отцу нужен был генерал для удалённых компаний. Вот только, когда империя пала, стремительнее валуна в пропасть, тысячи вояк остались не у дел. Тысячи и тысячи ожесточённых, способных только воевать мужчин.

Воистину, это самый страшный удар, который я нанёс силам света. Так и тянет засмеяться в голос.

За столетие всё немного утряслось, но и поныне бывшие земли империи разодраны на мелкие королевства и княжества. Новое поколение управленцев и в подмётки не годится далёким предкам. Шаткий мир балансирует на лезвии моего клинка. Одно движение и обозлённые толпы хлынут на бывших героев.

Печалит лишь одно, для этого движения мне нужен статус и общественный вес. Вернувшийся ужас из детских сказок не сможет провести восстание. А вот воспетый герой, ха, ведь не зря короли боятся героев и стремятся избавиться при первой возможности. Герои хороши, когда на войне и когда мертвы.

Тавернщик распахнул дверь, и мы очутились в широкой келье с двумя койками и столом с парой табуреток. Элиас торопливо положил Ваюну на кровать, коснулся лба и с тревогой покачал головой.

— А вторая комната вам для чего? — Спросил толстяк, перебирая связку ключей и с опаской косясь на девочку.

Вдруг болеет чем заразным.

— Для меня. — Ответил я, выходя в коридор. — Не хочу смущать отца и дочь своим присутствием.

— А… то-то я смотрю девка с ним одно лицо… как, кстати, вас зовут?

— Элс, — ответил Элиас, указал на девочку, — и Ваюна.

— Хорошее имя, а меня звать Миксас. А вас, господин?

— Элдриан.

Лицо толстяка дрогнуло, как от пощёчины. Поросячьи глазки выпучились, а руки замерли, стискивая связку ключей. Замер и полуэльф, только девочка осталась безучастная слишком занятая болезнью.

— Эл… дриан?

— Да, какие-то проблемы?

— Нет… нет, что вы… просто это имя… редкое. По известным причинам.

— А по мне хорошее. Ничуть не хуже других.

В голосе лязгнул холодный и острый металл, толстяк торопливо поклонился. Насколько позволило пузо.

— Да, конечно, простите меня. Ваша комната напротив, вот ключи, а еда будет готова через час. Увы, быстрее никак. Вам принести?

— Нет, мы спустимся.

Когда он поспешно удалился, Элиас выпучил глаза и прошипел:

— Ты чего творишь?!

— Проявлю вежливость. Ведь это вежливо, представиться?

— Настоящим именем?! Ты дурак?! Да им же детей с колыбели пугают!

— Тем лучше, быстрее будет на слуху.

— Ага и Геор прискачет быстрее!

— Ещё лучше.

— Ещё как лучше, особенно когда он твою голову насадит на копьё и увезёт в Святые Земли!

Я оскалился для резкого ответа и шумно выдохнул. В словах старого врага есть толика истины. Тело не успело восстановиться и открытый бой с героем могу проиграть. Геор и раньше был противником высшего порядка, а сейчас… Если он и правда стал только сильнее, будет очень тяжко.

— Не бойся, для него это будут просто слухи про героя со странным именем.

— Если нам повезёт.

***

Жрец уставился на Ваюну, как пропитый моряк на пробоину в борту. С ужасом и удивлением. Лицо у него круглое, почти женственное, если женщина может быть настолько некрасивой. Над верхней губой темнеют жидкие усики, а щёки золотятся пушком. Одежда сидит до нелепости криво, будто снята с чужого плеча. Не будь красного пояса врачевателя, я бы принял его за бездомного.

— Это женщина!

— Девочка. — Поправил я холодно. — Твой бог запрещает лечить не мужчин?

— Нет… но… я просто не силён в этом.

— В лечении?

— В женском лечении! Это шахтёрская деревня! Тут из женщины только в борделе, а там свой лекарь… специфичный.

— Не думаю, что у неё болезнь такого рода. — Сухо сказал Элиас, сверля жреца взглядом. — И пожалуйста, следи за языком. Ты говоришь о моей дочери.

Для пущей убедительности сдвинул брови к переносице и положил ладонь на рукоять меча. Потешное зрелище, опухший от пьянства мужчина, с набрякшим пузом и таким взглядом. Жрец сглотнул и торопливо кивнул.

— Простите, просто я действительно удивился. Мне сказали, что в таверну принесли больного. Я и подумать не мог…

— Хватит. — Перебил я. — Лечи уже.

Жрец осторожно, будто змеи, коснулся лба девочки. Повёл ладонью над телом. Меж пальцев брызнул мягкий свет.

— Так… — пробормотал он, прикусив губу. — Ничего страшного не вижу, ни переломов, ни внутренних кровотечений. Хм…

Ладонь замерла над животом и одежда под волнами света медленно разглаживается.

— Кажется, она сильно утомилась, будь это мальчик, я бы сказал, что перенапряглась. Но с женщиной…

— Девочкой.

— Девочкой, я не уверен. Но на всякий случай не давайте пока твёрдой пищи. Бульоны, максимум творог. А теперь, попрошу простить, мне нужно вернуться к пациентам.

Нечто в интонации насторожило, я подошёл и положил ладонь на плечо. Слегка сдавил и заглянул в глаза.

— У тебя их много?

— Пять человек… — Нехотя ответил жрец, щека дёрнулась, а глаза стрельнули на дверь.

— А что с ними?

— Ничего… — Начал он и скривился от усилившейся хватки.

Страх, я, наконец, распознал эмоцию в глазах. Не за пациентов, за себя и не направленный на меня. Он боится чего-то другого, чего-то покалечившего пять мужчин. Я вспомнил пустые улицы деревни, хотя тут должны вести бойкую торговлю. Странный интерес ленивого стражника. Будь всё хорошо, они бы даже не заметили нас.

Страх. Они все чего-то боятся.

Не сильно, но достаточно, чтобы тревожиться.

— А теперь, мальчик, ты мне расскажешь, что у вас приключилось. Ты ведь не будешь врать мне?

— В-в-вы ревизор?

— А сам то, как думаешь? — Ответил я с хищной улыбкой, которой изо всех сил старался придать дружелюбности.

Жрец побледнел. Губы мелко затряслись, а в уголках глаз заблестели слёзы.

— Господин, мы не виноваты!

— А кто виноват?

— Не знаю… может, глава уже узнал… но я ничего не знаю! Клянусь Светом! Пощадите…

Становится очень интересно. Страх и тревога мешают рационально мыслить и часто выдают подозрения за факт. Люди видят фигуры в темноте, слышат шёпот в ветре и шаги за спиной. Ну, или принимают внезапного гостя за вестника рока.

— Ну, раз ты уже закончил с девочкой. — Сказал я, большим пальцем давя на тонкую кость. — Будь так добр и отведи меня к этому главе.

— Вы… вы ведь меня пощадите?