Экземпляр (СИ) - Купор Юлия - Страница 64

Костя, пока пил, еще попытался набрать несложный Дианин номер, но опять безуспешно — абонент по-прежнему находился вне зоны действия сети. Сама наберет. Внезапно Костя понял, что проголодался. Можно было бы сгонять в ближайший супермаркет, например «Магнит», что находился на первом этаже, или «Дикси» в соседнем доме, накупить там полный пакет еды, что-нибудь приготовить, можно было, вообще не напрягаясь, накупить полуфабрикатов в магазине на порожках, что находился напротив «Дикси»: в этом магазине работала приветливая продавщица, которая все время кокетничала с Костей, а еще там продавали алкоголь, которого не было нигде, и продавали, между прочим, даже ночью — почти подпольно, почти по-бутлегерски, в черно-золотых полосатых пакетах без ручек.

Впрочем, был еще один буржуйский вариант, и он нравился Косте больше всего, — дьявольская служба доставки. Можно было позвонить Блаватскому, спросить, что у них сегодня в меню, и приказать, чтобы привезли, и как можно скорее, и сервировали все, как в прошлый раз, — с глубокими тарелочками, крышечками, соусницами и салфеточками. Недолго думая, Костя набрал номер господина Блаватского, заказал пасту с морепродуктами на двоих, вина и «чего-нибудь на ваше усмотрение, сеньор Блаватский, я доверяю вашему безупречному вкусу, мучас грасиас». Блаватский на том конце провода (провода? серьезно?) деловито закашлялся, но заказ принял. Костя вырубил звонок, полистал меню и снова набрал Дианин номер. И снова ответом ему было бессмысленное пиликанье. «Телефон забыла зарядить, — догадался Костя, — чертовы айфоны. Говорил же я переходить на „Андроид“!»

Из крана закапала вода — а может, она и до этого капала, просто никто не замечал, — и Косте показался оглушительным этот сбивчивый и неправильный звук. Он не сразу сообразил, что машинально считает капли. Досчитал до двухсот, а потом перестал.

— Блин, ну где эта доставка! — рассердился Костя и попытался дозвониться.

Блаватский откликнулся сразу.

— Еду я, еду! Жди!

И отключился — звуки гудков затихли и растворились в тишине, словно кусок рафинада в горячем чае. Секунды, прежде аккуратные и плавные, стали вдруг острыми и колючими. Не секунды, а микросхемы тревоги какие-то, ну право слово. Костя, сидевший как на иголках, вдруг испугался, что Блаватский приедет намного раньше, чем Диана, и еду надо будет разогревать в микроволновке, а это было бы по меньшей мере неуважительно по отношению к поварам.

За окном проехала машина, из которой играла оглушительная, очень веселая музыка. Свет от фар сиреневым лунным зайчиком пробежался по потолку. Машина уехала, лунный зайчик ускользнул. Во рту и без того пересохло, еще это противное кисловатое послевкусие от пива. Костя налил из графина теплой воды и судорожно, до спазмов в горле, ее выпил. Какая-то вакуумная неопределенность, воздух выкачали, дышать нечем, ничего непонятно, в голове вата. Не нужно было пиво пить, надо поужинать, ах черт, Блаватский, ну где он, в самом деле.

Всеобщая вакуумность мироздания усиливалась еще и тем, что сообщения не уходили. Ну где ее, черт возьми, носит, связи нету, сети нету, интернет отключили, говорил же, переходи на «Мегафон», переходи на «Мегафон», но нет же, «Билайн», мне нравится номер, он у меня давно, я привыкла, так можно не меняя номера перейти, нет, Кость, отстань, я не хочу. И вот те на — связи нет, сообщения не прочитаны, конец света близок, вот уже и всадники понукают своих норовистых лошадей. Розыгрыш розыгрышем, но пора и образумиться. Да и, положа руку на сердце, не смешно ни фига. Ухожу, говорит, десять лет жизни, бла-бла-бла, это все, конечно, очень интересно, но никуда она не уйдет, потому что, в сущности, ей уходить некуда. Сейчас она придет домой, сначала мы, конечно, посмеемся, но потом надо будет с ней поговорить, чтобы так больше не шутила. Что она, Ельцин, что ли, чтобы пафосно уходить, в самом-то деле.

Костя машинально листал меню телефона и зашел на сайт «Вконтакте». Точнее, он не просто так зашел — перед этим мелькнуло оповещение: «Диана Белогорская опубликовала новую историю. Посмотрите, пока она не исчезла».

И только он успел подумать, с чего это вдруг Диана Белогорская должна исчезнуть, как пальцы сами нашарили нужное приложение. И — ой, будто электрический разряд, так внезапно и так больно. На Дианиной полузабытой страничке, страничке, которую она не вела с начала нулевых, появились новые фотографии. На этих фотографиях, на этих, блин, селфи Диана Белогорская, счастливая, улыбающаяся, была запечатлена с мужчиной, чья красота сбивала с толку, сражала наповал, лишала рассудка, и, тьфу, как симметричны были его скулы и подбородок, как идеальна была его трехдневная щетина, как ясен был взор, о… проклятье, проклятье, проклятье…

Костя швырнул телефон об стену, подскочил со стула и, точно любовник в дешевом водевиле, начал ходить кругами по кухне, заламывая руки, изнемогая от собственной беспомощности. Смейся, паяц, над разбитой любовью. Он чувствовал себя жалким, жалким, жалким, обманутым вкладчиком, лишенным смысла жизни, нутро его горело, и пресловутый огонь в чреслах грозился в одночасье все спалить, да и пусть все горит, да-да-да, гори огнем, проклятая, дурная вселенная, самый худший из миров — мир, в котором Диана Анатольевна предпочла ему, Косте, чудом выжившего красавчика-хоккеиста с идеальным лицом и, возможно, безупречной душой.

12

Костя еле разлепил губы.

— Мичурина, двенадцать, — сказал он таксисту, грузно заваливаясь на переднее сиденье.

Так это был не розыгрыш. Черт, черт, черт, она и вправду ушла, ушла, ушла-а-а, и к кому, к своему бывшему, к этому недобитому красавчику Егору, за каким-то хреном вернувшемуся в Воскресенск-33. Костя сходил в магазин и купил бутылку виски. Дайте пол-литра, «Вильям Лоусонс», возьмите лучше ноль семь, выйдет дешевле, хорошо, дайте ноль семь и шоколадку, «Альпен Голд» с орехами, хотя нет, знаете, не надо шоколада, оставьте только бухло. И продавщица пробила алкоголь, и Костя расплатился картой, ведь на карте у него теперь было много денег, очень много денег, money-money-money always sunny in the rich man’s world, и так теперь будет всегда. Еще в кармане пальто оставалась наличка, две тысячные купюры и одна пятисотрублевая, хорошо, пригодятся, ох уж эти мелкие радости богатых людей.

Наличка пригодится для такси. Ой, точно. Костя собрался в эту самую «Аризону», а зачем, что он хотел сказать жене и что он хотел сказать Егору? Да блин, придется импровизировать, потому что слов-то никаких не осталось. Таксист (лицо было знакомое — это не он тогда случайно на кладбище подвозил? Или у всех таксистов Воскресенска-33 одинаковые лица, для удобства, чтобы пассажиры не смущались?) поморщился, но, увидев в руках у Кости пятисотрублевую купюру, смягчился. Водитель включил музыку, помог Косте закрыть дверь и только после этого тронулся. Автомобиль тронулся, Костя немного тронулся, водитель не тронулся.

За окном проплывали меланхоличные огоньки уличных фонарей, теплые квадратики окон и назойливая реклама. Все это безобразие однажды было названо Воскресенском-33. Костя, не забывая по чуть-чуть прихлебывать из бутылки, следил за тем, как под музыку менялись кадры кинопленки: вот проехали АЗС, похожую на гигантскую картонную коробку с игрушечным подсвеченным изнутри минимаркетом, где сновали туда-сюда крохотные человечки в красной спецодежде — кассиры, издалека похожие на лего-человечков, потом проехали мертвый и безжизненный пустырь, потом проскочили шеренгу пятиэтажек, похожих на корпуса огромной больницы, такие они были одинаковые, потом эта больничная скромность сменилась почти рождественским шиком «Бруклина» (только тогда Костя догадался, что таксист нехило-таки удлинил дорогу, сделав крюк чуть ли не в полгорода), а на смену «Бруклину» снова пришли пятиэтажки и затерянный среди пятиэтажек «ШИНОМОНТАЖ 24 ЧАСА, МОЙКА АВТОМОБИЛЕЙ». Ах, вот в чем дело — поехали в объезд, не через Мичурина, где вещевой рынок, а через Дзержинского, где была та самая хинкальная, куда так настойчиво звал Женька. Это было совсем недавно, точно. Тысячу лет назад. Это было незадолго до того, как небо раскололось на мелкие осколки и как все эти осколки, количеством в тысячу штук, вонзились в Костино (почти история Кая, Герды и Снежной королевы) сердце, и как теперь это сердце, израненное холодной бесконечностью, болело при каждом вдохе.