Шофер. Назад в СССР. Том 3 (СИ) - Март Артём - Страница 4

Одна только Алла Ивановна стояла, напряженная как струна. Смотрела на нас своими нахмуренными, злыми глазами. На высоком ее лбу пульсировала жилка.

— Ну чего ты? Игорь? — Тут же растаяла Машка, — чего ты? Люди ж смотрят!

— Это ты чего, — взяв Машу за хрупкие плечики, отстранил я ее, — чего приехала?

— Перевязку тебе нужно новую! — Глянула она на меня строго.

— Маша, — заулыбался снова Казачок, — всем в диспетчерской плешь выела. Доканала она сначала завгара, рассказать, где ты делся. А потом уже и меня, чтобы привез ее к тебе.

— Готовь руку, — Сказала Маша деловито, — сейчас будем тебе перебинтовывать ее в полевых условиях. И раны обрабатывать.

— Какие еще раны⁈ Какие перебентовки⁈ — Возмутилась Алла Ивановна, — гражданка! Что вы себе позволяете⁈

Топча низкими каблуками пшеничные пенечки и неловко пошатываясь, Алла Ивановна направилась к нам.

— Немедленно назовите мне место вашей работы! Я напишу вашему непосредственному начальнику докладную записку о том, чтобы вас привлекли к дисциплинарному взысканию!

Маша не растерялась.

— Прошу вас не вмешиваться во врачебные дела, — сказала она строго, — у меня тут вообще-то больной! А вас я и знать не знаю!

— Вот это больной, — Рассмеялся Вакулин по-доброму, — вот если бы у нас все больные так держались, мы бы уже, видать, горы свернули!

Маша посмотрела на улыбчивого Вакулина, а потом на каменное от злости лицо Аллы Ивановны.

— Вы… да вы… Да у вас тут никто, наверное, не знает, что такое субординация! — Прошипела Алла Ивановна.

— Сменить повязку, — пожал я плечами, — дело недолгое. А наши комбайны еще и близко не в поле.

— Алла Ивановна, — окликнул ее Вакулин, — да оставьте вы молодежь в покое! Мы же еще не начинаем! А Землицын и вовсе на своей машине! Учения нужны только чтобы шоферы пообвыкли работать на зилах. У них времени это много не займет. Машина очень на газ похожая. Потому и такие короткие у нас занятия.

Алла Ивановна снова запыхтела. Нахмурившись потопала к остальной комиссии.

— Сказано было, — тихонько от всех проговорил я Машке, когда мы зашли в Белку чтобы сменить повязку, — что повязку менять раз в сутки. А не прошло еще суток.

— Лишним не будет, — сказала Маша, быстро орудуя своими ловкими тоненькими ручками.

Было видно, что она на мгновение растерялась от моих слов. Выходит, что не стоило ей бежать сломя голову ко мне, сюда.

— Соскучилась я, — ответила девушка немного обиженно, — соскучилась. И злая на тебя я немного.

— Почему злая? — Улыбнулся я.

— Потому как ничего ты мне не сказал про свое ранение. Узнала на работе через третьи руки. Вот и захотела приехать.

— Чудо ты в перьях, — улыбнулся я, наблюдая за тем, как Маша заканчивает новую повязку.

— Так. Рукава опустить, работу мою полевой пылью не грязнить, — изобразила девушка строгость.

— Слушаюсь, — сказал я шутливо.

Когда вышли мы из машины. Поглядел я на то, как стоят шоферы да слушают болтовню членов комиссии.

— Машка, — подозвал я, — иди-ка сюда.

— Чего?

Обойдя Белкин нос, оказалась она рядом со мной, у водительской двери. Схватив Машу за ручку, потащил я ее назад, за кузов.

— Ты чего⁈ — Только и выдала она, а потом добавила свой звонкий хохоток.

— Соскучилась? — Сказал я, когда мы укрылись от чужих глаз.

— Да не кричи ты, — смутилась Маша. — Люди услышат!

— Соскучилась, спрашиваю?

— Ну соскучилась, — разулыбалась она, — сказала же.

— Ну тогда на.

С этими словами, прижал я девушку к себе и поцеловал в губы.

— Ты что! — Возмутилась Маша, когда мы разъединили губы, — а вдруг кто увидит⁈

— Не увидит, — ухмыльнулся я.

Маша заглянула мне в глаза. Внезапно с ее губ сорвался веселый смешок, и девушка улыбнулась. Потом она припала ко мне снова и потянулась целоваться. Так приятно мне было чувствовать Машино разгоряченное солнцем и чувствами тело, что я и нарадоваться не мог. Поцелуй ее показался слаще любого меда. Запах ядреного девичьего пота пьянил, кружил голову.

— Ну хватит-хватит, — отстранил я ее игриво, — мне еще работать, а я уже пьяный.

— Что-то я не почуяла, — улыбнулась она хитро, — чем это ты пьяный?

— А вот… — засмеялся я, — тебе скажи. Зазнаешься.

Маша снова улыбнулась. Внезапно слетело с ее лица веселое выражение:

— Я еще немножечко злюсь, Игорь.

— Это на что же еще?

— Ну чего ты, — вздохнула она, — всюду лезешь? Серый же тебе враг. А ты с его проблемами разделываешься.

— А если б Серый поступил бы в поликлинику с раною, — нахмурился я, — стала бы ты его лечить? Пусть и неприятный он тебе человек.

Маша поджала набухшие, красные от нашего поцелуя губы. Опустила взгляд.

— Вот то-то же, — Сказал я, — потому как ты по-другому не можешь. Ты медик. И пошла в медики не просто так. А потому что у тебя к тому душа лежит. И я так же. Ну не могу я мимо чужой невзгоды пройти.

Маша подняла на меня глаза. Блеснули они так, будто собиралась она плакать.

— Ну что, — развел я руками, — меня убить теперь, что ли?

Она не ответила. Просто прижалась ко мне всем телом. Обняла под плечами. Стала слушать мою грудь. Улыбнувшись, положил я руки ей на плечи. Обнял.

— Ты самый лучший, — сказала она глуховато, — самый-самый.

В следующее мгновение по-детски торопливо отпрянула она от меня. Строго посмотрела и добавила:

— Только попробуй от меня куда-нибудь теперь деться.

— Да успокойся ты, Машка, — рассмеялся я, — пока никуда деваться не хочу.

— Кстати, — Маша резко изменилась в лице, нахмурилась, — напомнили мне кое-что твои слова про медиков.

— Что напомнили?

— Подружка моя заходила утром в поликлинику, еще до того как уехала я на гараж. Она медсестра. Работает в больнице. С дежурства была. Так вот, слышала она все про Серых. Слышала, как милиционер приходил. При нем была Серых мать. Хотел он поговорить с Катей, да не смог. Была она не в сознании.

— Ну милиция, и что тут такого? — Пожал я плечами.

— А к тебе еще не ходили?

— Пока нет. Может, и придут.

— Уже вся больница знает про то, как в тебя стреляли, — вздохнула Маша, — про то, что в Серовской хате стряслось. Ох, — она отвернулась от меня, обняла плечики, — сердце у меня не на месте, Игорь. Кажется мне, что плохо все это кончится. Что еще хлебнешь ты с этим всем делом горького.

— Мне не привыкать бывать в таких вот незадачах, — пожал я плечами, — если что, уж как-нибудь выберусь. Чего уж там.

— Да не хочу я, чтоб ты выбирался, а хочу, чтобы не попадал.

— Ладно, — ушел я от этого разговора, — а про Серегу Мятого, то есть Бесхлебного, ты не слыхала? Есть там про него какие-никакие вести?

— Нет, не слыхала, — покачала головою Маша.

— Понятно. Надо бы к нему съездить вечерком. Проведать. Ну если бы помер, — я нахмурился, — я бы уже знал. Всюду бы раструбили.

— Едуть! Едуть! Вон! Гля! — Закричал кто-то из шоферов. Мы с Машей удивленно оглянулись.

Вниз по той же самой дорожной насыпи, по которой прибыли Енисеи, шла новая колонна комбайнов.

— Немцы едут! — услышал я голос Титка.

Все шоферы пошли к дороге, посмотреть на немецкие машины.

— Куда вы! — Кричала им Алла Ивановна, — куда вы идете! Вернитесь к машинным, товарищи! Ну что вы как дети?

Увидел я, как Вакулин подошел к чиновнице и одернул ее строго. О чем-то тихо с ней заговорил. Другие шоферы же даже и не глянули на нее. Их интересовали только немцы.

Колонна шла ровным ходом. Спереди вела ее новенькая белая волга. Немецкие комбайны — зелено-белые коробки ехали к нам, подняв над землей свои окрашенные красным мотовила.

Заметил я, что по конструкции они отличаются даже внешне от наших, советских: кабина, располагающаяся посередине, была больше; обзорные окна просторнее; За кабиной квадратный, но приплюснутый, как черепаший панцирь, располагался бункер.

На всех комбайнах спереди, сбоку, и, наверное, даже сзади, красовались большие, выведенные красными буквами надписи: Claas.