Вавилонские сестры и другие постчеловеки - Ди Филиппо Пол - Страница 14

По одному приблизившись к макрофагам, новолюди позволили ослабевшим хищникам проглотить себя. Только теперь в этом не было ничего страшного. Секрет, выделяемый кожей новолюдей, отменял пищеварительный сигнал макрофога. Такова ирония судьбы – кровожадный хищник превратился в защитную капсулу, своего рода кораблик для космических странствий. Один за другим на пол опустились десятки, сотни, а затем и тысячи пузырьков. Находившиеся внутри них новолюди, вдохнув измененную цитоплазму, постепенно погружались в забытье.

3-Персик и 6-Лакрица постояли минуту-другую, наблюдая за тем, как их собратья по разуму исчезают в защитных капсулах, после чего и сами последовали их примеру.

– Какие это были прекрасные годы! – произнесла 3-Персик.

– Самые лучшие годы в нашей жизни.

– Каких прекрасных детей мы вырастили!

– А какие чудесные песни пели!

– А математические упражнения!

– А секс! Просто чудо!

– Как всегда.

Вокруг царила тишина – если не считать еле слышных слов прощания.

– Ты для меня одна-единственная, – наконец произнес 6-Лакрица.

– А ты для меня. Скорее бы мы снова оказались вместе!

6-Лакрица, более сдержанный в проявлении чувств, нежели его подруга, ничего не ответил, а лишь пожал ей руку.

И они шагнули навстречу своим макрофагам и вскоре уже были внутри защитных капсул.

Прошло всего чуть больше часа – так хорошо новолюди рассчитали момент эвакуации.

Носитель взорвался в полном молчании. Внутреннее давление разнесло в клочья его защитные покровы – завершающий момент процесса, начало которому было положено несколько новочеловеческих рождений назад, когда космические странники пробурили в коже носителя отверстия, чтобы внедриться в его тело. Со стороны могло показаться, будто лопнул огромный стручок, и из него вырвался наружу фонтан семян.

Пузырьки разлетелись во все стороны.

Некоторые взяли курс на Солнце. Другие, по всей видимости, в скором времени столкнутся с Луной или сгорят в верхних слоях земной атмосферы. Выживание каждой особи было делом случая – погруженные в сон, новолюди были лишены возможности маневрирования.

3-Персик и 6-Лакрица затерялись в гуще себе подобных. За мгновение до взрыва их капсулы лежали бок о бок. Возможно, они останутся рядом и во время долгих космических странствий. А может, и нет.

Но все равно многие выживут и дадут жизнь потомству.

И все повторится снова...

И снова...

И снова...

Вавилонский вор

© Перевод. М. Клеветенко, 2006.

Сколько световых лет до Вавилона?

Вопрос этот вряд ли застанет врасплох Охранителей – меня же скорее всего он поставит в тупик. Вот он, типичный образчик мыслей Охранителей, столь чуждый мне! Не важно, сколько унылых лет я провел среди них (разумеется, в нейтральных мирах), все равно я не готов к ответу. Впрочем, разве сами Охранители готовы смириться с моими простейшими телесными приспособлениями вроде спинной пластины, которой я обязан столь многим?

Только тот, кто разделяет старые идеи Истинной родины, станет выспрашивать о расстоянии до Вавилона, измеряемом в световых годах, вместо того, чтобы просто узнать его относительные координаты. А что уж говорить о том отвращении, которое Охранители испытывают к моим телесным трансформациям, тогда как сами не видят ничего зазорного в обыкновении разгуливать, скрыв тело искусственным туманом, да так, что видна только голова...

Однако то, что я практикую определенную изощренность поведения и не чураюсь телесных трансформаций, принятых среди Сотрапезников, вовсе не означает, что я состою в жестокой оппозиции Охранителям. Подобный однобокий двухвалентный подход свойственен именно их миру и уж мне-то точно не подходит.

Хоть мы и охраняем наш образ мыслей с одинаковым рвением, но мыслим разно.

Итак, глядя в лицо своему гипотетическому собеседнику-Охранителю (не важно, на какой планете или луне, корабле или космической станции, под каким солнцем – зеленым, синим, красным или белым – он пребывает), я заявляю: ваш вопрос меня нисколько не раздражает. Я ценю, что вы настолько раскованны и приветливы, что согласились открыть мне свой суровый лик. (Хотел бы я, как бы я хотел, чтобы другой человек в ином пространстве и времени некогда оказался столь же ко мне расположен!) Я с удовольствием поболтаю с вами о Вавилоне.

Наверное, моему собирательному собеседнику доводилось слышать старинный детский стишок о Вавилоне? Охранители всегда носятся с подобными вещами, а мне будет с чего начать свой рассказ. (Когда-то при помощи ТИПа я извлек этот стишок и теперь могу прочесть его вам.)

Сколько миль до Вавилона?

Миль этак пятьдесят.

Туда успею я к утру?

Еще придешь назад.

Коль ночью поживей идти,

И не считать ворон,

Куда угодно попадешь,

Не то что в Вавилон.[3]

Вавилон. Как и любое место в бесконечной вселенной, Вавилон лежит в пределах досягаемости Гейзенбергова перемещения, поэтому, образно говоря, вы вполне сможете успеть к утру. Когда же вы окажетесь на месте, лучше бы вам двигаться живее и соображать быстрее, как некогда пришлось мне.

Что же до возвращения назад...

Уж если вы врастете в Вавилон так глубоко, как я и прочие, подобные мне, вам уже никогда не вернуться.

Впрочем, вы всегда сможете поступить в согласии с обычаем нашего времени, то есть попросту сбежать.

Сбежать-то вы успеете всегда.

Ночь пала словно молот.

На самом деле, если вам хоть что-нибудь известно о Вавилоне (что неудивительно), вы сразу же уличите меня во лжи.

На самом деле происходит следующее: по завершении запрограммированного дневного цикла Вавилон просто выключает световые полосы в громадной прозрачной раковине, которая закрывает город.

Тогда какого черта я начинаю свой рассказ такой странной фразой? Просто по мне нет ничего скучнее точности и правдоподобия.

Конечно, лучше бы я сказал, что ночь звала. Но раз уж некоторые вавилоняне, родившиеся, подобно мне, далеко от Вавилона, ощущают наступление ночи именно так, я сохраню это вступление.

Итак, ночь пала словно молот.

По ту сторону раковины клубились радиоактивные облака из метана и азота серо-розового, серо-оранжевого и простого серого цвета, слегка подсвеченные сиянием газового гиганта, вокруг которого вращался наш спутник (освещенный, в свою очередь, светом далекой планеты, вокруг которой вращался он сам, – эту затерянную в бесконечности планету Охранители предпочитают именовать Близнецами).

Огни расцвели в сотнях высоких башен и свободно парящих в воздухе шарах. Редкие граждане, прогуливающиеся по мостовым из сиалона, словно повинуясь древним инстинктам, ускорили шаг, пусть это и противоречило их рациональному мировоззрению.

Ночь наступала. Любое живое существо в любом уголке мира при наступлении темноты испытывает хотя бы легкое беспокойство, страшась глаз, что горят по ту сторону костра.

Мой мозг тоже окутывал дурман возбуждения. Однако вызвано оно было совсем иными причинами.

Спустя полчаса после того, как на Вавилон пала пестрая тьма, я приготовился шагнуть с платформы на пятидесятом этаже жилой башни, неся с собой нечто, мне не принадлежавшее. Я был уверен, что никто не видел, как я взял эту вещь – относительно небольшую, чтобы уместиться за поясом, и достаточно ценную, чтобы обеспечить мне полгода безделья и удовольствий. Игра определенно стоила свеч.

Обхватив латунный выступ на ремне из черной кожи, опоясывающем грудь, я приготовился задействовать спусковой механизм и уже поздравлял себя с успешным завершением очередного дела, как выстрел из лазера меха-охранника чуть не снес мне ухо.

Я рухнул на край платформы, вывернув шею в направлении выстрела. Следующий выстрел пронзил болью спину.

Зашедшись воплем, я наставил указательный палец на назойливого, но недалекого противника.