Подземелье Иркаллы (СИ) - "Alexandra Catherine" - Страница 24

«Проклятая сволочь!»

— В Керберру прибудет великое множество раненых, — говорила Акме. — Отчего бы не помочь им, если я в силах сделать это?

Мирослав с радостным азартом ухватился за новый виток игры. Казалось, они видели друг друга насквозь. И никто из них не собирался отступать. Запутывая пути к отступлению, они лицемерили и врали напропалую, чтобы утопить друг друга в заблуждении и вырвать из этого выгоду.

— Да ты сама едва стоишь на ногах! Пока поправишься, пока поможешь нашему целителю, война-то закончится.

— Такие войны за пару недель не заканчиваются, — крякнул кто-то, ненарочной грубостью разбив наступление своего повелителя.

— А если понравится тебе здесь, мы только рады будем принять тебя в наш скромный дом, — извещал Мирослав, не дрогнув. — Тебя и ребёнка.

«Не хохочет во всё горло — и на том спасибо», — со злостью подумала Акме, чувствуя, как пол начинает дрожать под слабыми ногами.

— Приветствую тебя, отец! — раскатился по залу звонкий женский голос.

В зал ворвалась — агрессивно и радостно, без какого-либо намёка на грацию и лёгкость походки, — девушка, едва ли не младше Акме. Одетая в чёрную куртку, облегающие штаны и высокие сапоги, до зубов вооруженная, девушка была невысока, стройна, с сильными ногами; по гибкой спине её беспорядочной копною разбросались волнистые рыжеватые волосы. Глаза — крупные и серые, черты далеко не идеальны, но была в них толика очаровательной дерзости и привлекательной силы. На маленьких пухлых губах играла демоническая усмешка, придавая ее мягкому лицу отталкивающий оттенок грубости и злобы.

Она подмигнула Сатаро, окинула его оценивающим взглядом. Затем глаза её обратились к Акме.

Рыжеволосая подошла к ней, быстро прошлась вокруг нее, бесцеремонно оглядев, и изрекла, одобрительно кивнув головою:

— Хорошая штучка… Бледная, правда, и слабая, как лист осенний, но поправится…

Взглянув Акме прямо в глаза, дерзко и самодовольно, девушка спокойно перемахнула через стол, подбежала к Каталине, чмокнула её в щеку, подбежала к Мирославу и чмокнула в щеку его.

— Моя дочь, Реция, — улыбался тот, несколько мгновений с властным обожанием поглядев на своего ребёнка, вновь взглянув на Акме и проговорив:

— Акме останется помочь Цесперию с больными. Но для начала сама встанет на ноги.

— Отдай её мне, отец! — воскликнула Реция. — Она как будто бы очень мила.

— На что она тебе?

— Будет моей служанкой!

Акме вспыхнула от бешенства, но изобразила на лице лишь менее губительное недоумение.

— У тебя достаточно служанок, Реция. Эта для тебя слишком дорогая. Можешь взять любую безделушку из моего сундука.

— Моя Лила оставила свою хозяйку ради твоего солдафона! — вознегодовала рыжеволосая бестия. — Ей нужна замена!

— Пошла вон, — небрежно отмахнулся от дочери Мирослав.

— Тогда подари мне её прелестные кинжалы!

Зал загудел, а Акме сделала шаг вперед, покачнувшись и позабыв о притворстве.

— И откуда узнала?.. — буркнул Мирослав, из голенищ сапог вытащив ножи Эрешкигаль. Те, что принадлежали Акме.

Девушка тихо охнула: она решила, что навсегда потеряла их не то в Коците, не то в Куре.

— Повелитель… — выдохнула она, задрожав от слабости и отчаяния, пытаясь быть сдержанной. — Прошу, верни мне их. Если не доверяешь мне, придержи их у себя, а когда настанет время мне вас покинуть, верни. Медальон мой, доставшийся мне от отца, коцитцы отняли. Прошу, не забирай кинжалы. Это то единственное, что осталось мне от покойных родителей.

— Любопытное наследство, — усмехнулась Каталина, но уже не столь развязно; глаза ее с опаскою блуждали по красивым ножам.

— Ты владеешь ими? — требовательно спросила Реция.

— Весьма посредственно, лишь в целях самозащиты… — проговорила Акме, стараясь не глядеть на Мирослава, который, вероятно, не желал продолжать своих игр при беззастенчивой дочери.

— Сразись со мною. Покажи, что ты можешь. Победишь — я сама отдам тебе твои ножи, — улыбнулась Реция, подойдя к Акме. — Здесь и сейчас.

Акме сдержала вздох, заведомо зная, что с подобным самочувствием проиграет на пяти первых минутах. Но она не сказала ни слова и кивнула.

— Бой-то выйдет неравный, — тихо заметил Сатаро, но зычный голос его был слышен во всех углах зала. — Реция, дай ей время поправиться. Она на ногах не стоит.

Глаза Реции было сверкнули негодованием и капризным гневом, но, будучи тщеславна и непомерно горда собою, она была рада победить лишь в равном бою.

— Идёт! — резво воскликнула девица. — Как только на ноги встанешь, я вызову тебя на поединок.

— Будь по-вашему, — спокойно кивнула Акме; ей хотелось сесть.

— Почему ты не кланяешься? — высокомерно спросила Реция.

Акме едва не прыснула презрением ей в лицо, но сдержалась. Мирослав наблюдал за нею и испытывал ее правила игры.

«Дочери повелителя воров ли мне, дочери и племяннице баронов, кланяться?» — мысленно усмехнулась Акме, и тень злой усмешки все же легла ей на лицо.

— Прошу меня извинить, у меня сильно повреждены ребра. Если я поклонюсь, боюсь, спина моя не сможет вернуться в исходное положение.

Акме не увидела реакции Мирослава, но до слуха её дошли смешки, а Реция с бешенством взглянула на неё, оскорбления подступили к горлу, но она была тотчас отослана отцом и горделиво унесла себя за дверь.

— Полагаю, сейчас тебе надлежит прилечь, — заметил Мирослав, властным взмахом руки отсылая конвоиров прочь. — Отведите её домой. Сатаро оставьте.

Конвоиры поклонились.

Акме совершенно невозмутимо произнесла, пожав плечами:

— Прости меня, владыка. Я не знаю, какой поклон принят при твоем дворе.

Уколов его у всех на глазах, Акме развернулась к нему спиною и неторопливо, шагая тяжело, но из последних сил прямо, вышла из зала, обменявшись с Сатаро беспокойными взглядами.

«Осторожнее, — нашёптывала она себе мысленно. — Игры играми, но за подобные вольности они могут карать жесточайшим образом».

Мысли Акме начинали путаться. Она более не старалась выпрямить спину, голова опустилась, а воспалённые глаза закрывались сами собою. Дыхание стало тяжелым. Ей хотелось укутаться в теплое одеяло, лечь и забыться глубоким сном.

Когда солдаты довели её до дома, подбежавшая к крыльцу Града зло глянула на них, и те с поклонами удалились.

— Пойдём, я уложу тебя, несчастное дитя, — причитала женщина, усаживая Акме на стул и помогая ей снять сапоги. — Совсем тебя замучили. Не поправишься же… Цесперий пришёл, взглянуть на тебя желает. Сейчас-сейчас…

— Я хорошо себя чувствую, госпожа, — тихо и хрипло произнесла девушка, едва удерживаясь, чтобы не упасть. — Я лишь немного отдохну, а после…

— Нет, ты будешь спать столько, сколько нужно и сколько ты желаешь…

— Приветствую тебя, Акме Рин, — раздался низкий мужской голос в стороне; голос этот показался ей глух и силён своей небывалой потусторонней глубиною, будто все таинства и истоки мира склубились в нём и наделили его первобытной силою.

В душе девушки больно шевельнулась незнамо откуда взявшаяся гадливость. Шевельнулась и ядом разлилась по стану. Но, превозмогая и слабость, и хворь, Акме поднялась со стула, выпрямилась и обернулась.

В комнату, густо стуча толстыми каблуками сапог, вошел высокий мужчина в длинном тёмном саване. Из-под савана виднелась молочно-белая свободная рубаха. Сильные мускулистые плечи ходуном ходили под тонкой тканью. Лица его Акме разглядеть не успела, ибо среди густой копны тёмных с рыжиною кудрявых волос она увидела небольшие тонкие рожки и тотчас решила, что либо начала бредить от жара, либо вовсе сошла с ума после Куровских представлений.

Перед глазами замелькал густой туман.

— Дитя, это Цесперий, — ласково проговорила Града, беря зашатавшуюся девушку за руку. — Он — наш целитель. Он поставит тебя на ноги.

— Я сама целитель… — выдохнула Акме, не ведая, что говорит.

Тут из-под длинного савана мужчины девушка увидела его ноги и поняла, что так сильно стучал он не каблуками сапог, а… копытами. Мощными копытами с длинными мускулистыми ногами.