Алхимик - Романович Роман - Страница 4

– Как прикажете, господин, – ответил боевик без эмоций.

– Пленников доставьте на базу. Проследите, чтобы дом сгорел дотла.

Солдат поклонился и отправился обратно к дому. Господин, он же Вячеслав Коршунов, проводил его взглядом и сел обратно в машину.

– Слава, ты уверен в этом шаге? Не слишком нагло? – спросил его седой старик, сидящий на заднем кресле. Водительское место закрывало непроницаемое стекло, говорить можно было свободно.

– Отец, ты и сам знаешь. После того, как умер последний достойный князь, некому нас прижать.

– После гражданской войны только всё утихло, а ты опять начинаешь.

– Война не заканчивалась, отец, и мы с тобой это уже обсуждали. Пока есть возможность, нельзя упускать земли. Не беспокойся, юридически оформим всё так, что не подкопаешься. Соколовы нам сильно задолжали.

– Твоё право, сын. Я доверяю тебе. Что с пленниками сделаешь?

– Туда же их, куда и остальных. Надо продолжать исследования.

– Всё же думаешь, что будет новое столкновение?

– Думаю. Наши противники трон не уступят. Мы тоже не сдадимся.

– Всё ты никак не успокоишься.

Вячеслав Коршунов ничего не ответил. В первый бой он попал в пятнадцать лет. Тогда он ехал с отцом. Тот его забрал из училища. Машину атаковали, и им чудом удалось выбраться живыми. Это было следствием слабости их семьи и в какой-то мере отца. Он вёл не лучшую политику, что привело род к той черте, за которой очень легко превратиться всего лишь в строчку в каком-нибудь учебнике.

Через три года после того дня Вячеслав сам напал. Тогда клан сильно пострадал, и некому было защищать то, что осталось. Пришлось брать дело в свои руки и становиться у руля. Отец получил серьезное ранение и не мог править.

В каком-то роде Вячеслав был рад, что всё так сложилось. Хотя слово «рад» в данном случае ему казалось неуместным. Скорее он отдавал дань уважения череде событий и вызовов, которые закалили его характер и сделали тем, кто он есть.

Спустя двадцать лет правления мужчина привык к войне. Он жил войной, мыслил ее категориями и всегда готовился к бою. Это привело к тому, что из задыхающегося рода они превратились во влиятельную семью, близкую к самому верху.

Сегодня была скинута с поля одна из пешек. Теперь пора было подготовить верных ферзей. Скоро, очень скоро, Вячеслав собирался сделать ещё один верный шаг в пути наверх.

***

То, что я увидел, когда очнулся, меньше всего походило на мирную жизнь. Не бывает жизнь мирной, когда обнаруживаешь себя распятым на столе. Руки и ноги были жестко зафиксированы ремнями. Шея тоже. Кожей я ощущал холод металла под спиной. Лежал на каком-то столе в белом, стерильном и неприятном помещении.

Люди в халатах игнорировали мои вопросы. В сознании я находился недолго. Успел понять, что дело плохо, вспомнить, что этому предшествовало и грязно выругаться про себя, думая о том, какая судьба ироничная штука. Сдохнуть в какой-то лаборатории? Да хрен вам.

Жизненное правило номер два: всегда ищи возможности. Когда нашёл, действуй в их рамках.

Алхимия базируется на математическом совершенстве. Главное правило отражало совершенство жизни. Всегда есть варианты. А если их нет, значит, нужно создать. Додумать я не успел. Мне что-то вкололи, и я провалился в забытье.

***

Где бы я ни находился, это место не отличалось любовью к детям. Меня называли «образец номер тринадцать». Проклятое число, и я всей душой верил, что стану проклятьем для моих пленителей. Было отчего их возненавидеть.

Почти каждый день у меня брали анализы. В основном кровь и мочу. Против последнего я ничего не имел. Но кровь… Каждая капля содержала в себе жизненную силу, которая очень важна для алхимика. Чем её меньше, тем меньше возможностей. Силы в теле ребенка, который пару лет провалялся в коме, и так было чуть, а эти сволочи ещё и уменьшали её запасы.

Чем только увеличивали счет, который я собирался им предъявить. Рано или поздно.

Они либо что-то вынимали из организма, либо что-то вводили. Чувствовал я себя от этого неважно. То боль накатит, то мышцы судорогой сведет, то кости затрещат, то галлюцинации придут. Меня либо держали связанным на столе, обследуя, либо засовывали в смирительную рубашку и бросали в камеру, где я лежал часами.

С прижатыми к телу руками я ровным счетом ничего не мог сделать. Иначе бы давно выбрался и разнес здесь всё и вся. Скорее всего, это стоило бы мне жизни, но страшнее смерти лишь жизнь в плену, словно у лабораторной крысы.

В какой-то момент я потерял счет времени. Прошёл месяц, два или больше – сложно уследить, когда большую часть времени ты валяешь связанным в клетке, да ещё и в забытье.

Что бы они со мной ни делали, это влияло на тело. Я чувствовал, что со мной что-то происходит, но не мог понять, что именно.

Попыток выбраться я не оставлял. Отодвинул их чуть в сторону, когда стало совсем дерьмово. Опыты разрушали организм. Я сосредотачивался на той печати, которую наложил на себя, и укреплял её. Удержать от распада – это то немногое, что можно сделать с готовой печатью без рук. Иногда меня отпускали. В туалет или душ. В эти момент я украдкой обновлял печать и чертил новые. Для надзирателей это выглядело так, будто мальчик просто водит по своему телу пальцами. Они были слишком невежественны, чтобы понять мой великий замысел.

Я не я буду, если не найду способ выбраться отсюда.

***

В лаборатории находились двое. Один сидел за изучением анализов. Он вносил новые данные, чтобы сравнивать их с измерениями за предыдущие дни и подтвердить положительную динамику. Или отрицательную, если им не повезет. Второй сидел за столом.

– Приплыли… – пробормотал Тихомир Владимирович, глава третьей секретной лаборатории рода Коршуновых.

Он только что положил телефонную трубку и побледнел.

– Что там? – насторожился заместитель, отрываясь от анализов.

– Наши проиграли, – обреченно заявил мужчина. Для него эта фраза означала конец карьеры. А возможно, и жизни. – Поступил приказ вывезти всю документацию и залечь на дно. Все образцы и материалы в расход. Лабораторию сжечь. Приказ 66.

– Приплыли, – повторил эхом лысый мужчина, оглядывая помещение и труды последних лет. – Только получили какие-то стабильные результаты! И всё насмарку!

– Ничего. Если Коршуновы уцелеют, то рано или поздно возобновят работы, – сказано это было так, что оставалось непонятно, кого он этим хотел утешить. Себя или коллегу.

Пока Тихомир говорил, он прошёл через кабинет и нажал на аварийную кнопку. К стене крепилось три кнопки в ряд. Две отвечали за случаи, относящиеся к бедствиям: пожарам или угрозе от образцов. Последняя относилась к тотальной зачистке. Всего в лаборатории работало семнадцать человек. Они тут жили, спали и выбирались в увольнительные раз в полгода. Каждый знал, что ему делать. Помимо персонала, здесь же находилась постоянная охрана из десяти воинов рода. Получив сигнал, они должны будут устранить образцы, пока другие готовят и пакуют документацию.

– Поторапливайся, – сказал Тихомир. – Если поступил сигнал, значит, за нами могут прийти.

***

Когда тебя месяцы напролёт используют как лабораторный материал, рано или поздно наступает момент, когда придётся отправиться в утиль. Если кто-то из моих пленителей думал, что жизнь здесь сломит меня, он сильно ошибался. Видал я дерьмо и похуже.

Совсем рядом раздались выстрелы. Один и сразу ещё один. Десяток секунд тишины и ещё два выстрела. Контрольные.

Я кое-как поднялся и доковылял до двери. Прокусив себе губу, коснулся ею стены и позволил крови набежать, выводя узоры. Выходило криво. Там, где точность недоступна, приходится брать силой и ценой. Преобразование всегда требовало большой платы. Кровь – одна из самых ценных жидкостей, несущая в себе бездну информации, а следовательно, и ценности.

Когда дверь палаты отворилась, в проходе показался ствол пистолета, следом за ним рука и её хозяин… Охранник меня не увидел, вошёл внутрь и обнаружил в углу справа. Наверное, он подумал, что я испугался. И сильно удивился, когда заметил мою кровавую улыбку.