Принцесса Намонаки (СИ) - Сакрытина Мария - Страница 1

Мария Сакрытина

Принцесса Намонаки

Глава 1

Пятый день четвёртой луны

Если эти записки прочтут, я умру.

А именно: меня свяжут и оставят на берегу моря у воды. Возможно во время первого прилива я не захлебнусь, но если дней через пять-шесть не сдохну от голода (от жажды — вряд ли, здесь льёт каждый день), то как пить дать ослабну, и океан меня сожрёт.

Да, здесь любят медленную казнь, особенно за государственные преступления. А уж за самозванство! Я ведь не за кого-нибудь себя выдаю, а за наследника престола, так что…

В общем, если моя тайна откроется, меня не просто убьют, а сначала помучают.

Но так как тут никто не понимает русский, я в безопасности. Хо-хо! Они наверняка решат, что русские буквы — шифр, попытаются его взломать, но, конечно, не смогут, потому что наш великий и могучий очень отличается от того рычащего, мяукающего, а иногда поющего, на котором тут говорят…

Но давайте по порядку. Во-первых, я пишу это, чтобы разобраться, как я дошла до жизни такой. Во-вторых, чтобы не забыть русский, потому что я давно уже ловлю себя на том, что думаю на их тарабарском. А ещё эти записки — попытка хоть с кем-то откровенно поговорить. Именно как я — настоящая я, а не… этот их принц. Пусть и с бумагой. Или с воображаемым собеседником. Боже, как я хочу, чтобы кто-нибудь наконец меня выслушал и помог!

Потому что я и правда влипла.

Началось всё с того, что я проснулась. И так… плохо мне в тот момент было — думала, умру. Я чувствовала себя натуральной развалиной: глаза будто песком засыпаны, ресницы слиплись, веки не поднимаются, в ушах звенит, а грудь словно могильной плитой придавили. Да, очень плохо было.

А стало ещё хуже: звон в ушах ушёл, зато я поняла, что не могу пошевелиться. Нет, меня не разбил паралич, но слабость оказалась такой сильной, что веки разлепить не получалось. Вот так лежала я, не шевелясь, даже дышать нормально не могла — грудь не поднималась. Зато против воли слушала.

Рядом два мужских голоса, один хриплый, другой мягкий, струящийся, как шёлк, вели странный разговор:

Хриплый: — Тайгэн-тюдзё сегодня снова проспорит.

Мягкий: Тише!

Хриплый: Откуда пошёл слух, что принц оживёт? Уже новая луна родилась, а он не… не дышит…

Мягкий: Да помолчи ты! Не наше это дело.

Хриплый: Нет, правда, зачем мы здесь? Может, он уже того? Тогда я бы нашёл занятие поинтереснее, чем всю ночь лбом пол подпирать.

Мягкий (бормочет что-то невнятное).

Хриплый: Да правда, он наверняка уже мертвец. К нему, я слышал, даже врач не приходит. Тогда зачем мы…

Пауза.

Снова Хриплый: А давай посмотрим?

Мягкий (в ужасе): Ума лишился?

Хриплый: Да давай, не трусь. Никого же нет.

Мягкий: Ты давно из провинции? Хочешь обратно в своё захолустье? Я из-за тебя должность терять не собираюсь!

Дальше была возня и бормотание, а я пока осознала, что лежу на чём-то очень твёрдом. Вроде и матрац, но твёрже, чем обычно. Это больница? Если да, то санитары какие-то чудные. Что они говорили про какого-то принца? И как говорили — словно в театре со сцены. Может, это психушка? Да нет, судя по моему состоянию, должна быть реанимация…

А потом меня здорово испугал аккуратный шорох. Если это больница, то кто, спрашивается, может тут красться? Медсестра? Ну-ну.

Шорох приближался.

— Не смей! — простонал вдруг Мягкий.

И тут же в меня невежливо ткнули пальцем. Прямо в лоб. Сильно — синяк точно будет.

Естественно, это здорово придало мне сил. Адреналин окрыляет: я распахнула глаза (какая там слабость!), рывком села и…

Чёрт… Кажется, у меня галлюцинации.

Двое азиатов в кимоно (или как эта их… э-э-э… хламида называется?) бухнулись ниц. Реально. Вот прямо лбы к полу прижали. Вдобавок, трясутся оба и что-то лопочут, я сижу, пытаясь осмотреться, а комната перед глазами плывёт и вращается.

Может, это всё-таки психушка? А я на таблетках? Но как я сюда попала, я же нормальная!

В тот момент это было даже не самой главной проблемой. Куда сильнее хотелось избавиться от мерзкого привкуса горечи во рту.

— Воды, — прохрипела я. То есть, хотела прохрипеть, потому что изо рта вырвалось что-то вроде: — Мицу…

Тут и меня пробрало. Какое ещё «мицу»? Это что вообще?

Удивительно, но азиаты меня поняли: вода в пузатой фарфоровой чашке оказалась на подносе прямо как по волшебству, сама собой.

Я очень долго пыталась эту чашку взять — руки не слушались. А оба азиата пялились в пол и дрожали. Нет бы помочь!

Если это моя галлюцинация, то почему она именно такая? И вообще-то… Она не может быть настолько реальной. Ни один наркотик не даст такое ощущение реальности, я уж молчу про то, что наркотический бред не может быть таким стройным. Он как сон, постоянно меняется, а это вот… вокруг меня, оно явно меняться не хочет.

Кстати, откуда я это знаю?..

Чашку я в итоге поймала, выпила и со вздохом опустилась обратно на подушки. Шёлковые. Дорогой шёлк, очень — это я отметила машинально. Да и вода, наверное, была не простой — мне становилось легче с каждой секундой. Первым делом я попыталась снять с головы повязку, она на глаза постоянно съезжала. Сняла, то есть содрала — потная она была, липкая и какая-то странная, как помесь банданы с шапкой.

И только я её сняла, вокруг тут же рассыпались волосы. Длиннющие, идеально-чёрные, густые-густые. И похоже, мои. Ну да, я их дёрнула, и боль почувствовала сразу. Точно мои. Я смотрела на них и обалдевала от такого богатства. Откуда? Мои волосы русые и короткие — я каре ношу. Даже родной их цвет чёрным никогда не был.

Другими словами: мать вашу, что вообще происходит?! Где я? Кто эти два чудика рядом? Почему они на коленях и не смотрят на меня? Если это реалити-шоу, то где камеры?

Я осмотрелась и на первый (и даже на второй) взгляд камеры не нашла.

— Ваше Высочество, прикажите доставить благую весть государю о вашем чудесном исцелении! — тем временем выдал один из азиатов, Мягкий. Я их только по голосам и могла различить, потому что спины у них были совершенно одинаковые, как и макушки. Хм, а у них тут в моде причёска-короткий хвостик? У обоих он был и трясся нелепо.

Конечно, я промолчала. Может, у них тут какое-то Высочество рядом лежит?

Да где я, чёрт возьми?

— Г-господин? — повторил Мягкий, поднял голову и я невольно поймала его взгляд.

Мягкий сразу потупился, но я поняла, что… ну, что-то тут не то. О-о-очень сильно не то.

— Это вы мне?

И снова какая-то тарабарщина изо рта вырвалась. И голос какой-то не мой. Хриплый, но всё равно не мой. Чёрт, да что же это такое?

Теперь они посмотрели на меня оба, да так изумлённо, словно я невесть что спросила.

— Го-о-осподин? — проблеял Мягкий и толкнул локтем Хриплого.

Я снова выдохнула:

— Что?

Хриплый, не разгибаясь, уполз… Куда-то, в общем, уполз, я только увидела, что ширма колыхнулась. Или штора? А потом мягко, неслышно задвинулась дверь, как у шкафа-купе.

Так я осталась один на один с Мягким. И потому что он не собирался мне отвечать, молчал и трясся, я решила как следует осмотреться. С глазами творилось что-то неладное: я то видела всё чётко, то как в тумане. Но нужно же понять, где я?

Комната, когда я, щурясь, её оглядела, оказалась мягко говоря странной и ещё сильнее убедила меня, что никакой это не бред и не сон. Ведь и то, и другое складывается из понятных, привычных вещей, но таким образом, что они превращаются в чепуху. Однако то, что окружало меня, не было ни понятным, ни привычным и состояло из вещей странных, в моей жизни незнакомых.

Пол застилали крашеные в зелёный цвет циновки. Стены, сжимавшие и без того узкую, как пенал, комнату, были деревянными, наверняка не толстыми (странно, что я не слышу, что творится по соседству), и было их всего три — четвёртая оказалась полностью отъезжающей вправо решётчатой дверью: между деревянными рейками красовалась плотная бумага с рисунком тигра у водопоя. Свет из коридора она, как ни странно, почти не пропускала.