Серая Женщина - Гаскелл Элизабет - Страница 29

В те дни письма приходили редко: за полугодие Оуэн обычно получал из дому всего одно послание. Кроме того, время от времени отец его навещал. Но в этом полугодии не было ни писем, ни визитов, а накануне окончания семестра пришло совершенно неожиданное сообщение: отец снова женился.

Известие спровоцировало вспышку ярости, тем более разрушительную в воздействии на характер юноши, что гнев не находил выхода в поступках. Оуэн, который привык считать себя (причем справедливо) главным человеком в жизни отца, был оскорблен. Они всегда так много значили друг для друга, и вдруг пока еще бесформенное, но уже реальное нечто навсегда встало между ними. Сын не сомневался, что следовало спросить его согласия, узнать его мнение и, уж конечно, заранее предупредить. То же самое чувствовал и сам сквайр, а потому ограничился сухим сдержанным письмом, чем еще больше огорчил Оуэна.

Несмотря на предубеждение, увидев мачеху, юноша подумал, что в жизни не встречал женщины красивее для такого возраста: отец женился на вдове, уже переступившей черту цветения. Валлийскому пареньку, редко встречавшему в домах антикваров примеры истинной дамской элегантности, привычки новой миссис Гриффитс казались настолько удивительными, что он наблюдал за ней с восхищением и восторгом. Спокойная грация, безупречные манеры, мелодичный медовый голос мачехи сгладили гнев Оуэна, и все же юноша чувствовал, что отношения с отцом утратили былую искренность, что отправленное в ответ на сообщение о свадьбе торопливое письмо не забыто, хотя не упоминалось. Он утратил почетное положение лучшего друга и даже компаньона, поскольку новая жена стала для сквайра всем на свете, а сын превратился почти в пустое место. Сама леди проявляла к пасынку повышенное внимание, с чрезмерной готовностью исполняла малейшие его желания, – но в ее искренность юноша не верил. Несколько пойманных пасынком критических взглядов, когда мачеха думала, что он не видит, и множество других мелких обстоятельств убеждали в ее лицемерии. Миссис Гриффитс имела сына от первого брака – мальчика без малого трех лет. Ребенок отличался проказливым характером, который неподвластен контролю со стороны взрослых. Живой и озорной, он то и дело устраивал розыгрыши – поначалу не подозревая, что они оскорбительны и даже болезненны, но потом продолжая издеваться из злобного удовольствия. Поведение ребенка действительно давало основание некоторым суеверным местным жителям считать, что эльфы подкинули младенца взамен похищенного.

Шли годы. Оуэн взрослел и становился все более наблюдательным. Даже во время редких коротких визитов домой (закончив школу, поступил в колледж и приезжал только на каникулы) он не мог не заметить серьезных изменений в характере отца и не связать их с влиянием мачехи: таким тонким и неприметным для поверхностного взгляда, однако имевшим непреодолимые последствия. Сквайр Гриффитс не замечал, как впитывает высказанные супругой мысли и принимает за свои собственные, решительно отвергая любые возражения. То же самое относилось и к ее желаниям: все они, высказанные с тонким искусством и внушенные мужу как его собственные, неизменно исполнялись. Таким образом, дипломатичная леди пожертвовала внешним проявлением власти ради власти подлинной. Изменилось и поведение отца: он заметно утратил обычную сдержанность в манерах и привычках, а частые неумеренные возлияния возымели обычное воздействие на характер. И даже здесь присутствовала тайная власть жены. До появления в доме новой хозяйки сквайр Гриффитс справлялся со своим горячим нравом и раздражительностью, но проницательная леди умело направляла поток разрушительной страсти в то или иное русло, причем делала это с самым невинным видом, якобы не подозревая о возможных последствиях своих слов.

Положение Оуэна становилось особенно унизительным для юноши, чьи детские воспоминания представляли резкий контраст нынешнему состоянию. С младенчества он купался в любви, не сомневаясь в собственной важности, не замечая своего эгоизма. В прежние времена его воля неизменно становилась законом для слуг и всех, кто его окружал, а отец постоянно нуждался в его сочувствии. Теперь же Оуэн не обладал ни малейшим влиянием. Сам же сквайр, отдалившись от сына из-за сознания нанесенной ему обиды, и впредь не старался исправить положение, а скорее избегал общения и все чаще проявлял полное безразличие к чувствам и желаниям, свойственным молодому человеку возвышенного и независимого нрава.

Возможно, Оуэн не прочувствовал в полной мере силу сложившихся обстоятельств, поскольку участник семейной драмы редко сохраняет необходимое для наблюдения спокойствие, но стал мрачным и раздражительным, постоянно погруженным в сожаления о своем одиноком существовании и в мечты о сердечном участии.

Разочарование еще более властно овладело его душой и сознанием, когда после окончания колледжа он вернулся домой, к праздной и бесцельной жизни. Положение наследника избавляло молодого человека от необходимости думать о хлебе насущном. Отец – валлийский помещик до мозга костей – даже не мечтал о моральной необходимости, а сын не обладал достаточной силой ума, чтобы решиться покинуть дом и изменить унизительный образ жизни. И все-таки это решение постепенно зрело, когда произошли некоторые события, из-за которых молодому человеку пришлось остаться в Бодуэне.

Трудно было ожидать, что, когда Оуэн окончит колледж и вернется домой не на каникулы, а в качестве наследника отцовского поместья, между одиноким, обиженным, раздраженным пасынком и его хитрой мачехой установится хотя бы видимость добрых отношений. Произошло какое-то мелкое недоразумение, которое раскрыло леди глаза: оказывается, юноша вовсе не так прост и глуп, как она считала. С тех пор мира между ними больше не существовало, но разногласия проявлялись не в вульгарной брани, а в мрачной сдержанности со стороны Оуэна и в неприкрытом, презрительном упорстве, с которым миссис Гриффитс стремилась к исполнению собственных намерений. Родной дом перестал быть тем местом, где Оуэн если и не чувствовал себя любимым и дорогим членом семьи, то, во всяком случае, мог найти покой и родственную заботу. Отныне каждый его шаг встречал сопротивление, причем выглядело это так, что исходит оно от отца, в то время как мачеха лишь торжествующе улыбалась.

Чтобы как можно реже встречаться с домашними, едва забрезжит рассвет, Оуэн уходил на берег моря или на холмы, в зависимости от времени года рыбачил или охотился, но чаще ложился на короткую мягкую траву и погружался в печальные размышления. Ему казалось, что унизительное состояние – не больше чем сон, ужасный сон, от которого он рано или поздно очнется, стряхнет кошмар и снова станет единственным любимцем отца. Вступал в свои права теплый закат его детства. На западе великолепные алые горы бледнели в холодном свете поднимающейся на востоке луны, оставляя после себя похожие на крылья серафимов легкие розовые облачка. Земля оставалась такой же прекрасной, как в детстве, – полной чарующих вечерних звуков и гармонии сумерек. Легкий ветерок легко гладил вереск и колокольчики, а цветы ласково дарили накопленные за день ароматы. Но увы! Жизнь, сердце и надежды навсегда изменились!

Оуэн любил сидеть под нависшей скалой в каменистой пещере на холме Моел-Гест, спрятавшись от посторонних глаз за низкорослой раскидистой рябиной и поставив ноги на плотный куст заячьей капусты. Здесь он проводил долгие часы, бесцельно глядя на раскинувшийся внизу залив с лиловыми холмами на горизонте. В лучах солнца ярко сиял белый парус скользившей по зеркальному морю рыбачьей лодки. Порой Оуэн доставал любимый со школьных дней старинный том и в полном соответствии с притаившейся в дальнем уголке сознания и ждавшей своего часа темной легендой погружался в чтение древнегреческих трагедий о семьях, обреченных на месть безжалостного рока. Истертые страницы сами собой раскрывались на творении Софокла «Царь Эдип», и Оуэн с болезненным интересом следил за пророчеством, похожим на то, о котором поведал отец. Развитие сюжета льстило ощущению одиночества и заброшенности: все чаще юноша спрашивал себя, как презрением и оскорблениями отец и мачеха осмеливались провоцировать месть судьбы.