Филарет - Патриарх Московский (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 16

— Да что там, великий государь, пусть знает. Всё равно когда-нибудь и у него людишки появятся. Он уже сегодня заводил разговор о причитающейся боярам земле.

— Ну, сам и говори, тогда, — буркнул царь, складывая свои фигуры в мешочек.

Головин дёрнул плечом.

— Это, Федюня, пошло от того, что крестьяне могут перейти от боярина или князя к другому в Юрьев, то есть, Егория день. А раз уйти, то и получить расчёт. Ну и не получают его, иногда. Бояре их так выгоняют. Объегоривают, значит.

— Вот от таких вся земля страдает! — с жаром произнёс царь. — От одного ушли, от другого ушли, а потом и совсем ушли. Вот так крестьяне и уходят с Руси, что пустоши остаются. Или бояре обирают их, или наместники податью непомерной обкладывают. Надоели! И судебник сделан, а всё одно никакой управы на них нет. Монастыри земель наворовали, а лекарную справу не чинят. Народ мрёт. Богадельни полны вот такими мордоворотами!

Царь показал руками, какие у «нищих» морды, и схватился за голову.

— Что делать⁈ Головы рубить⁈ Но тогда вообще останешься без бояр. А, Федюня? У тебя голова светлая, может что дельное подскажешь?

У меня вдруг пересохло горло и пришлось, прежде чем начать говорить, откашляться.

— Я не семи пяди во лбу, государь, но мниться мне, что воруют все. Особенно люди, глупые, не способные своим умом добро нажить. А таких, думаю, всё же больше, чем умных. А посему, тех, кто может что-то улучшить, надо беречь как зеницу ока. Собирать и беречь. Согласен, государь?

Государь нахмурился и взглянул на меня.

— Ну, согласен.

— Собрать умных во круг себя трудно, труднее удержать и сохранить. А почему?

— Почему?

— Потому, что дурак, он хитрый, и умного будет оговаривать, клеветать на него, и ты усомнишься в умном и уберёшь его от себя. Вот как с Адашевым.

— Что с Адашевым⁈ — рыкнул царь.

— Я подумал сегодня, государь над твоими словами о нём. И хотел тебя спросить, не могло ли случится так, что его оговорили?

Царь вскинулся, упав на спинку кресла и задрав бороду чуть ли не в потолок.

— Какое тебе до него дело⁈

— Мне? Совершенно никакого. Ты спросил меня утром, а я, когда сегодня головой стукнулся об пол, вынужден был лежать и думал. Государство у тебя большое, а недовольных тем, что отец и дед твои объединили земли под свою руку, очень много. Надо ли им радеть за земли твои, государь, и за тебя? Думаю, что нет. Вот и чинят они тебе каверзы, изводя верных тебе людей, без которых и ты ослабнешь и государство твоё, ибо нет такого человека, который смог бы одной рукой закрыть и голову и жопу.

Царь смотрел на меня с гневом, а дед с жалостью. Я тоже уже жалел, что начал говорить, но царь вдруг рассмеялся.

— Как-как? Закрыть и голову, и жопу одной рукой? Аха-ха! Слышь, Петрович. Ну, у тебя и внук-умник. Подумал он, значит над моими словами! Аха-ха! Ну, хорошо! Ты считаешь, что я зазря опалился на Адашева?

— Не мне судить. Тебе решать, государь. Ты держал его возле себя долго, значит знаешь его хорошо. Не думаю, что другие бояре и воеводы лучше него. Все люди одинаковые, но дурак ли он, государь?

Царь почесал затылок.

— Не дурак, это точно. С Мстиславскими он контрах. И на Ливонцев идти не хочет. Всё бы ему Азов да Крым взять.

— А разве это плохо? Не он один за то, чтобы южные и восточные рубежи укреплять да расширять.

— Так он же не за войну с Крымом, а против войны с Ливонцами, а это две большие разницы.

— Думаю, не он один против войны с Ливонцами.

— Понятно, что не один. Бай дале, Федюня. Складно у тебя получается.

— Вот, ты сам сказал, что он не дурак, а мы уже утвердились в том, что умных мало, так?

— Так, — согласился царь.

— Зачем же ты его гнобишь? Ведь умрёт он от немилости твоей, как дерево, не поливаемое хозяином.

— Ты говоришь, надо умных держать возле себя, а вот епископ Вассиан учил меня, что держать рядом с собой тех, кто умнее тебя, опасно.

— Не знаю. Не мне судить епископа, государь, но зачем тебе дураки? Чем они помогут тебе и государству в трудную годину? Для забав, да, с дураками весело. А воевать я лучше бы пошёл с умными. Это ратнику думать не надо. Куда послали рубиться, туда и поскакал, а воевода думать должен. Положить войско большого ума не надо. Выиграть схватку — вот шахматная задача. Ты же, кстати, не зовёшь играть в шахматы дураков? Ибо… Что с них толку? Или казной руководить?

Царь тихо рассмеялся.

— Тут ты прав. Но откуда ты всё это знаешь, Федюня?

Я помолчал, вроде как подумав, но не ответил, а лишь пожал плечами.

— И всё-таки ответь! — настоял государь

— Думаю над тем, что вижу. Много читаю. Я мало предаюсь детским забавам. Деда не даст соврать.

Головин кивнул.

— Давно приметил. Вдумчивый отрок.

— Но мне мало кто из окружающих говорит о таком. Почему?

— Наверное потому, что они умнее меня, государь. По настоящему умный человек молчит о том, что знает.

Государь задумчиво прошёлся по спальне и, молча остановившись у кресла, стал стягивать с себя уже расстёгнутый ранее кафтан. Поняв, что пришла моя очередь «ублажать государя», я встал, помог ему поднять рубаху и быстро вколол две пчелиные иглы меж позвонками, поднимаясь всё выше от места первоначальной боли.

— Боль ещё чувствуется? — спросил я.

— Совсем чуть-чуть. Главное, не закусывает.

— Ещё туда вколю, — предупредил я и вколол двух пчёл в то самое болевое место.

Посчитав до сорока, я выдернул пчелиные жала и, одёрнув царю рубаху, погладил его по спине, словно растирая.

— Сильная у тебя рука, — удивился государь, а я вспомнив про ещё одно своё умение, предложил:

— Хочешь, я тебе плечи помну?

— Как это? — удивился он.

— Садись в кресло и положи руки на колени.

Я зашёл царю за спину и, аккуратно положив ладони на плечи, стал нежно разминать мышцы пальцами.

— О-о-о, — едва не застонал царь. — Петрович…

Посмотрев на деда и, увидев его удивлённые глаза, я лишь на мгновение поднял брови и сосредоточился на массаже. Хорошо размяв плечи, и руки до локтей, я снова вернулся к плечам. Потом, осторожно размяв шею, мои пальцы промассировали затылок и легли на голову, цепко обхватив её со всех сторон, «крабиком». Большие пальцы лежали между затылочных «шишок» и ухом. Я напрягся и стал медленно поднимать руки, пытаясь приподнять царя с кресла за голову.

— Ты что делаешь! Голову мне оторвёшь!

— Надо совсем чуть-чуть, государь. Разве тебе не хорошо?

— Оч-ч-ень хорошо, — прошептал Иван Васильевич. — Так и весел бы за выю (3). Даже в голове просветлело.

— Кровь в голову пошла.

— Кровь в голову пошла, моча (4) ушла, — сказал царь.

1 — Знаменный распев — это унисонное, мелизматическое богослужебное пение, имеющее свою специфическую нотацию, называемую столповой нотацией.

2 — Жульё — жуль «вор, мошенник». Связано с болгарским «жу́ля» — «царапаю, тру, обдираю», сербохорватский — жу́лити «драть»

3 — Выя — шея.

4 — Моча — цслав. моча «болото».

Глава 9

Я едва не рассмеялся, а царь был серьёзен.

— У тебя, государь, слишком напряжены мускулы и стянуты жилы.

— Что такое жилы знаю, а мускулы?

— Мясо на костях, что жилы держат, так зовутся мускулы по-латыни. Был у меня другой грек-репетитор, тот хорошо строение тела человеческого знал. Анатомия, называлась наука. Вскрытие, — обозначает. Меня обучил.

— Вскрытие? — удивился царь перекрестившись. — И кого же вы вскрывали?

— Лягушек, государь.

— Хрена себе! Петрович! Что у тебя в семействе твориться? Дитя лягушек ножом вскрывает.

Головин скривился.

— А ты, государь, лягух ни разу не надувал в зад через соломину и под сани не подкладывал?

— Кхе-кхе! — закашлялся государь. — Да-а-а… Зело громко они лопаются.

— Во-во… А отрок в познавательных целях, лягух разбирал. Зато сейчас про мускулы знает и тебе мясо мнёт умело. Мне со стороны видно.