На своем месте (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 48

От вина тайный исправник снова отказался, не иначе как по привычке, по той же привычке предложение кофею принял с благодарностью, кажется, даже искренней.

— Скорого улучшения состояния Ивана Фёдоровича доктор Шиманский не обещает, — начал Мякиш с новостей о виновнике, если можно так выразиться, торжества, — но об избежании опасности для его жизни говорит вполне уверенно. Боюсь, однако, дожидаться, пока сам Смирнов сможет отвечать на наши вопросы, мы возможности не имеем.

— А куда вы так спешите? — поинтересовался я. — По-прежнему полагаете, что Родимцев передаст бумаги за границу?

— Пока что таковой возможности исключать не следует, — Мякиш неопределённо качнул головой, — однако чем дальше, тем сложнее ему будет это сделать. За посольствами и консульствами мы уже самым внимательным образом наблюдаем, как и за их служащими, здания дипломатических миссий покидающими. Встретиться с ними незаметно для нас Родимцев не сможет, и наши люди в такую встречу немедленно вмешаются. Не в том тут беда, Алексей Филиппович…

— В чём же тогда, Михаил Дорофеевич? — поспешил я воспользоваться словоохотливостью собеседника.

— Найти Родимцева мы пока никак не можем, — посетовал Мякиш.

— Мне кажется, Михаил Дорофеевич, по поводу Родимцева я вам могу кое-что подсказать, — Мякиш показал самый неподдельный интерес, даже чашку на стол поставил. — Но прежде хотелось бы прояснить у вас несколько важных для меня вопросов.

— И каких же, Алексей Филиппович? — похоже, в голос тайный исправник вложил всю доброжелательность, какая на сей момент у него имелась, но и некоторой настороженности скрыть не смог.

— В каком качестве видите вы моё участие в деле? — упоминание трудностей, с коими столкнулись тайные, представлялось мне более чем подходящим поводом для разговора начистоту. — Простите, Михаил Дорофеевич, но я пока не наблюдаю настоящей вашей заинтересованности в этом моём участии. Не о вас лично я говорю, прошу ещё раз прощения, но о Палате тайных дел в целом. И, опять-таки простите, если вы пожелаете отговориться приказами свыше, будьте лучше так добры промолчать, я это уже не раз слышал. Не посчитайте мои слова проявлением невежливости, но складывается у меня впечатление, что начальство ваше желает использовать меня втёмную, а я такого отношения к себе не приемлю.

— Строго между нами, Алексей Филиппович, — ответил Мякиш не сразу, но и сильно долго над ответом своим не думал, — но моё начальство не вполне себе представляет, как вас применительно к этому делу воспринимать. С одной стороны, не хотелось бы оставлять без пользы для нас неоднократно проявленные вами выдающиеся способности к розыску, с другой же, вы в деле этом лицо заинтересованное, причём расценивать ваши интересы можно по-разному. Опять же, родство ваше с семьёю государя Фёдора Васильевича не забываем. Что именно государь по поводу вас его светлости сказал, мне, как вы сами понимаете, неведомо, но я имею указание препятствий вам в ознакомлении с ходом розыска не чинить, однако к самому розыску вас без крайней на то необходимости не привлекать.

Упомянутая Мякишем «его светлость» — это, надо полагать, князь Свирский, главнозаведующий Палатой тайных дел. Значит, указание ограничить меня в действиях при отсутствии ограничений в знаниях, дано тайному исправнику с самого верха палатной иерархии. Но, должен сказать, вышло занятно — ответ Мякиша на первый вопрос побудил меня вторым задать вопрос совсем не тот, что я заранее собирался.

— Что ж, Михаил Дорофеевич, я очень вам благодарен и признателен за вашу откровенность, — благодарность моя была непритворной, столь честного и прямого ответа я от тайного исправника не ожидал. Теперь пришло время и непредвиденного вопроса: — А вы лично, Михаил Дорофеевич, хотели бы, чтобы та самая крайняя необходимость, без коей меня к розыску привлекать не следует, наступила?

— Не скажу, Алексей Филиппович, чтобы так уж сильно хотел, но, честно говоря, было бы, пожалуй, неплохо, — Мякиш еле заметно улыбнулся. — Вы умеете находить решения даже в крайне затруднительных случаях. С супругой майора Лугового вы, помнится, вывернулись до крайности ловко, узнав всё, что вам нужно было, однако же моё условие ничуть не нарушили. [1]

— И снова примите мою искреннюю признательность, Михаил Дорофеевич, — я уже начал опасаться, не скрывается ли за неожиданной искренностью тайного исправника какая-то неведомая мне пакость, но останавливаться было поздно. — Вместе с последним вопросом: почему вы полагаете, что моё имя названо в пропавших записях Смирнова?

— Вот тут, Алексей Филиппович, мне бы промолчать, как сами вы в начале нашей беседы и просили, — намёк на начальство вышел у Мякиша не особо изящным, зато более чем понятным, — но вы же должны понимать причины такого интереса Ивана Фёдоровича к вашей особе.

— Как и то, что в удовлетворении этого своего интереса господин Смирнов вышел за установленные вами границы? — с самым невинным видом спросил я.

Мякиш молча кивнул — медленно и многозначительно. Ну да, нечто подобное я и раньше предполагал, да и сам же тайный исправник мне то же самое в прошлый раз дал понять, а теперь вот подтвердил, пусть и снова без слов. Честно говоря, с чего бы вдруг Мякиш так разоткровенничался, я и близко не представлял, однако же столь небывалая для него открытость явно заслуживала поощрения. Вот я и пересказал, причём весьма обстоятельно, Михаилу Дорофеевичу свои соображения относительно Родимцева — и о том, что записи Смирнова он забрал не просто с дозволения самого Ивана Фёдоровича, но почти наверняка по его прямому распоряжению, и о том, что выгоду от тех записей искать будет Родимцев не за границею, а в Москве, и что выявление истинных причин хозяйского благоволения к Родимцеву даст ключ как к розыску его самого и вынесенных им из хозяйского дома бумаг, так и к выявлению цели и смысла произошедшего.

— Никакого изъяна в ваших, Алексей Филиппович, рассуждениях я не вижу, — на сей раз задумчивость тайного исправника продолжалась довольно долго. — Однако вынужден заметить, что выявить эти причины у нас получится, лишь дождавшись возвращения к господину Смирнову рассудка и речи. Столько ждать, боюсь, мы не сможем.

— Ну почему же лишь так? — Я тоже не терял времени, пока Мякиш раздумывал, и пришла мне в голову интересная мысль. Если тайный исправник клюнет на мою задумку, то и как поднести её начальству своему так, чтобы оно дозволило ему поступить именно таким образом, придумает. — Есть и другой способ…

— Какой же? — оживился Мякиш.

— Не буду гадать на кофейной гуще, — ага, это я, пожалуй, неплохо придумал упомянуть кофейную гущу за распитием кофею, — но кажется мне, что вашему, Михаил Дорофеевич, ведомству сподручнее шпионов и заговорщиков ловить, нежели по делам частных лиц проводить розыск. У вас и людей в городе меньше, и привычки у них работать с такими делами нет, даже осведомители ваши совсем к иной публике принадлежат.

— И с кем это вы, Алексей Филиппович нас сравниваете? — ревниво спросил Мякиш. Конечно же, всё тайный исправник уже понял, и понял правильно, но вот надо ему зачем-то, чтобы это сказал именно я. А я что, я скажу, ничего со мной от того не сделается…

— Как это с кем? — подчёркнуто деланно удивился я. — С губною стражею и губным сыском, разумеется!

— И как вы это себе представляете? — Мякиш недоверчиво ухмыльнулся.

— Есть такой очень толковый сыщик, старший губной пристав Шаболдин Борис Григорьевич, — начал я. — Впрочем, вы, Михаил Дорофеевич, и сами с ним знакомы. И, кстати, в некотором долгу у него. Да, я понимаю, что дом Смирнова не на той земле стоит, где Елоховская губная управа закон охраняет, но кто помешает вашему начальству договориться с Московской городской губной управой, чтобы она именно Шаболдину розыск поручила и соответствующие распоряжения на место дала? Лучше ведь будет, если совсем новых людей в дело посвящать не придётся, не так ли? Я, кстати, тоже с Борисом Григорьевичем совместно действовать привык…