На своем месте (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 15

Сводил я графа и в наш оружейный магазин, где он громко ахнул, сравнив московские цены на патроны к револьверам, карабинам и охотничьим ружьям с теми, по которым это добро продавалось в Пруссии, и на радостях закупился боеприпасами в преизрядном количестве.

Не обошлось и без подарков. Вручая мне инкрустированную золотом шпагу и так же украшенный охотничий кинжал, Альберт сразу объявил, что отдариваться за них не следует, ибо это его ответный дар на отосланные ему в своё время стволы, но, как говорится, не на того напал, и получил свой карандашный портрет в исполнении Оленьки, дамский револьвер в серебре и полсотни патронов к нему в серебром же и перламутром инкрустированной деревянной шкатулке для Кати, и даже украшенную авторской дарственной надписью книжку моих «Военных рассказов». По-русски Альберт, увы, не читает, но, узнав о том, что я ко всему прочему ещё и литератор, заявил мне, что просто обязан иметь мою книгу в своей библиотеке и заверил, что вопрос с переводом обязательно решит.

Удалось нам по старой памяти и позвенеть железом. Я, по правде сказать, опасался, что уже забыл, как это — с шашкой против шпаги, но Турчанинов своё дело знал, и уделал графа я менее чем за полминуты, а потом сослался на раненую ногу, на чём наши фехтовальные упражнения и закончились.

Ну и, ясное дело, мы с Альбертом говорили, говорили и говорили — всё же за те пять лет, что мы не виделись, и у него, и у меня случилось много чего. Тем не менее всё когда-то кончается, и вскоре я посадил приятеля на поезд до Кёнигсберга. Когда теперь увидимся?..

[1] Полицейский советник (нем.), чин, соответствующий армейскому майору

[2] См. роман «Пропавшая кузина»

[3] Выборный руководитель студенческого братства

[4] Выборная должность в германских студенческих братствах, инструктор по фехтованию и надзиратель за соблюдением правил на поединках

Глава 8

Старый знакомый и новый поворот

Перехожу на выкладку двух глав в неделю — по средам и субботам. Приятного чтения!

Или лучше оставить выкладку по субботам, но сразу по две главы? Голосуйте в комментариях! Голосуем до субботы.

— Не понимаю, Алексей Филиппович! — сокрушался Шаболдин. — Вот совершенно не понимаю!

Да уж… Я и сам-то ничего не понимал, и потому очень хорошо понимал пристава. Чего мы с ним не понимали? Да смысла действий этого «Иван Иваныча», чтоб ему пусто было!

Ну в самом же деле — пока мы с Альбертом мотались по Москве, наниматель Мартынова всего один-единственный раз пытался за нами увязаться, но опять заметил губных соглядатаев и в своей обычной манере от их внимания ловко и на удивление быстро ускользнул. Потом ещё раз отметился, наблюдая за моим домом, вновь скрылся и… и всё. Пропал. Исчез. Как будто прямо растворился. Вторая седмица уже пошла, как ни у моего дома, ни по ходу моих перемещений люди Шаболдина его не видели. Вот как прикажете такое понимать⁈

Мысль о том, что таким образом «Иван Иваныч» пытается успокоить губных, чтобы они перестали за мной присматривать, была первой, что одновременно пришла в голову нам с Борисом Григорьевичем. Почти сразу за ней последовала и вторая — погода в начале апреля месяца по-апрельски же переменчивая, днём солнышко пригревает, хочется одеться полегче, но тогда запросто можно застудить грудь, спину или шею на холодном и сыром ветру. То есть «Иван Иваныч» мог сейчас лежать дома больным, надсадно кашляя и громко чихая, так что вовсе не до слежки за мною ему было. Вероятность того, что какие-то неведомые нам свои задачи «Иван Иваныч» уже решил, потому и прекратил попытки за мной следить, мы, конечно, тоже рассмотрели, но вынуждены были признать: в нынешних условиях это предположение нельзя мало того, что ни доказать, ни опровергнуть, но даже и проверить. В общем, куда ни кинь…

В попытках установить, кто может прятаться под личиной «Иван Иваныча», Шаболдин тоже не преуспел. По его запросу Московская городская губная управа составила перечень отставных чинов губного сыска, проживающих ныне в Москве, и Борис Григорьевич тихо и аккуратно перечисленных в нём людей проверял, половину уже успел проверить, но не нашёл ни за кем ничего предосудительного. Все проверенные приставом сыщики-отставники вели сугубо частную жизнь, никаких признаков занятий сыском на заслуженном отдыхе у них не просматривалось. Впрочем, с проверкой дело ещё не закончилось, так что могло случиться всякое. Предвидение на сей счёт скромно помалкивало.

Я, правда, поинтересовался, а почему речь идёт лишь о московских отставниках, на что Шаболдин резонно указал мне на хорошее знание «Иван Иванычем» московских переулков и московского воровского мира, чего от тех, кто в Москве бывает наездами, ожидать не следовало бы. Пришлось согласиться.

Не смог пристав и найти в Москве вообще никаких частных сыщиков. По крайней мере, Шаболдин точно выяснил, что в установленном законом порядке, то есть, имея на то дозволение от властей, состоя в гильдии и уплачивая с заработка налоги, этим не занимается никто, даже гильдии такой не существовало. Что ж, как говорится, отсутствие результата — тоже результат. Стало быть, «Иван Иваныча» можно будет наказать ещё и за недозволенный промысел. Если, конечно, удастся его изловить.

Мы с Борисом Григорьевичем решили, что присмотр за мной его люди пока продолжат, однако же в сокращённом составе, поскольку у них и других дел хватает, а «Иван Иваныч» никак пока что не проявляется. На том я почти что родную Елоховскую губную управу и покинул, оставив Бориса Григорьевича дальше разбираться с нынешними жизненными обстоятельствами отставных сыщиков. Вернувшись домой, я устроил себе, супруге и Андрюше прогулку, потом мы отобедали, я удалился в кабинет и в очередной раз попытался подумать над происходящим.Бесплодными мои размышления не оказались, и смысл действий «Иван Иваныча» я начал если и не понимать, то, по крайней мере, более-менее непротиворечиво представлять.

И смысл этот состоял вовсе не в краже. Как мне представлялось, он и не собирался чего-то у меня красть, и Мартышку на кражу подрядил для того лишь, чтобы вынудить меня к каким-то нужным ему действиям. Но вот тут уже начиналась сплошная «терра инкогнита». Если он и впрямь искал какие-то полумифические артефакты чёрного стекла и полагал, будто у меня таковые имеются, то, заслав ко мне воришку, мог посчитать, что я захочу их перепрятать, и пытался выследить, где я устрою эту захоронку. Мог просто постараться выбить меня из колеи, чтобы я начал метаться туда-сюда, а он бы эти мои метания отслеживал, чтобы… Тьфу, и тут ничего не понятно! Но раз перестал «Иван Иваныч» за мною следить, значит, каких-то своих целей достиг. Или у него возникли какие-то препятствия к продолжению слежки, та же болезнь хотя бы. Могло, конечно, случиться и так, что наниматель Мартынова понял бесполезность своей слежки за мной, и тогда следовало бы ожидать от него ещё какой-нибудь пакости, но это опять-таки относилось к области предположений и гаданий не знаю на чём.

Понимая, что дальнейшее топтание на этой зыбкой почве ни к чему хорошему не приведёт, я попробовал определить некую точку во времени, ставшую для всей этой загадочной истории отправной. По всему получалось, что это тот самый день, когда к уважаемому среди московских воров Курдюмову-«Печёному» пришёл некий «Иван Иваныч». Подумалось, что раз уж именно встреча Курдюмова с необычным заказчиком запустила эти события, неплохо было бы уточнить день, в который она произошла — ни Мартынов, ни Курдюмов точно его не называли, но мне почему-то это показалось заслуживающим внимания. Увы, к моменту этого моего озарения присутственные часы в губной управе уже закончились, пришлось отложить на завтра…

Желанию моему поговорить с Курдюмовым старший губной пристав Шаболдин если и удивился, то виду не показал, и вскоре мы с приставом устроились в допросной, куда почти сразу и привели старого вора.

Памятуя о том, что с Курдюмовым Шаболдин обращался по-доброму, насколько такое вообще возможно между государевым человеком и вором, я и сам решил выстроить беседу с Курдюмовым схожим образом. Мне хватило просто назвать себя, чтобы тот сообразил, что это в мой дом влез Мартынов по заказу «Иван Иваныча», и проникся важностью момента.