Не оставляй меня, Малыш! - Бочарова Татьяна - Страница 43

Тогда, в восемьдесят восьмом, он последний раз видел ее улыбающейся, счастливой…

В феврале восемьдесят девятого война закончилась. Наши войска вышли на территорию Советского союза в районе Кушки. К новому месту назначения Алексей ехал через Москву.

Женя встретила его на вокзале и сразу, в лоб, заявила:

— В Читу не поеду. Подавай рапорт об увольнении оставайся с нами в Москве, ищи другую работу.

Увольняться он не захотел. Пробовал уговорить Женю, но та стояла намертво: ребенок слабенький, часто болеет, увозить его из столицы в глушь — безумие.

Женин отказ был для Алексеем ударом. Через двое суток он уже снова ехал в поезде, стараясь отстраниться от мрачных мыслей о том, что теряет семью, что новое место службы — действительно чертова глушь, что его ребята сейчас далеко, в Прибалтике, а он хоть и получил формально повышение и стал капитаном, по сути, выдворен из десантных войск.

Учебная разведрота, командиром которой назначили Алексея, оказалась совершенно «убитой»: материальная база на нуле, никакой дисциплины. Старый ротный занимался только тем, что хлестал водку.

Кругом царили тоска, уныние и беспросветное пьянство. Бродили «забайкальские негры» — местные буряты, употреблявшие смесь из пива и антистатика, благодаря которой в течение короткого времени наступила необратимая пигментация кожи и человек становился коричневым, как настоящий негр.

Из Москвы приходили неутешительные письма: Женя упрашивала вернуться, жаловалась, что устала всю жизнь ждать, грозила подать на развод.

Начали сказываться последствия контузии: часто с ночи сильно болела голова, немел левый висок и затылок, беспричинно падало настроение.

Сначала Алексей держался, пытался как-то взять себя в руки, боролся за порядок и дисциплину в роте. Потом ему все осточертело. Он запил сам, стал отчаянно гулять и часто, проснувшись утром, нс мог сразу сообразить, в чьей постели находится.

Домой теперь Алексей звонил нечасто, а писал еще реже. Дни, недели, месяцы летели, похожие один на другой, совершенно никчемные и бесполезные — невозможно было остановиться, оглянуться назад, вновь почувствовать себя хозяином своей жизни.

А потом случилась та кошмарная история…

Он руководил учебной ночной стрельбой. БМП выехали на огневую и, поразив все мишени, прибыли на рубеж разряжения орудий. Алексей услышал в наушниках доклад командира центральной машины:

— Снаряд в канале ствола, прошу разрешения разрядить выстрелом.

Ситуация была штатная. Алексей принял решение: разрешить, предварительно снова подняв мишени. Спросил командира:

— Мишень видишь?

Тот ответил утвердительно.

— Огонь.

Потом он всю жизнь ругал себя за эту команду. Командир машины принял габаритные огни соседней БМП за подсветку мишени. БМП прошило насквозь.

Всё дно машины было залито кровью. Командира пострадавшей БМП убило наповал, наводчика, сидевшего впереди, ранило.

Последовали прокурорские проверки, произошедшее квалифицировалось как «несчастный случай, повлекший за собой тяжкие телесные повреждения и смерть». На суде командир центральной машины бился в истерике и кричал, чтобы его расстреляли. Ему дали два года.

Всего этого Алексей простить себе не смог, холя формально ни в чем виноват не был. Месяц он пил по-черному, на службе не появлялся. Потом написал рапорт об увольнении. Начальник штаба подполковник Паничкин тщетно уговаривал его подумать, но Алексей был непреклонен. В роте его больше не видели.

Через два месяца пришел приказ об увольнении. Все это время Алексей просуществовал в пьяном угаре не разбирая, день на дворе или ночь.

В таком состоянии его и загрузили в поезд бывшие сослуживцы. Через четверо с половиной суток он был в Москве…

…Алексей очнулся от звона разбитого стекла. Под ногами валялись осколки стакана, из крана на полную мощь хлестала вода.

Охота было опять, в который раз вспоминать всю эту дребедень! Давал же себе слово больше об этом не думать, жить сегодняшним днем, так нет: тянет прошлое, хоть отлично известно, к чему ведут подобные размышления.

Голова болела уже нестерпимо, раскалываясь на куски. Отчаянно хотелось выпить.

Алексей крутанул кран, выключил воду, взял веник, смел в совок остатки от стакана, выкинул их в ведро. Потом, тяжело передвигая ноги, дошел до комнаты. Кое-как убрал диван, сунул Пал Палычу кусок заветренной морковки, натянул джинсы и свитер.

Наверное, стоит пойти прогуляться. В холодильнике снова шаром покати, нужно купить что-нибудь из еды, а заодно стиральный порошок. И еще шоколадку для Насти, большую, белую, с орехами и изюмом — кажется, она именно такие любит, вечно разглядывает их в витринах магазинов.

При воспоминании о Насте и особенно о том, что завтра вечером она придет, Алексею стало немного легче. Он накинул куртку и спустился вниз, на улицу.

Дул сырой и теплый ветер. Пахло весной. Над почерневшими сугробами с криком носились вороны.

Алексей не торопясь дошел до конца улицы, завернул в маленький магазинчик, взял у молоденькой смазливой продавщицы батон, триста граммов докторской и пакет гречки. Придирчиво оглядел весь имеющийся в наличии шоколад, но нужного не нашел.

— Напротив зайдите, — посоветовала девушка, — там у них кондитерский отдел отличный. И торты свежие есть.

Алексей кивнул и, расплатившись, вышел. Ему пришло в голову, что можно бы купить и торт, спрятать его в холодильник до завтра, а потом устроить небольшую вечеринку по случаю их с Настей примирения.

Решив, что так и нужно поступить, он бодро зашагал к расположенному через дорогу красиво отремонтированному зданию.

Выбор продуктов здесь действительно был отменный: колбасы всех сортов, сыр от дешевого до самого дорогого, деликатесного, куча овощных консервов, мясные полуфабрикаты. Алексей не спеша продвигался к прилавку с кондитерскими изделиями, с интересом рассматривая витрины.

— О! — раздался вдруг позади него веселый голос. — Какие люди в Голливуде!

Он обернулся. Прямо перед ним стояла Морковка, улыбающаяся, в короткой кожаной курточке, еще более короткой юбке и длинных, до колен, модных сапожках. Шикарные рыжие волосы ее были коротко, под мальчишку, острижены, и это ей очень шло.

— Привет. — Алексей невольно улыбнулся, глядя на ее простодушную, безудержно размалеванную физиономию.

— Между прочим, грех забывать старых друзей, — Морковка укоризненно покачала аккуратно причесанной головкой, — что ж ты, совсем пропал, не видать, не слыхать!

— Да ведь и ты тоже куда-то делась, — попытался оправдаться Алексей, — я на рынок пару раз заглядывал, не было тебя там.

Девушка перестала улыбаться, лицо ее сделалось серьезным.

— В Подольск ездила, к матери. Ей очередной ухажер три ребра сломал и ключицу, в больницу положили. Я с братишкой сидела, со Стаськой, денег им туда свезла, какие были. Вот так. — Она вздохнула и пару раз моргнула густо намазанными ресницами. — Вернулась — одни рожи, проти-ивные, хоть вой. А тебя, мил-друга, нет и нет. Тоска! — Морковка захохотала, пронзительно и тоненько, как всегда, когда была навеселе, еще не совсем пьяная, а лишь приятно возбужденная. Щеки ее под толстым слоем штукатурки залились естественным румянцем.

Несколько покупателей оглянулись и поглядели на нее с неприязнью.

— Во черти, — весело ухмыльнулась Морковка, — зыркают, точно я им сто рублей должна. — Она переместилась поближе к Алексею. — Ты-то как, давай рассказывай.

— Да чего я, — он усмехнулся, пожал плечами, — нормально все. Работаю.

Морковка смерила его внимательным взглядом:

— Ну а эта твоя… модель… ходит к тебе?

— Какая модель? — не понял Алексей.

— С колечком обручальным которая. — Морковка наклонила набок рыжую голову и хитро прищурилась, наблюдая за произведенным ее словами эффектом. — Не боись, Капитан, ЧК не дремлет, ему все видать.

Алексей молчал, не зная, что ответить. Он наконец догадался, что речь идет о Насте. Когда эта рыжая лиса ухитрилась все пронюхать?