Терновая цепь - Клэр Кассандра - Страница 7

Она машинально начала прибираться: задвинула кресло под стол, поправила занавеску, зацепившуюся за светильник, вынесла чайные чашки за дверь и поставила на пол, чтобы их забрала экономка. Перед каминной решеткой лежала кучка давно остывшей золы; Ариадна взяла небольшую метелку из медной проволоки, чтобы замести золу обратно в камин…

И застыла.

Среди углей что-то белело – стопка наполовину обгоревших бумаг. Она узнала каллиграфический почерк отца. Ариадна присела перед камином. Что же это были за записи, раз отец счел необходимым уничтожить их перед отъездом из Лондона?

Она вытащила документы из камина, стряхнула с них золу и начала читать. Пробежав глазами несколько строчек, она почувствовала, как пересохло в горле и внезапно стало нечем дышать.

Наверху первой страницы были написаны две фамилии: «Эрондейл/Лайтвуд».

Она знала, что совершает нехороший поступок, даже преступление, но имя «Лайтвуд» жгло ей глаза… Если семье Анны грозят какие-то неприятности, она должна узнать, в чем дело.

Страницы были рассортированы по годам: 1896, 1892, 1900. Ариадна просмотрела бумаги, и ей показалось, что ее затылка коснулась ледяная рука.

Отец записывал не суммы потраченных или заработанных денег; он описывал события. События, к которым имели отношение Эрондейлы и Лайтвуды.

Нет, не события. Ошибки. Упущения. Проступки. Здесь были зафиксированы все действия Эрондейлов и Лайтвудов, которые, по мнению отца, вызвали различные проблемы и неприятности; все, что могло считаться проявлением безответственности, неосторожности, некомпетентности, было описано в этих заметках.

Ариадне стало нехорошо. Большая часть этих «проступков» была мелочью, ничтожной ерундой или слухами; сообщение о том, что глава Института Осло не захотел встречаться с Тессой Эрондейл, одной из добрейших женщин, известных Ариадне, было отвратительным. Этому человеку следовало сделать выговор; но вместо этого ее отец внес этот эпизод в список «грехов» Эрондейлов.

Что это такое? Что задумал ее отец?

В нижней части стопки было что-то еще. Лист кремовой почтовой бумаги. Не заметки – письмо. Ариадна развернула письмо и не поверила своим глазам.

– Ариадна?

Девушка быстро сунула письмо за корсаж, прежде чем обернуться к матери. Флора стояла на пороге, нахмурив брови, и сурово смотрела на дочь. Когда она заговорила, в ее тоне не было и следа прежней теплоты, с которой она обращалась к Ариадне внизу, в холле.

– Ариадна, что ты здесь делаешь?

2. Серое море

Когда Люси окончательно пришла в себя, за окном по-прежнему шумел прибой, а свет зимнего солнца был таким ярким, что она сразу зажмурилась. Она села в постели так резко, что закружилась голова. Но Люси твердо решила, что больше не уснет, не потеряет сознание, не вернется в то темное, пустое место, где не было ничего материального, только голоса умерших.

Девушка отбросила полосатое шерстяное покрывало, под которым спала, и спустила ноги с кровати. Первая попытка встать оказалась неудачной; у нее подогнулись колени, и она повалилась назад. Во второй раз, прежде чем подняться на ноги, Люси вцепилась в спинку кровати. Это помогло, но все равно она с минуту раскачивалась взад-вперед, как старый морской волк, непривычный к суше.

Если не считать простой железной кровати, выкрашенной желтоватой краской под цвет стен, в ее маленькой спальне почти ничего не было. В камине потрескивали догорающие угли странного пурпурного цвета, у окна стоял туалетный столик из некрашеного дерева, на котором были вырезаны русалки и морские змеи. Она успокоилась, заметив в ногах кровати свой чемодан.

В конце концов, стараясь не обращать внимания на болезненные ощущения в ногах, в которые словно вонзались тысячи иголок, Люси добралась до окна, находившегося в глубокой нише, и выглянула наружу. Перед ней раскинулся живописный пейзаж, словно написанный белой, темно-зеленой, черной и бледно-голубой красками. Дом Малкольма приютился на скале над маленькой, чистенькой рыбацкой деревней. Внизу, под домом, был узкий пролив, защищавший гавань от бурных океанских волн. В гавани покачивались лодчонки рыбаков. Небо было прозрачным и совершенно чистым, хотя погода, видимо, переменилась совсем недавно – на двускатных крышах деревенских домов белел снег. Из дымоходов к небу поднимались черные столбы дыма, а внизу зеленые волны разбивались об утесы, и белая пена стекала по камням.

Это было прекрасное зрелище – суровое, но прекрасное, и вид бескрайней морской глади вызвал у Люси странное ощущение внутренней пустоты. Казалось, что Лондон находится на другом конце света; там, бесконечно далеко от Люси, остались ее друзья и родные – Корделия и Джеймс, мать и отец. О чем они сейчас думают? Где, по их мнению, она находится? Вряд ли они могут себе представить, что она здесь, в Корнуолле, любуется океаном, за которым лежит французский берег.

Чтобы отвлечься, Люси попробовала пошевелить пальцами ног. По крайней мере, покалывание прошло. Грубые доски пола за много лет стали гладкими, как паркет, и она, скользя по ним босыми ногами, подошла к туалетному столику, на котором стоял таз для умывания и лежало полотенце. Она чуть не застонала вслух, увидев себя в зеркале. Прическа рассыпалась, волосы слиплись и висели космами, дорожное платье было измято, а пуговица от подушки оставила на щеке глубокий след размером с пенни.

Придется потом попросить Малкольма о ванне, подумала она. Он же чародей, наверняка сможет раздобыть горячую воду. А пока пришлось удовольствоваться тазом и куском мыла «Пирс». Умывшись, она сняла грязное платье, бросила его в угол и открыла чемодан. Несколько мгновений девушка разглядывала содержимое – неужели она действительно взяла с собой купальный костюм? Мысль о купании в холодной зеленой воде гавани Полперро заставила ее содрогнуться. Вытащив свой топорик и куртку от боевого костюма, она выбрала темно-синее шерстяное платье с вышитыми манжетами, потом, вооружившись шпильками, принялась приводить в порядок волосы. У Люси упало сердце, когда она сообразила, что золотого кулона на шее нет, но после лихорадочных поисков обнаружила украшение на ночном столике у кровати.

«Это Джесс положил его сюда», – подумала она. Она не смогла бы ответить на вопрос, откуда узнала об этом, но была в этом уверена.

Внезапно ей отчаянно захотелось увидеть его. Надев ботинки, девушка вышла из комнаты.

Дом Малкольма оказался значительно больше, чем Люси себе представляла; ее спальня оказалась одной из шести на этаже, а лестница в конце коридора – украшенная резьбой в том же стиле, что и туалетный столик, – вела в зал с высоким потолком, какие бывают в больших загородных особняках. В деревенском домике на прибрежном утесе едва ли уместилась бы такая гостиная, да и второй этаж, если уж на то пошло. Это сбивало с толку. Должно быть, Малкольм при помощи чар мог увеличить внутреннее пространство дома как угодно, решила Люси.

Насколько Люси могла судить, в доме больше никого не было, но откуда-то снаружи доносился ритмичный стук. Осмотрев холл, она нашла парадную дверь и вышла на улицу.

Ослепительный солнечный свет оказался обманчивым. Было холодно. Обжигающий северный ветер свистел среди голых утесов, и ее шерстяное платье продувало насквозь. Обняв себя руками, дрожа, девушка быстро обошла дом, разглядывая все вокруг. Она была права насчет здания. Снаружи оно действительно выглядело очень скромным – тесный коттедж на три комнаты, не больше. Посторонним должно было казаться, что окна заколочены, хотя Люси знала, что это вовсе не так; побелка на стенах растрескалась и была покрыта пятнами и потеками от влаги, приносимой вечными морскими ветрами.