Художник моего тела (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 58

Гил стоял позади меня, его присутствие становилось все более интенсивным, чем дольше я оставалась под теплыми струями.

Я дернулась, когда его тяжелые руки опустились на мои плечи, сминая меня, медленно спускаясь по позвоночнику. Его пальцы обводили линии и тени моей татуировки, следуя за бугорками рубцовой ткани и впадинами разорванных мышц.

Мое тело застыло на месте, пока он не торопился, прикасаясь и изучая.

Я хотела бы видеть его лицо. Я хотела кружиться в его объятиях и изучать любые эмоции, которые он испытывал.

Но я этого не сделала.

Я оставалась связанной под успокаивающей водой, мурашки противоречили теплу, пока Гил продолжал исследовать самую личную часть меня. Часть, которая была почти святыней в нашем детстве.

Он прочистил горло, как будто там застряла тяжелая боль, из-за которой невозможно было глотать.

— Здесь есть даже оцелот. — Гил провел пальцем по мне, следуя за совиным пером, и нашел крошечную дикую кошку.

Я зажмурила глаза от воспоминаний, погружаясь в прошлое.

Постепенно у него стало заканчиваться то, как он называл меня, начиная с О. Однажды в библиотеке во время обеда, пока мы прятались от других студентов, он взял словарь и сел рядом со мной, пока я ела свои бутерброды с ветчиной и горчицей. Гил не взял бутерброд, сказав, что я и так слишком много его кормлю.

Когда я проглотила еду, он ухмыльнулся и ткнул пальцем в страницы.

— Оцелот. Ты оцелот.

— Я теперь кто?

— Дикая пятнистая кошка.

Я откусила еще кусочек.

— Полагаю, это лучше, чем фрукт или обезьяна.

Гил наклонился ближе, заправив прядь волос мне за ухо.

— Значит ли это, что у тебя есть когти, мой пушистый маленький оцелот?

Я усмехнулась, притворяясь, что пытаюсь укусить его, как кошка.

— Самые острые.

— Я запомню это. — Он поймал мою руку, поцеловал костяшки и продолжил читать словарь, как будто ничего не произошло. Все это время мое сердце взлетало, трепетало и погружалось все глубже в любовь.

Прикосновение Гила притянуло меня обратно, заставив вздрогнуть.

Он украл воздух прямо из моих легких, и я больше не могла этого делать.

— Остановись. — Повернувшись в его руках, я встретилась с ним взглядом: вода прилипла к моим волосам, а краска все еще пачкала нас. Я сказала то, что он сказал мне, умоляя его о пространстве. — Пожалуйста, не надо.

Наши глаза встретились.

Я затаила дыхание.

Как я могу признать, что он был родственной душой, которая сбежала?

Я не могу.

Четко и ясно.

Мальчик, в которого я была влюблена, был совсем не тот, что передо мной мужчина, и мое сердце упало. Оно опустилось на пол в душевой и уползло в канализацию, потому что у меня не хватило смелости сказать ему, чтобы он либо посвятил себя нам, либо оставил меня в покое.

Гил не проронил ни звука.

Абсолютная тишина, если не считать шум воды, когда его руки обхватили мои бедра, его пальцы оставляли на мне синяки

Он перестал дышать, когда между нами вспыхнули жар и истома. Так много вещей скрывалось под поверхностью. Так много всего, что отвлекало нас от правды и мешало нам быть честными, и это причиняло боль.

Много, много боли.

И ему тоже.

Боль все больше мелькала в его глазах, чем дольше он смотрел.

Стоя в тесной душевой со слабым ароматом клубники в пару, мы мылись в уязвимости и хрупкости. Две очень хрупкие личности, потому что мы были двумя очень хрупкими людьми.

Мы изо всех сил старались казаться непобедимыми и храбрыми, но в тот момент — в тот, остановивший сердце, оборвавший жизнь момент — мы были одинаковы.

Обреченными.

На лице Гила промелькнула тень противостояния и сильная доза ненависти к себе. С ноющей нежностью он скользнул по моей талии, погладил бока груди и обхватил горло. Его большие пальцы гладили меня с непоправимым благоговением.

Я не хотела этого.

Я боролась с тягой.

Но все-таки споткнулась.

Я упала в него.

В буквальном и переносном смысле.

Мое тело в его тело; мое сердце в его сердце.

Я вышла из здравомыслия и сошла с ума, потому что у меня не было права так себя чувствовать. Гил не имел права заставлять меня так себя чувствовать.

Его губы захватили мои в самом сладком, самом мягком поцелуе. Его пальцы пробирались сквозь мои волосы, обхватывая шею. Когда наши рты соприкоснулись, он сделал паузу, как бы давая мне шанс отстраниться.

Я попыталась.

Я пыталась перестать любить его.

Но мои губы разомкнулись, и кончик моего языка попросил большего. Большего — вызывающего бабочек.

Его пальцы сжались, крепко держа меня. Гил углубил поцелуй, касаясь своим языком моего, пробуя меня на вкус, танцуя со мной, медленно, нежно, с любовью.

Душ исчез.

Прошлое и настоящее смешались, и я поцеловала его в ответ.

Я целовала его так, как он целовал меня... с преданностью, обожанием и холодным порывом страха.

Это была правда.

Это было подлинно и закономерно.

Мы целовались вечно.

Наши головы исполняли хореографию соблазнения, наши рты идеально подходили друг другу, наши языки были созданы друг для друга.

Мои руки проскользили по его обнаженной груди.

Он вздрогнул и поцеловал меня сильнее, а мои ладони ощутили его громогласное биение сердца под смесью краски и плоти.

Мы не могли остановиться.

Не могли покончить с заклинанием, наложенным на нас, затягивающим нас глубже, запутывающим нас, разрушающим нас. Я спала с Гилом дважды. А любила его много лет. И все же в этом поцелуе было что-то особенное.

Что-то уникальное, необыкновенное и совершенно ужасающее.

Дело было не в сексе.

Дело было не в силе или страсти.

Это было глубже, темнее и опаснее.

Его тихий стон заставил мое сердце расцвести, как роза, ее лепестки жаждали любой пищи, которую он мог предложить. И в то же время шипы в моем животе предупреждали меня не падать. Не подвергать себя снова боли Гилберта Кларка.

Его тело напряглось, когда он попытался отстраниться. Его язык отступил, губы истончились, и я приготовилась отстраниться от самого впечатляющего поцелуя в моей жизни.

Но... когда пространство стало тесным, Гил притянул меня обратно. Он рывком заключил меня в свои объятия, словно не в силах отпустить, и я застонала от боли.

Неужели он не видит, что никто из нас не готов к тому, что последует за этим?

Прижавшись друг к другу губами, он поцеловал меня с отчаянием, которое обжигало. Наш секс был взрывным и почти гневным. Оба раза. Но это... это было совершенно другое. Гил играл не с нашей похотью, а с нашими сердцами.

И я была невероятно напугана.

В его горле зародилось рычание, когда его язык коснулся моего. Затем, издав мучительный стон, он с силой отстранился.

Опустив глаза, Гил выскочил из душа и сорвал черное полотенце с вешалки на стене. Обернув его вокруг талии, он, не говоря ни слова, вышел из ванной.

* * *

— Ты можешь надеть вот это, — пробормотал Гил, когда я вышла из ванной в таком же черном полотенце. — Поскольку твоя одежда...

— Порвана и разрисована?

Он резко кивнул.

— Да.

— Спасибо. — Мой голос был мягким и тихим, когда я взяла предложенную одежду, пока мы стояли в его гостиной. Цветные пятна все еще скрестили нас из-за того, что мы не убирались и слишком много целовались в душе.

Его глаза встретились с моими.

Любые признаки эмоциональной связи исчезли. Снег и лед украшали его черты, помещенные туда из чувства самосохранения.

— Я покажу тебе, где ты будешь спать. — Повернувшись на каблуке, его белая футболка и серые треники выглядели восхитительно с его босыми ногами и влажными волосами.

Я схватила одежду с полотенцем и последовала за ним, пока он открывал дверь справа, украшенную граффити с изображением джунглей и дикой природы. Мой взгляд остановился на левой двери. Дверь, за которой я застала его, выходящим в ту ночь, когда водка и проваленные решения обеспечили мне незабываемое событие на руках и коленях.