Мир совкового периода. Четвертая масть (СИ) - Черемис Игорь - Страница 29

Нож был местный, из набора хозяйских инструментов – обычный кухонный трудяга со сточившимся тонким лезвием. Я лишь слегка привел его в порядок и вернул требуемую остроту.

– При мне его ни разу полным именем не называли, – добавил я. – Саныч и Саныч – а кто он такой, понятия не имею. Кажется, они с Елизаветой Петровной вместе работали.

– Можно и так сказать, – я повернулся и успел заметить, как Александр Васильевич хитро улыбается.

– А кто он такой? Местные мужики только ухмыляются, когда его поминают, а у Елизаветы Петровны я спрашивать не стал... на всякий случай.

– Мог бы и спросить, – он по-прежнему улыбался. – Даже интересно, что бы она тебе ответила. Но вообще это её очень старинный знакомый... фильм «Офицеры» смотрел? – я кивнул. – Вот Саныч – это Иван Варавва оттуда, которого Лановой играл. Они друзьями с отцом были – не разлей вода, а как отец в мать влюбился, этот Саныч в сторону отошел, чтобы их счастью не мешать, хотя влюблен был по уши. Дружбы не предал, хотя с любовью всё непросто оказалось, дважды женился, сына завел, но оба раза – развод. Как отец умер, Саныч подкатывал к матери – мол, так и так, теперь-то можно, но она ему от ворот поворот устроила. Не до него тогда было – Лиде требовалось лечение, у меня работа, Алка мелкая ещё, всё на мать и свалилось. Но он не сдался, так и живут хоть и порознь, но почти что душа в душу. Тут окрест все про это знают, вот и шутят.

– Забавно, - мне действительно понравилась эта история. – Всё готово, даже стаканы есть, я их споласкивал не так давно, так что подойдут...

В этих обычных граненых стаканах я приносил воду из крана у кабинки охранника – умыться после тяжелой работы по металлу. Хватало едва-едва, но ведра в местном хозяйстве не нашлось, а просить у соседей я не хотел.

Я разлил водку – себе чуть-чуть, отцу Аллы почти половину.

– К водке непривычный? – спросил он, заметив разницу в уровнях жидкости.

– Мне восемнадцать, – напомнил я. – Вино очень иногда, но лучше – пиво. От него не так срубает.

– Ну-ну... – пробормотал он. – Ладно, за нас с вами и хрен с ними.

Мы выпили – вернее, я лишь слегка пригубил. Я чувствовал, что с водки меня могло унести куда угодно.

– Трезвенников в зятья не берут, – упрекнул меня Александр Васильевич, заметив мою хитрость.

Я пожал плечами и промолчал. А что тут скажешь? Я действительно был по местным меркам самым натуральным трезвенником – народ тут пил как не в себя, но, что самое удивительное, особо не пьянел. Ну или пьянел, но как-то по-доброму. В общем, это был один из непознанных секретов СССР, который навсегда был утерян с его распадом. К тому же не Александр Васильевич решал, быть мне ему зятем или не быть – а паре женщин, которые обладали правом голоса в этом вопросе, мой подход к спиртному даже нравился.

– Ты слишком рассудителен для восемнадцатилетнего, вчерашним школьникам такое не свойственно. К нам много ребят после армии попадает, они постарше тебя, им двадцать, двадцать один, вроде и служба позади, но по мыслям они – как дети. И ведут себя соответственно, как школьники, когда учитель вышел из класса и оставил их наедине с собой. Понимаешь, о чем я говорю?

– Что ж тут непонятного? – улыбнулся я. – Я год прожил в общаге среди первокурсников, они мало чем отличаются, такие же балбесы… и я тоже.

Последнее замечание я добавил сознательно – хотя помимо года в общаге в моей жизни было много всякого, а я большинство из того, что со мной происходило, помнил достаточно неплохо. Ну и каждое событие хоть в малости, но меняло мой характер и взгляды на жизнь и людей. И я пока что вывалил на будущего тестя лишь мизерную часть того, что мог.

– Нет, ты не балбес, – он помотал головой. – И, знаешь, я, пожалуй, рад, что вы с Аллой вместе. Она уже девушка взрослая, а я её воспитание на бабушку скинул… боялся, что не справлюсь, наверное, тут ты прав, вот и воспользовался случаем отойти в сторону… ею Лида занималась, пока не… Но мать её балует слишком, на мой взгляд, если бы я в Москве жил, то, думаю, прекратил бы это как-то, не знаю, как…

Никак бы ты не прекратил, подумал я. С подростками вообще сложно, а с подростками, которые считают себя виноватыми в чем-то – тем более в смерти матери – сложнее стократно, не всякий дипломированный психолог справится с той кашей, которая имеется в их юных головах. К тому же они и сами не в курсе, что с ними происходит, отсюда и все эти крики про то, что их никто не понимает, желание хоть как-то проявить индивидуальность и прочие заскоки. У Аллы всё это немного купировалось вбитой в детстве ответственностью – она хотя бы не скатилась по учебе, – но во всем остальном её жизнь проходила в стиле давно забытого рок-н-ролла. Живи быстро, умри молодым… Она и умерла.

Я вспомнил о своем желании ускорить взросление своей невесты – правда, пока что я с трудом представлял, как я буду воплощать это в жизнь. Впрочем, походы в горы и в тайгу часто способствуют выработке определенных навыков, которые полезны и в обычной жизни.

– Александр Васильевич, откровенность за откровенность, – я решил сменить тему, которая меня нервировала. – Могу я спросить нечто личное? Если не захотите – можете не отвечать.

Мне показалось, что он хотел высказать нечто в духе – без сопливых решу, но оборвал себя.

– Спрашивай, конечно, – сказал он без особых эмоций.

– У вас там, на БАМе, есть женщина?

Он недолго помолчал. Потом долил себе ещё водки, выпил без тоста и посмотрел на меня.

– Есть. Подробностей не будет. И не говори об этом Алке или маме.

Эту просьбу он произнес очень недобрым тоном – словно я уже поднялся, чтобы бежать к названным персонам и выкладывать подробности его интимной жизни.

– В мыслях не было, – честно сказал я. – Это ваши дела, я стараюсь в семейные разборки не влезать, со всех сторон прилететь может.

– Это ты точно выразился – со всех сторон прилетит, – он усмехнулся. – Если бы все это понимали…

Я сомневался, что эта тема нуждается в продолжении, но всё-таки сказал:

– На мой взгляд, вам стоит самому им об этом сказать. Елизавета Петровна поймет, она, думаю, и так уже догадалась… я бы поставил рублей десять на то, что она даже знает имя… той женщины. А Алла… вашей дочери двадцать лет, она три года проучилась в своем институте, стажировалась в школах и кое-что понимает в жизни. В общем, если вам нужно её доверие – то оно может быть только обоюдным. Да и смысл скрывать?

– Смысл… – он как-то неуверенно отвел глаза. – А разве во всём должен быть смысл?

Этого я не знал, но мнение имел.

– Если люди перестанут делать бессмысленные вещи, мир станет чуточку более логичным, – сказал я. – А логичный мир значительно более комфортный… во всяком случае, он лучше поддается прогнозированию.

Автор той статьи, из которой я позаимствовал эту глубокую мысль, в своих рассуждениях заходил слишком далеко, поэтому я его изыскания значительно укоротил – так, чтобы они подходили к этому разговору. К тому же там под нож бессмысленности попала, например, любовь – и мужчины с женщиной, и граждан к родине. А от этого я отказываться не был готов.