Подземелье Иркаллы (СИ) - "Alexandra Catherine" - Страница 63

Коцитец, презрительно разглядывавший пленника, что-то тихо говорил, а Густаво тем временем размышлял, догадывался ли дикарь, кто перед ним? Если догадывался, то жить ему оставалось недолго.

Коцитец перевёл бездушный взгляд на рану пленника. Лицо его исказилось от ухмылки, и копьём своим он начал ковыряться в воспалённом плече кронпринца. У Густаво потемнело в глазах. Его задушили собственные крики, он начал вырываться, чтобы уйти дальше от этого копья, но делал только хуже.

Коцитцы, наблюдавшие сцену, загоготали всей своей бесчисленной толпой. Главарь, что терзал и без того источенное плечо Густаво, усмехнулся, схватил его за золотистые акровские кудри, поднял голову его и вытер окровавленное острие копье о его мужественное, испариной покрывшееся лицо. После главарь развернулся и направился прочь.

— Будь проклята подлая душа твоя! — тяжело выдохнул кронпринц, но никто не внял словам его.

Густаво потащили вслед за ним.

Коцитцы прошли по коридору несколько минут, после вышли к большой площадке с высоким потолком, покрытым острыми и тяжёлыми сталактитами. Площадка была усыпана коцитцами, их конями, были здесь тележки с неизвестным содержимым, мало-помалу здесь начинали разжигать костры.

— Откуда вы все взялись? — недоумевал Густаво. — Авдий Веррес же писал, что все вы были уничтожены к их приходу.

Кронпринца цепями приковали к каменному столбу со старыми полусгнившими кольцами так, чтобы руки его находились выше уровня плеч, а рана не затихала ни на минуту. Быть может, непримиримое, упрямое выражение лица молодого мужчины не понравилось коцитцам, ибо Густаво ударили в солнечное сплетение, и тот, задыхаясь, повис на руках, будучи не в силах опереться на связанные ноги. Приглушенный стон пленника позабавил дикарей, и те зло захохотали.

В ушах кронпринца зашумело, он закашлялся, а когда боль затихла до того, что дала ему продохнуть, он приготовился к новым мукам.

Кто-то из коцитцев к пересохшим и окровавленным губам Густаво прижал деревянную пиалу с водой, и тот, от неожиданности и ослепившей его жажды, половину пролил на себя. Когда вода в пиале кончилась, коцитец поднёс к губам пленника вторую, доверху наполненную водой, пиалу, но другой коцитец накинулся на него, вышиб из рук его посудину и прогнал. Драгоценная вода пролилась на мёртвые камни, а одуревший от боли кронпринц попытался унять острое отчаяние, которое усугубляло его состояние.

«Вот и всё, — думалось ему в каком-то вязком неразрывном тумане. Не увижу больше любимую жену. Любимая Элизет, береги нашего сына, Теро. Будь при нем регентшей, как я и наказывал тебе, если с отцом моим приключится беда. Господи, тебя молю, не дай ей духом упасть от горя. Пусть соберётся она с силами и возглавит государство наше, пусть эпоха правления сына моего…»

К удару по лицу железным кулаком, а после троекратному удару в бок он готов не был. Мир перевернулся с ног на голову, кронпринцу на макушку посыпался каскад громогласных звуков, забарабанил по перепонкам, отовсюду полилась кровь, и он начал тонуть в этом рубиновом болоте.

Вновь начали ковырять его несчастное плечо, на лице своём он почувствовал что-то холодное и острое, и почувствовал, что лицо начали резать.

От боли кронпринц зарычал, а после прошипел, распахнув свои пронзительные лазуритовые глаза:

— Режьте меня, жгите, рубите мне голову — все едино! Недолго вам лютовать осталось. Сюда идут объединённые войска. Уж они вас не пощадят!

Резать его перестали, но ударили по лицу, и кронпринц провалился в тяжёлое забытьё.

Очнулся кронпринц, когда в него плеснули водой и грубо потрясли. Коцитец, что разбудил его, что-то пробурчал и присоединился к своим соплеменникам. Чтобы не испытывать слишком резкую боль, Густаво удобно и прочно встал на ноги и смог оглядеться.

Коцитцев было много — больше двух сотен разбросалось по помещению и сгрудилось небольшими группами вокруг нескольких костров. Решив, что шансов у него не было никаких, Густаво все силы свои направил на то, чтобы собраться с духом и встретить любые мучения, для него приготовленные, как подобает воину Нодрима. Он вновь начал молиться за жену свою, за маленького златовласого сына с кудряшками, за своё государство, которое он так и не успел возглавить. Но затаённые взгляды коцитцев, которые те кидали на него время от времени, прервали Густаво, и он подозрительно прищурился.

Дикари гадливо похихикивали и выжидающе косились на своего длинноволосого главаря, пока тот не кивнул величественно головою, и к кронпринцу не подошло пятеро коцитцев.

Подобием железных ухватов несли они большие раскалённые камни, и у кронпринца потемнело в глазах — в юности своей он редко расставался с богатой дворцовой библиотекой и неустанно изучал исторические очерки и исследования путешественников. Ярче всего запомнилась ему книга со всевозможными древними пытками, которые сейчас в Архее были настрого запрещены межгосударственным трибуналом Беллона. Среди них была пытка под названием «кузница». Раскалённые камни раскалёнными цепями приколачивали к местам сгибов на руках или ногах, на животе или на груди и для остроты ощущений начинали поколачивать по коленям или локтям, пока камни и цепи насквозь не пережгут все сухожилия и те места, к которым они были прикреплены. В большинстве своём люди погибали от боли очень скоро.

Коцитцы начали медленно собираться, чтобы насладиться зрелищем, а Густаво Акра все ещё не мог поверить в увиденное.

Решив позабавиться, коцитцы начали на несколько мгновений прижимать раскалённые камни к ногам пленника. Вопль боли, переходящий то в пронзительный крик, то в рычание, развеселил негодяев до колик.

Густаво даже не заметил, когда коцитцы вдруг начали суетиться. Они что-то нечленораздельно заголосили, похватались за оружие, кинулись занимать позиции, но не успели — помещение на несколько мгновений затопил ослепительный белый свет, а после громыхнул взрыв такой силы, что некоторые сталактиты, будто переспелая смородина, посыпались на вопящих от ужаса коцитцев.

Очнувшись не до конца, Густаво попытался поднять голову, но не смог, голова его упала, и перед глазами вновь стало темно. Загудело и зарычало что-то неведомое, по пещере разлился звон стали и крики боли. Сквозь забытьё он почувствовал, как его освобождают от цепей, и он падает. Рухнуть на камни он не успел — его подхватили, взвалили на чью-то широкую спину и понесли.

Густаво находился в сознании, но очередной звук оглушил его, и кронпринц, не в силах пошевелиться, начал покорно ждать, когда к нему придут силы, чтобы попытаться вырваться и скрыться.

Акме Рин очнулась, когда занимался тусклый кунабульский рассвет. Жуткий кошмар не позволял ей поспать ещё немного, и она взяла полотенце, чистое белье, опасливо оглядевшись, убедилась, что все саардцы на месте, что Гаральд спит рядом, и бесшумно выскользнула из пещеры.

Ей снился Коцит. Все те, с кем она начала свой путь в Кунабулу, с кем вышла из Кеоса, подобно несчастной Фае, были привязаны к высоким деревянным столбам и подвергались страшным пыткам. Сама она сидела на ступенях алтаря Эрешкигаль, а за руку держал её черный дух, принявший форму человека. Нергал.

Лорена, Плио, Гаральда, Арнила, Хельса и остальных резали, насквозь протыкали тонкими штыками, жгли им руки или ноги, вырезали на коже их дьявольские знаки. Но никто из них не кричал. Они лишь покорно ожидали смерти и все, как один, взирали на Акме усталым мученическим взором.

Целительница окинула пустошь тяжёлым взглядом и со вздохом подумала о том, что земля эта была безграничной. Вскоре она услышала слабый всплеск впереди и, оживившись, поторопилась туда.

Озеро было большим и тёмным. Омывая подножия скал, оно мягко серебрилось в утренней тиши лёгкими звуками, будто чудесные ореады спускались с заоблачных вершин, чтобы поплескаться в кристально-чистой воде и поиграть на кифаре неслыханные по красоте мелодии. Вдали, на востоке, сквозь тучи пробивались стрелы бледных лучей. Шамаш из последних сил слал Акме свой тёплый привет.