Дело Аляски Сандерс - Диккер Жоэль - Страница 32

Понаблюдав с минуту, он пробормотал:

– Примите мои извинения, Маркус.

В гостиной сидел мужчина в инвалидном кресле и читал газету. Сидел он спиной, лица его Лэнсдейн не видел. Мужчина, который не мог выйти из дома, разве что с огромным трудом, судя по лестнице, ведущей от дверей к тротуару.

В окно машины снова постучали. На сей раз пожилая дама. Я опустил стекло.

– Убирайтесь отсюда, не то полицию вызову.

– Мы и есть полиция, – любезно отозвался Лэнсдейн, он был при форме.

Она пришла в ужас от того, что обозналась:

– Какая досада, прошу прощения, не заметила. Вы из-за того приехали, что на днях случилось?

– А что случилось на днях? – поинтересовался я.

– К соседям заявилась черномазая, почти в девять вечера. Я ее в машине приметила, в серой “тойоте камри”, она все к дому присматривалась. Ничего не имею против черных, но мне это показалось странным. Так что я во все глаза глядела. А черномазая, она в конце концов постучалась в дверь. И был целый скандал, она кричала, соседка тоже кричала. Я уж хотела полицию вызвать, да она уехала.

– И когда это было?

– С месяц назад примерно.

Я смерил старуху презрительным взглядом:

– А вы, случаем, не расистка?

– Нет, просто гляжу в оба, вот и все. Хочу, чтобы у нас в квартале было тихо. Столько сейчас грабителей развелось. Вот вы, к примеру, белый, а я все равно в полицию позвонила. Ничего не имею против черных, но шума не желаю, и все тут.

Жуткая соседка еще что-то говорила, но я поднял стекло, чтобы не слышать ее разглагольствований, и повернулся к Лэнсдейну:

– Это была Хелен. Это у нее серая “тойота камри”. Хелен была здесь в тот вечер, когда умерла.

Как только соседка убралась к себе, Лэнсдейн вышел из машины, подошел к дому, взглянул на имя на почтовом ящике, тут же вернулся и уселся на пассажирское сиденье. Бледный как смерть.

– Ну, шеф Лэнсдейн, в чем дело? – нетерпеливо спросил я.

– Имя на почтовом ящике… это Казински.

– Казински? – переспросил я, не понимая.

– Казински – единственный выживший из тех, кто присутствовал в зале для допросов, когда погибли Вэнс и Уолтер Кэрри.

Выяснив, что автор анонимного письма – это, по-видимому, Николас Казински, я немедленно помчался из Баррингтона в Конкорд, все рассказать Перри. Но перед самым моим приездом ему успел позвонить Мадс Бергсен.

Глава 8

Ссоры

Конкорд, штат Нью-Гэмпшир

Понедельник, 14 июня 2010 года

Войдя в дом, я наткнулся на Гэхаловуда; он стоял в коридоре, словно поджидал меня. Лицо у него было чернее тучи. Никогда еще табличка “Радость жизни”, мимо которой я прошел, не казалась мне столь неуместной.

– Сержант, с вами все в порядке? – смущенно спросил я.

– Вот как, значит? Ковыряетесь в жизни Хелен? Вот чем вы заняты целыми днями?

Я горько пожалел, что хранил все в тайне. Теперь я чувствовал, что Гэхаловуд в бешенстве, и попытался его успокоить:

– Сержант, все совсем не так просто, как вам кажется.

Он швырнул мне в лицо пачку листков – статьи про Аляску Сандерс и фотографию девушки. Он их нашел.

– Черт вас дери, Маркус, ну скажите, что у вас была веская причина…

Гэхаловуд назвал меня по имени, и это не сулило ничего хорошего.

– Хелен не изменяла вам, сержант. И если в последние недели вела себя необычно, то только потому, что хотела вас оградить. Она нашла адресованное вам анонимное письмо и решила ничего не говорить, пока сама не разберется. В тот день, когда она умерла и когда пыталась вам дозвониться, она кое-что выяснила. И я знаю, что именно.

Я достал из заднего кармана брюк конверт и протянул Гэхаловуду. Он прочел анонимку; лицо у него было ошарашенное.

– Письмо вам послал Николас Казински, тот коп, который…

– Я прекрасно знаю, кто такой Казински, – оборвал меня Гэхаловуд.

– И, насколько я понимаю, Хелен тоже это знала. Письмо написал он, я почти уверен.

– Почти?

– Все приметы сходятся, сержант. Например, адрес на кусочке газеты, из которой он составлял текст. Это не может быть случайным совпадением! Остается только съездить к нему и спросить. Я как раз собирался вам все рассказать. Надо ехать к Казински и допросить его.

Гэхаловуд остолбенел. На меня он глядел с презрением. Я счел своим долгом заполнить паузу:

– Сержант, я вам ничего не говорил, хотел вас поберечь. Довольно с вас, вам и так досталось…

Снова повисло недоброе молчание, а потом Гэхаловуд глухо бросил:

– Выметайтесь отсюда, Маркус. Выметайтесь, пока девочки из школы не пришли.

Препираться было бесполезно. Я пошел в гостевую комнату, собрал вещички и кое-как запихал в маленький чемодан. Пять минут спустя я уже садился в машину. Гэхаловуд стоял на крыльце, словно хотел убедиться, что я в самом деле убираюсь вон. Прежде чем захлопнуть дверцу, я крикнул:

– Разбирайтесь! Разберитесь с этим, сержант! Надо выяснить, почему Казински послал вам письмо.

– Кто вам сказал, что это Казински? Кто угодно мог взять у него газету и соорудить эту нелепицу. А вы облажались, как новичок. Вам что, роман ваш в голову ударил? Вообразили, что вы теперь великий сыщик? Клоун, вот вы кто, Маркус!

Я не сдавался:

– Зачем кому-то выставлять Казински автором этой анонимки? Это абсурд, сержант.

– Не больший, чем думать, будто он вдруг решил, что Уолтер Кэрри невиновен. Кэрри признался, есть видеозапись его показаний. С чего вдруг Казински вспоминать это все через одиннадцать лет?

– С того, что это все его одиннадцать лет мучает, он в инвалидном кресле, наверное, подыхает и хочет облегчить душу.

– Не знаю, Маркус, что вы имеете в виду, но вам пора ехать.

Он повернулся ко мне спиной и двинулся в дом. И тогда я воскликнул:

– Хелен вряд ли бы вами гордилась!

Гэхаловуд в бешенстве обернулся, остервенело содрал со стены табличку “Радость жизни” и изо всех сил запустил в меня. Она попала в капот моего “рейндж ровера” и оставила на нем вмятину.

Перед отъездом из Конкорда я зашел попрощаться с Лэнсдейном и рассказал ему, что произошло.

– Не уезжайте ни с того ни с сего, Маркус! – урезонивал он меня.

– Это выше моих сил. И потом, Перри прав: на каком основании я во все это лезу?

– Вы должны идти до конца!

– Идите сами, вы коп, в конце концов!

– Не могу.

– Как это – не можете?

– Я не могу просто так взять и открыть расследование. Вы себе представляете, какой поднимется тарарам в полиции? Я ничего не могу без точных доказательств.

Последняя фраза меня огорошила:

– Так вот почему вы послали меня вести расследование? Чтобы я, как крот, сделал всю грязную работу? А вы бы остались чистеньким? Ну, браво! Нобелевская премия за трусость!

– Вы сами сразу ухватились за дело, Маркус!

Я развернулся, чтобы идти, и тут Лэнсдейн произнес:

– Знаете, что сказала бы Хелен?

– Не впутывайте в это дело Хелен…

– Она сказала бы, что Маркус Гольдман из “Правды о деле Гарри Квеберта” никогда бы не отступился.

– Писатели всегда приукрашивают реальность. Мне ли не знать.

Через пять часов я добрался до Манхэттена с его предвечерними пробками, огнями и гомоном. Вернулся в свою квартиру, из которой уехал три недели назад. Принял душ, заказал еду, потом подошел к окну и стал смотреть на бурную ночную жизнь летнего Нью-Йорка. Я думал о Перри. Не сводил глаз с телефона в надежде, что он позвонит, но напрасно. Я спрашивал себя, сумеем ли мы наладить отношения или я окончательно потерял последнего друга.

Прошло несколько дней. Вестей от Гэхаловуда не было. Я несколько раз пытался ему звонить, но безуспешно. Не в силах больше выносить этот холод между нами, я наконец сел в машину – вернуться в Конкорд и объясниться. Но пока ехал по Массачусетсу, сдулся. И меня неведомо как занесло в университет Берроуза, где я учился и где повстречал Гарри Квеберта.