Вавилонские сестры и другие постчеловеки - Ди Филиппо Пол - Страница 29

Июль в Альхесирасе выдался необычно жарким. Жара так расслабляла, что голова отказывалась соображать. Тейлору приходилось постоянно напоминать себе о цели своего путешествия, но разум блуждал, и Тейлор все время забывал, зачем оказался в Альхесирасе. Впрочем, пока ему не нужно было ничего делать, только ждать.

Еще неделю назад, когда Тейлор, преследуя сбежавшую жену, оказался в этом шумном портовом городе, он был совсем другим человеком. Огонь и решимость. Все было просто и ясно, как вакуум.

Он пересечет границу, затем – море, направляясь к Земле Максвелла. Там он отыщет Обри. Спросит, хочет ли она вернуться? Если она ответит согласием, что ж, тогда все снова станет хорошо и славно. (Тейлор еще не думал, как им удастся обойти глобальный запрет на возвращение с Земли Максвелла.) Если она откажется, сначала он убьет ее, а затем Холта. Вот так, что может быть проще?

Однако через семь дней иссушающей мозг жары, от которой не спасало даже пришествие ночи, его миссия уже не казалась Тейлору такой простой. Словно между самим действием и его результатом появился некий зазор, отставание фаз, смутно вспомнился термин. (Инженер – всегда инженер, даже потерянный и сломленный горем безумец. Чертовски жалкое зрелище.) А возможно, сам план действий уже не казался Тейлору ясным и безошибочным. (Для описания этого состояния технические термины не подходили.)

Наверное, первым ему следует убить Холта. Разве не он – главный виновник того, что случилось? Именно Холт разрушил частную жизнь Тейлора, равно как и весь мировой порядок. Очевидно, смерть Холта решит все проблемы, и Тейлору даже не придется спрашивать Обри, вернется ли она к нему?

С другой стороны, Тейлор уже не был уверен, хочет ли он, чтобы жена вернулась? Скорее всего эти предатели, Холт и Обри, стоят друг друга, и ему следует, не говоря ни слова, просто застрелить их обоих...

Нет, так нельзя. Разве только ради банальной мести, бросив почти завершенную работу, проделал он этот путь в жаре и пыли вместе с сотнями тысяч пилигримов и эмигрантов? Неужели его ждет такой энтропический конец? Тейлору хотелось ощущать сладостное присутствие живой и осязаемой Обри, а не испытывать извращенное удовлетворение, глядя, как она умирает. Даже Холт не должен умереть. Тейлор оставит в живых и его. Да, Холт виноват, но кому, как не Тейлору, понимать, что двигало им: любовь к изящным решениям, роман с музой физической точности и красоты. Разве они с Холтом не были simpatico, друзьями – оба инженеры, пусть даже их научные интересы никогда не совпадали?

Из вентиляционной трубы раздались удивительно четкие звуки – пели по-испански (несколько мгновений песня звучала отдельно от сопровождающих шумов). Похоже, кто-то настраивал радиоприемник: реклама, гитарный перебор фламенко, безошибочно узнаваемые на любых языках убогие тексты «мыльных опер»... Наконец нерешительный бездельник поймал нужную волну. Передавали вездесущий старый американский рок. Не веря своим ушам, Тейлор слушал, как полузабытые слова, спотыкаясь, карабкаются через подоконник.

Он невесело рассмеялся. «Демон на твоем пороге...» – повторил Тейлор в одеяло. Да уж, точнее не скажешь, демон уже на пороге...

Песне было больше двадцати пяти лет. Группа «Стили Дэн», «Скажет тебе любой крутой чувак». Лет десять назад ди-джей в кампусе завершал этой темой вечеринки. Массачусетский технологический, берега реки Чарльз. Учеба и парусный спорт, фейерверки морозной ночью, пожар во внутренностях, прославиться, сделать что-нибудь значительное. Тейлор специализировался в макроинженерии, Холт – в едва нарождавшихся тогда нанотехнологиях. Такие разные по характеру, они подружились мгновенно. Во время длиннющих сессий каждый полушутя отстаивал важность своей специальности.

– В наше время стоит заниматься только большими проектами, Дес, – убеждал друга Тейлор. – Орбитальные станции, мост через Берингов пролив, освоение айсбергов, острова посередине Атлантики...

– Пустое хвастовство, – возражал Десмонд Холт. – Мегаломания, только и всего. Устарелый подход. Тот же ложный посыл, который заставляет цветоводов выводить все более крупные сорта, жертвуя ароматом. Явное отсутствие воображения, мальчик мой. Нет, Ник, век материалов миновал. Когда-нибудь ты и сам это поймешь. В будущем все самое важное будет происходить на атомном и молекулярном уровнях и в рамках теории информации.

– Опять ты наслушался Дрекслера и Фредкина[4]. Эти парни совсем спятили. Разве информацией можно обогреть дом или управлять с ее помощью автомобилем? Ты строишь воздушные замки, приятель.

– Как знать. Время покажет, но в одном я уверен – твой вариант развития предполагает жесткий контроль общества.

– А твой – хаос.

– Фашист.

– От анархиста слышу.

Сегодня, прокручивая в мозгу этот типичнейший разговор, почему-то всплывший из глубин памяти, Тейлор понимал, что в казавшихся тогда такими противоречивыми высказываниях Холта содержалась истина.

Время действительно расставило все на места. Через несколько лет уже не оставалось сомнений, кто из двоих был прав, утверждая приоритет своих исследований.

Тейлору удалось добиться немалых результатов, но они не шли ни в какое сравнение с работами Холта.

Обри была очень далека от всего этого – она изучала системы связи в Эмерсоне. Поглощенные своими исследованиями, ничего не замечавшие вокруг Тейлор и Холт увидели Обри в театре. Она играла Эллен в сценической адаптации «Фабрики абсолюта» Чапека. Тейлор и Холт были сражены наповал. Оба ухаживали за ней, за одного из них Обри вышла замуж.

Иногда Тейлор спрашивал себя, почему из них двоих, одинаково бескомпромиссных и повернутых на своих исследованиях, Обри выбрала именно его? Сегодня ему казалось, что он понял горькую правду: Обри поставила на более перспективного соперника, а теперь, когда удача отвернулась от Тейлора, она оставила его ради более удачливого Холта.

Не хотелось верить в это, но Тейлор не желал прислушиваться к другим объяснениям. Все эти бредни в ее прощальном письме придуманы только для того, чтобы скрыть настоящие мотивы.

«Ник, наши отношения стали бессмысленными, – писала Обри. – Мир меняется на глазах. Я хочу принимать в этом участие. Ты думаешь, что для полного счастья мне вполне хватает лондонских театров и парижских магазинов, однако это не так. Я хочу быть нужной, хочу сделать что-нибудь полезное для человечества. Звучит банально, но ты поймешь. Когда-то ты и сам в это верил, пока твои проекты не заслонили перед тобой весь белый свет. Так как в Туннеле я теперь бесполезна, постараюсь найти себе применение где-нибудь еще».

Старая песня твердила: «Любой разбитый мирок срастется вновь...»

Тейлор в этом сомневался. За два месяца, что прошли с того дня, когда, вернувшись с работы в их лондонскую квартиру, он обнаружил письмо, резкая боль нисколько не утихла. Столько времени потребовалось Тейлору, чтобы напасть на след Обри. Сначала он думал, что она вернулась в Америку, чтобы принять участие в каком-нибудь благотворительном проекте вроде восстановления Мехико после землетрясения. Когда Тейлор не нашел ее там, он с отчаяния обратился к длинному списку добровольных эмигрантов к Земле Максвелла, который, согласно международному эдикту, публиковали все крупнейшие газеты мира.

Без особой надежды прокручивая на экране колонки «Таймс», Тейлор замер, увидев ее имя, четко напечатанное на странице номера от пятнадцатого мая.

Их годовщина. Да уж, шутка удалась. Дорогой Джон, я ухожу далеко, тебе ни за что меня не найти...

А вот на это можешь не рассчитывать, дорогая.

Музыка прервалась. Приемник выключили, раздался детский плач. Тейлор боролся со сном. Лоб усеивали бисерины пота, сползавшие по заросшим недельной щетиной щекам. Граница света медленно переползла через него, отступив за окно. Солнце село.

Полежав некоторое время в темноте, Тейлор почувствовал, что проголодался, и встал с кровати.