Машина мышления. Заставь себя думать - Курпатов Андрей Владимирович - Страница 19

Муравьиная королева хуже английской: и не царствует, и не правит. Она только бесконечно рожает…

Самоопределение муравьёв — какая программа в нём включится (разведчика, охранника или няньки) — определяется генетически: кто на что оказывается более годным.

В муравейнике нет ни центра власти, ни, как бы сказали бизнес-коучи, миссии. Есть лишь ограниченный набор потребностей и средства их реализации — то есть поведенческие программы конкретных муравьёв, подготовленные эволюцией и подстраивающиеся под условия среды.

Предложи нам сделать ставку на такое «общество», мы бы, разумеется, отказались. Однако же его «примитивность» не помешала ста миллионам лет героической муравьиной истории, ознаменовавшейся колонизации всего мира (Антарктиду в счёт не берём).

Я уж не говорю про численность: несмотря на микроскопические размеры муравьёв, их общая масса сопоставима с массой всего человечества[7].

То есть никакой «души», никакого «разума», никакой «вершины эволюции» и «венца творенья», а такой грандиозный репродуктивный успех! В чём же тут хитрость?

Хитрость в отсутствии хитрости.

Упомянутые поведенческие программы у конкретных муравьёв (и, к слову, у конкретных нейронов) достаточно чёткие. А вот насколько они будут реализовываться — это определяется количеством вовлечённых в процесс нейронов… Ох, нет, извините, муравьёв! Постараюсь больше не сбиваться.

Итак, количество вовлечённых в конкретную деятельность муравьёв зависит от влияния ряда внешних факторов: их поведенческие программы могут запускаться температурными условиями, влажностью, количеством созревающих личинок, запасами пищи, и т. д., и т. п. Всё это прямые внешние влияния на поведенческие программы.

Кроме того, конечно, на муравьёв воздействуют сигнальные вещества, выделяемые другими муравьями. Пока одни муравьи заняты одними делами, другие заняты другими (что естественно, потому что в них, как мы уже знаем, заложены разные поведенческие программы).

Впрочем, о достигнутых результатах в рамках своей деятельности они, конечно, сигнализируют друг другу, что влияет на поведение тех и других.

Таким образом, поведение конкретного муравья определяется, с одной стороны, его собственной поведенческой программой, с другой — той информацией на химической основе, которую ему передают муравьи, занимающиеся в этот момент какими-то другими делами.

Теперь давайте проведём мысленный эксперимент и представим себе это пространственно…

Допустим, у нас муравейник в 200 тысяч муравьёв. Немного, конечно, ведь в среднем в муравейнике порядка 2 миллионов особей, но я взял это число намеренно, хотя и чисто символически — из тех соображений, что совокупное количество нейронов у муравьёв такого муравейника будет примерно равно количеству нейронов нашего с вами мозга.

Итак, каждый муравей занят своим делом — от королевы, которая производит потомство, до последнего солдата, охраняющего рубежи или запасы своей родины.

Рабочие муравьи разных специальностей исследуют территорию на предмет пищи (разведчики), разделывают и переносят эту пищу в муравейник (охотники), разводят тлю, мелют семена, ухаживают за королевой, и т. д., и т. п.

Между всеми муравьями действует сложная система коммуникации, позволяющая организовывать отдельные группы муравьёв под определённые задачи.

Внешние факторы — температура, количество пищи, влажность и т. д. — определяют ту муравьиную активность, которая оказывается более предпочтительной в сложившихся условиях.

То есть есть некая территория, на которой происходит охота, собирательство и ведётся сельское хозяйство. Пища усваивается в центре — в самом муравейнике, и там же формируются запасы на будущее (на зиму, например).

Муравейник как целостный организм растёт — количество муравьёв увеличивается, сам «дом» тоже разрастается.

На зиму организм муравейника территориально сжимается — все муравьи возвращаются «домой» и впадают в спячку. По пришествии тёплого времени года муравейник снова возвращается к своей обычной деятельности.

Муравьи возвращаются к своим привычным муравьиным делам, обеспечивающим дальнейший рост и выживание этого целостного организма.

Теперь вопрос: является ли деятельность муравейника целенаправленной и целесообразной в рамках его — биологических — задач?

Мне кажется, вполне.

Можно ли сказать, что он рационально и даже в каком-то смысле разумно подходит к решению своих жизненных задач?

Можно так сказать.

Наконец, является ли он живой системой?

Безусловно.

Итак, перед нами живой организм, рационально и целесообразно решающий поставленные перед ним природой задачи, действуя предельно целенаправленно.

Никого не напоминает? Нас, например?

Но позвольте, а где же «дух» в этой машине?

При этом, согласитесь, всё происходит так, как и в нашей с вами жизни. Причём как на уровне индивидуума, так и на уровне всего человечества, расселившегося по континентам (Антарктиду в счёт не берём) и недавно обогнавшего муравьёв по совокупной живой массе…

Да, всё точно так же. А никакого нет, простите, руководства и центра силы!

Руководящий центр, центр силы и центр принятия решений — это лишь психологическая иллюзия. И в случае отдельно взятого мозга, и в случае конкретной человеческой «личности», и тем более если смотреть на человечество в целом всякая наша деятельность является результатом сложения множества сил, где мы — лишь точка, через которую эти силы проходят.

Всё это лишь разные подвиды «муравейников».

ФИЛОСОФИЯ В РАСТЕРЯННОСТИ

Проблема сознания, мышления, чувствования постоянно оказывалась в центре философии и философских споров.

Как нечто физическое (тело), находящееся здесь и сейчас, может охватывать своим сознанием прошлое и будущее?

Как оно может чувствовать, если это всего лишь тело, а мы знаем, как оно выглядит на столе патологоанатома?

Эти вопросы ставили в тупик многие великие умы.

Возможно, самой знаменитой иллюстрацией этого тупика является мысленный эксперимент блистательного философа, математика, учёного Готфрида Вильгельма Лейбница, предложенный им в 1714 году в работе «Монадология»:

«…Если мы вообразим себе машину, устройство которой производит мысль, чувство и восприятия, в увеличенном виде с сохранением тех же отношений, так что можно будет входить в неё, как в мельницу.

Предположив это, мы при осмотре её не найдём ничего внутри неё, кроме частей, толкающих одна другую, и никогда не найдём ничего такого, чем бы можно было бы объяснить восприятие»21 (рис. 13).

Рис. 13.  Готфрид Вильгельм Лейбниц и его «бессмысленная» мельница.

Да, думающая машина кажется какой-то полной ерундой — Лейбниц прав.

И уж ему ли этого не знать, учитывая, что именно он создал в 1673 году механический арифмометр — первый настоящий калькулятор из цилиндра, разнообразных ручек и шестерёнок, который позволял выполнять операции сложения, вычитания, умножения, деления и даже извлечения корней и возведения в степень.

Итак, откуда может возникнуть «дух» в машине?

Да ниоткуда. Нужно чудо!

Первым паранаучное объяснение «духу» в нашем мозге изобрёл выдающийся французский философ XVII века и мультипрофессионал — математик, физик, физиолог и бравый вояка Рене Декарт[8].

Впрочем, чем бы он там ни занимался, большинству из нас он известен своей сакраментальной фразой «Cogito ergo sum», что буквально означает — «я мыслю — следовательно, я есть».

Основная идея этой формулы такова: сам факт моего осознания собственной мысли (любого моего психологического чувствования) означает, что есть этот мыслящий (чувствующий), чьё мышление я осознаю, а значит, есть он, то есть я. Следовательно — ура, мы существуем!