На своем месте (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 50

С остальной прислугой получилось и того хуже, но Шаболдин даже в этих, казалось бы, безнадёжных, условиях сумел-таки найти крохи сведений, что могли бы оказаться полезными, будь они хоть чуточку полнее. Кто-то вспомнил, что выходя в свободное время из дома, Родимцев всегда шёл по улице налево и никогда направо, кто-то видел его выходящим с какими-то свёртками из галантерейной лавки, кто-то припомнил, что в дом Родимцев после таких выходов возвращался неизменно довольным — «ну чисто кот сметаны объелся!». В общем, наличие у беглого слуги сердечного интереса за пределами дома можно было считать установленным со всею определённостью. Увы, но кто это и где она обретается, так и оставалось неведомым.

Но в любом случае всех нас эти подвижки радовали. Всё же, как ни крути, это был пусть и маленький, но шажок вперёд, приближавший нас к успеху. Да, не так уж прямо сильно и приближавший, однако же хоть какой-то.

Под впечатлением блестящего мастерства, проявленного Шаболдиным в допросах прислуги, загорелся желанием достойно проявить себя и Мякиш. Михаил Дорофеевич взялся за Юревича, успевшего уже перевести дух после общения с приставом, и они вдвоём принялись разбирать денежные бумаги Смирнова, пытаясь найти в них какие-то следы необычных расходов хозяина дома. К концу дня их труды удостоились вознаграждения — осилив записи расходов Смирнова за текущий и прошлый годы, они обнаружили ежемесячно повторявшуюся запись «Д. для М. 15 ₽».

— Пятнадцать рублей? — переспросил Шаболдин за вечерним подведением итогов дня. — Как раз месячная стоимость проживания в очень хороших меблированных комнатах, со стиркою, уборкою и чаем, — определил он.

— Тогда, надо полагать, «Д.» — это Дмитрий, Родимцев, стало быть, а на «М» начинается имя его подруги, — подхватил Мякиш.

— И у этой «М.» есть какой-то свой заработок или же Родимцев ей из своего что-то давал, — я тоже включился в пиршество разума.

— Вряд ли Родимцев её содержал, — с сомнением сказал Мякиш. — Жалованье ему Смирнов двенадцать рублей в месяц платил, не до содержанок тут.

Хм, а Смирнов хитёр… Родимцева он, конечно, баловал, оплачивая жильё его подруге, но самого держал на вполне обычном для прислуги жаловании, не переплачивал. А что, умно — Родимцев в таких условиях просто вынужден был хранить верность щедрому хозяину, но не до такой степени, однако же, щедрому, чтобы слуга имел возможность без хозяйской помощи обойтись.

— Значит, ищем Марию, Маланью или Марфу какую, девицу или вдовицу, что живёт в пристойных меблирашках в весьма приличном доходном доме, имеет свой заработок, наверняка хороша собою и теперь уже живёт не одна? — вопросил Шаболдин.

Как-то настолько всё выходило складно и ладно, что я даже безо всякого предвидения принялся искать в наших построениях нестыковки да подводные камни. Пока искал, предвидение тоже шепнуло, что не стоит возлагать на высказанный Шаболдиным план большие надежды.

— Вот простите, Борис Григорьевич, но не уверен, — подал я голос. — На хорошие меблирашки Смирнов деньги давал Родимцеву, пока здоров был. Сейчас этот источник денег для Родимцева и его подруги закрылся, так что могут и съехать в жильё подешевле.

— Не стану спорить, Алексей Филиппович, — миролюбиво сказал Шаболдин, — но так мы сможем хотя бы имя её установить. А двух человек, да ещё совместно проживающих, искать легче, нежели одного. Опять же, таких доходных домов, где жильё сдадут невенчанной паре или вообще без предъявления хоть какой-то бумаги при записи жильцов, не так уж и много.

Тут уже ни у меня, ни у Мякиша возражений не нашлось. Расстались мы на том, что Шаболдин озадачит здешних губных поиском этой самой «М.», сам займётся прояснением прошлого Родимцева, а Мякиш продолжит разбираться с расходными записями Смирнова. Мне какого-то определённого дела не нашлось, да я пока и не претендовал, объявив о своей готовности помочь Шаболдину либо Мякишу, буде таковая помощь от меня потребуется. Не потребуется — и то ладно, мне бы, пожалуй, лучше посидеть да подумать. Вот не оставляла меня мысль, что что-то мы все втроём тут упустили…

Уже ближе к ночи я вроде даже сообразил, что именно. Заблаговременное открытие счёта для доктора Шиманского и вся история с Родимцевым показывали преизрядную предусмотрительность Смирнова, а ежемесячные выдачи Родимцеву денег на жильё для его подруги говорили о стремлении Ивана Фёдоровича держать свои расходы под своим же неусыпным вниманием. А раз так, то должна где-то быть и некая денежная сумма, заранее приготовленная Смирновым для Родимцева. И вряд ли Иван Фёдорович дал слуге доступ к тем деньгам заранее, не вязалось такое допущение с общим впечатлением от манеры издателя вести денежные и от его отношения к необычному слуге. Значит, пусть Мякиш с Юревичем ищут след этих денег. Найдут, тогда и посмотрим, можно ли за теми деньгами приглядеть и взять Родимцева тёпленьким, когда он решит ими воспользоваться. Предвидение, правда, и тут дало знак не сильно на успех надеяться, но более умных мыслей у меня на тот момент всё равно не нашлось, а потому утром я позвонил Мякишу и договорился встретиться с ним в доме Смирнова.

Найти в хозяйских бумагах след открытия им в Пятой Московской сберегательной кассе счёта на предъявителя в размере трёхсот рублей удалось довольно быстро, и мы с Мякишем и ещё двумя молчаливыми молодцами незапоминающейся наружности поспешили отправиться на место. Я понимал, спасибо предвидению, что в спешке нашей особого толку нет, но благоразумно помалкивал.

Ну да, мы опоздали. Все триста рублей и набежавшие со дня открытия счёта четыре рубля девяносто восемь копеек процентов вот только позавчера снял, предъявив должным образом оформленную сберегательную книжку, некий молодой человек, описание коего, данное кассиром, полностью подходило Родимцеву. Был ли молодой человек один, или же с ним был кто-то ещё, кассир не видел, должно быть, человека ждали в общей зале или даже на улице. Пришлось нам вернуться несолоно хлебавши, и Мякиш с новой силой принялся изучать бумаги Смирнова, я же, раз помощников ему хватало, прокатился ненадолго на завод, после чего вернулся домой. Уже поздним вечером позвонил Шаболдин и назначил на завтра общую встречу у него в губной управе.

Наше утреннее совещание, по традиции проходившее за чаем, начал тайный исправник, поделившийся с приставом нашими вчерашними достижениями и неудачами. То есть неудача, слава Богу, оказалась единственной, а вот с достижениями обстояло чуть лучше — нашлись в бумагах Смирнова и иные записи, что могли бы представлять интерес в нашем розыске, если бы удалось найти им правильное истолкование. Пока же ясно было лишь то, что имелись у предусмотрительного издателя и иные денежные закладки для каких-то неясных нам пока целей. Сильно большими те закладки не были, не превышая тех же трёхсот рублей, но насчитал их Мякиш ещё шесть. Говоря о своих открытиях, Михаил Дорофеевич высказал предположение, показавшееся нам с Шаболдиным более чем резонным, что хотя бы часть тех закладок могла предназначаться опять-таки Родимцеву на тот случай, если прятаться ему придётся долго.

Настала очередь хозяина кабинета делиться новостями о поездке в село Балашино. Мать Родимцева, крестьянская вдова Алёна Матвеева Курнева, как выяснил пристав, умерла за два месяца до того, как её сын принят был в службу к Смирнову, местные даже показали Шаболдину её могилку на сельском кладбище. Родни у неё в селе не было — и муж её покойный, и сама она откуда-то приехали, а откуда именно, никто уже и не помнил. А вот про отца её сына единого мнения у односельчан не имелось. Одни утверждали, что это некий Иван Александрович Харчиков, дворянин и хозяин поместья неподалёку, другие говорили, будто отцом Дмитрия Родимцева был мельник Иван Антонов, третьи же уверяли, что сыночка Алёне заделал какой-то проезжий молодец, которого никто в селе и не знал. Шаболдин добросовестно попытался проверить эти утверждения, но Харчиков отцовство своё отрицал начисто, мельник Антонов уже три года как помер, а проезжий молодец на то и проезжий, что ищи его свищи, как ветра в поле. В церковной книге на том месте, где пишут отца, красовалась запись о том, что полного имени отца Курнева не назвала, записав сына Ивановым, Родимцевым его записали также с её слов, а сельский священник отец Никодим назначен был в село Балашино восемь лет назад взамен почившего в Бозе прежнего батюшки и ничего по этому поводу пояснить не мог, сказав лишь, что прихожанкою Алёна Курнева была не самой ревностной, и в храме Божием появлялась не особенно часто.