Экземпляр (СИ) - Купор Юлия - Страница 67

— Тебе настолько не понравилось? — кокетливым тоном спросила она. — Это новые капсулы, тут кофеина больше.

Костя озадаченно сел за стол, продолжая держать в руках полотенце.

— Ты чудовище, — отрешенно произнес он.

— А ты не знал? Мы десять лет женаты, мог бы и догадаться. Я Белогорская, что с меня взять.

— Точно. От осинки не родятся апельсинки — так мой отец говорил.

— Ой, — воскликнула Диана, сделав вид, что обожглась кофе.

— В тот вечер, — Костя вытягивал из себя слова, точно клещами, — ты летела через всю страну — не ко мне? Ведь не ко мне же? Ты летела, чтобы замутить с моим отцом, да? Он же тебе всегда нравился.

Диана отодвинула чашку и спрятала лицо в ладонях. Каштановые пряди повисли на тонких пальцах, будто диковинные лианы.

— Отвечай же! — Костя стукнул кулаком по столу, отчего задребезжали чашки и пепельница.

— Я была не в себе, — голос Дианы, пропущенный словно через фильтр, прозвучал глухо. — Я сошла с ума и не ведала, что творю. Я хотела умереть. Черт побери, больше всего на свете я хотела умереть, разбиться в этом самолете авиакомпании «Аэрофлот».

— «Трансаэро», — поправил ее Костя. — Когда ты уже запомнишь?

— Нет, Кость. Ты меня, как всегда, не понял. Я летела в этом самолете: папа — по правую руку от меня, мама — по левую, и я посередине, напичканная лекарствами, пережившая, как мне казалась, главный ужас всей своей недолгой жизни. Гудели турбины. А я летела и думала только о том, чтобы этот самолет разбился, разбился в труху, и чтобы нашли эти дурацкие черные ящики, как показывают в новостях, и чтобы на место аварии прилетела съемочная группа Первого канала, и чтобы где-нибудь собралась плачущая толпа, и чтобы… Чтобы меня в этом блядском цирке уже не было, больше никогда не было! И знаешь, я иногда представляю себе, что тот самолет Москва — Екатеринбург так и не приземлился в аэропорту Кольцово, и мои обгоревшие останки похоронили в общем гробу, а все, что произошло после этой катастрофы, лишь плод больного воображения моей души, которая на всех парах ебашит в ад!

— Диан, хватит уже нести чушь! — рассердился Костя.

Главным образом из-за того, что все события того вечера, вечера, когда пьяная вдрызг Диана Белогорская, его будущая жена, появилась на пороге родительской квартиры, замерзшая, лопочущая страшные слова про смерть и катастрофу, — так вот, все эти события он миллион раз прокручивал в своей голове и так и сяк, понимая, что не могут кусочки пазла сложиться в единую картину.

— Диан, ты не в Кольцово прилетела. Я же видел твой авиабилет. Ты прилетела в челябинский аэропорт. Международный аэропорт Челябинска имени Курчатова. Что ты несешь?

— А может, и не прилетела, — тихо, потупив взор, произнесла Диана.

— Ты не была в аду, Диан, — мягко перебил ее Костя, у которого от этой речи начали привычно плавиться мозги — он так и не перестал удивляться странному, пугающему до черноты мировоззрению Дианы Белогорской, той самой Белогорской, которая никогда ни на йоту не была Григорьевой, хотя в паспорте вот уже десять лет значилась именно эта фамилия. — Ты не была, а я был. И знаешь, это вполне себе веселое место.

Он залпом допил остывший кофе, и, вот блин, даже кофе имел какой-то сивушный дух.

— Что-то с тобой произошло за последнее время, да, — заметила Диана, закуривая сигарету.

Костя бросил невольный взгляд на холодильник. Магниты, магниты, дурацкие магниты, опять они висят неправильно! О, они, эти магниты, буквально сводят с ума! Костя рывком поднялся со своего места, в два шага подлетел к холодильнику и пообрывал уродские магниты. Пообрывал, дернул дверцу, за которой стыдливо пряталось мусорное ведро, да и выбросил их все. Тай (Самуи и Пхукет), Париж, отчего-то Пенза (там кто-то из друзей был), бессмертный Питер и Владивосток с этим его Русским мостом. Все-все выбросил. Даже как-то легче стало.

— Я душу дьяволу продал, — сообщил Костя, снова садясь напротив Дианы.

— В смысле, ты связался с криминалом, как твой… — Диана осеклась, решив, очевидно, лишний раз не упоминать о Григорьеве-старшем, — как мой… как наши?..

— Нет, зайка моя. Все намного-намного сложнее. Зато я теперь дружу с Робертом Векслером.

— Ох, — Диана округлила глаза и затянулась сигаретой.

Она задумалась — отвела взгляд куда-то в сторону, прищурилась, отчего вокруг глаз появились заметные гусиные лапки, и еле слышно произнесла:

— Если я попрошу прощения, то смогу остаться с тобой? Если что, я с Крапивиным даже еще не спала, так что по факту я тебе не изменила.

— Зато ты переспала со мной, изменив новоиспеченному бойфренду.

Диана наконец-то сфокусировала взгляд своих светлых (точно растекшаяся ртуть собралась в единую каплю) глаз на Косте.

— Я правда не знаю, что делаю. Крапивин был моей мечтой, моей несбывшейся мечтой, любовью, которую у меня так жестоко отобрали, и вот он появился, и у меня снесло башню, но я… я не знаю. Ах, я в такси об этом уже говорила, и вот теперь… Опять… Я… Я такая дура!

Она выглядела и вправду растерянной, но Костю отчего-то это только рассмешило.

— И поэтому ты удрала с режиссером Якиным, — съехидничал он.

— Еще все можно исправить, правда? — заламывая руки, произнесла Диана.

Ее жест выглядел очень напыщенно и театрально, Станиславский и Чехов в гробу бы перевернулись, причем одновременно. Костя ни на секунду не верил в ее искренность, но от этого было только больнее.

— Нет, — ответил он и решительно встал из-за стола, словно намекая, что разговор окончен.

— Прости меня, пожалуйста! Я сама не ведаю, что творю. Всю свою жизнь я была никчемной куклой, которую можно было сломать в угоду прихоти, отец думал, что я стану знаменитостью, а я стала никем, потому что и была никем. И вот теперь что-то приключилось — я сама не заметила, как стала вдруг свободной и живой, прежняя бессмысленная кукла обрела, кажется, разум, и появились какие-то чувства, и я не знаю еще, что с этим подарком делать, вот и мечусь, как придурочная, — тошнотворная пауза. — Ну хочешь, мы еще раз займемся сексом? Ну как нормальные люди, на кровати, со всеми причиндалами.

— Хочу ли я? — глухо ответил Костя — он, словно прячась, остановился в углу между стеной и мойкой. — Знала бы ты, как я этого хочу. И как я хочу тебя. Да я б с тебя шкуру спустил и трахнул бы так, как ведьму, с начисто содранной кожей. Но — нет. Я тебя не прощаю, и все кончено, — он сжал кулаки, да так, что ногти больно впились в ладони. — Ты эмоциональный инвалид и психопатка, — сквозь зубы сказал Костя, чувствуя, как в его сознание проливается злоба, точно черная холодная вода. — Ладно, выпендриваться не буду, я-то вообще убийца. Но был момент, когда все мои деяния имели смысл — как мне казалось. Ибо все я делал ради тебя. Я даже убил человека, — Костя повысил голос чуть ли не до крика, — с твоим именем на устах! Но все прошло, все кончено, нет больше ни в чем смысла. Я хочу, чтобы ты ушла.

Диана сделала было шаг в сторону Кости, но тот ее остановил резким жестом руки.

— Не смей ко мне приближаться. Уходи.

— Ты ведь потом пожалеешь об этом.

— Тебя не касается, о чем я буду жалеть, а о чем нет. Проваливай.

— Не отпускай меня, пожалуйста. Я полная дура, если позволяю тебе…

— Проваливай.

Диана вытащила из шкафчика стакан и налила воды из-под крана. В четырех стенах висела такая плотная и густая тишина, что ее можно было резать ножом, как сливочное масло. Костя стоял спиной к окну, прислонившись к подоконнику, и все не решался: сказать — не сказать. Ну раз уж этот вечер стал вечером откровений, то почему бы и нет.

— Как тебе Муравьев? — с места в карьер начал Костя.

Он старался не смотреть на Диану. Краем глаза он видел ее, видел, как она быстрыми глотками пила воду, потом открыла кран, и налила в стакан еще воды, и залпом выпила эту воду, но старался не фокусироваться на этом зрелище, хотя у него плохо получалось.

— С чего ты заговорил о моем психиатре? — Диана наконец-то поставила стакан на столешницу.