Чалдоны - Горбунов Анатолий Константинович - Страница 70

— Не губи мое жилье, с голоду помрешь…

Мужичок Бороденка Набочок еще громче топором затюкал. Торопится, дома на полатях ребятки-голопятки замерзают. Сиротки: мать прошлым летом ушла по грибы и пропала без вести. Свалил дерево, отпилил с полдюжины чурок и обратным следом утортал в село. Русскую печь натопил, овсяного киселя наварил. Ребятки-голопятки согрелись, с полатей на пол попрыгали — и за стол. Овсяный кисель наперегонки из большой чашки осиновыми ложками хлебают, только стукоток стоит.

Пометалась, пометалась Совушка Мудрая Головушка над сугробами и нашла себе другое дупло. На мужичка обиду затаила, отказалась охранять поле от мышек.

Пришла весна. Посеял Мужичок Бороденка Набочок овсы под майский дождичек. Вымахали высокими и кудрявыми. Поспели — и запели на них золотые гвоздики, да так сладко, век бы слушал!

Прознали мышки, что поле никем не охраняется, набежали со всей округи. Стебли стригут, колоски шелушат и золотые гвоздики в норки прячут.

Спохватился Мужичок Бороденка Набочок, запряг в телегу лошаденку и покатил овсы убирать. Приехал и охнул: мышек видимо-невидимо. Давай их кнутом стегать, да разве с такой оравой сладить? Окружили, стараются на соломенные копья поддеть и на летучее облако зашвырнуть.

Испугался, бросился в лес, мхом прикрылся, чтобы мышки не нашли. О лошаденке печалится: как бы распузастенькую да плешивенькую мышки соломенными копьями к земле не пригвоздили, комарам пир на весь мир не устроили. Выпьют лютые из бедняжки кровушку, на ком будет поле пахать и дрова возить?

Вдруг откуда ни возьмись села около на ветку Совушка Мудрая Головушка.

—

Эх, мужичок, Мужичок Бороденка Набочок, не я ли тебя умоляла не губить мое жилье? Ослушался, вот и подстерегла бедушка. Растащат мышки урожай, помрешь с голоду…

Тот от стыда и страха онемел. Из-под мха дырявые ичиги торчат, овсяного киселя просят.

Жаль стало Совушке Мудрой Головушке мужичка. У него и так бороденка набочок и ребятки-голопятки без матери растут, а тут еще мышки на овсы навалились.

—

Помогу, — говорит, — твоему горю, если в жены возьмешь.

Делать нечего, согласился. Не пропадать же овсам!

Совушка Мудрая Головушка давай его уму-разуму учить:

—

Смастери-ка из бересты ведерко. Воду из речки носи и в норки лей, чтобы мышки под землей не прятались, а я ловить их буду и в болото кидать.

Еле-еле овсы и сплошь утыканную соломенными копьями лошаденку отстояли. Один только мышонок остался в живых — притворился мертвым, его и не тронули.

Поехал Мужичок Бороденка Набочок домой, а Совушка Мудрая Головушка вспорхнула ему на плечо.

«Пусть с нами живет, вместо кошки, — с улыбкой подумал он. — Мышек в избе ловит».

Только заехал в ограду, а Совушка Мудрая Головушка скок на крыльцо и превратилась в статную ласковую женщину, как две капли воды похожую на пропавшую без вести жену мужичка.

От нежданного счастья у того бороденка сразу стала пряменькой. Взял Совушку Мудрую Головушку за руку, завел в избу и объявил ребяткам-голопяткам:

—

Я маму нашел…

Те от радости в ладошечки захлопали:

—

Мама вернулась!

Облепили со всех сторон, как осеннюю березу веселые опята. Щебечут, сияют.

Через день-два потоптанные овсы распрямились, отправилась дружная семейка убирать поющие золотые гвоздики. Целый день соленым потом обливались, всё до последнего колоска собрали. Едут назад, а оставшийся в живых мышонок бежит следом и дразнится:

Не вытерпел мужичок, лошаденку остановил, соскочил с телеги и посмотрелся в лужу: да нет, вроде пряменька! И, довольный, дальше поехал.

А мышонок не унимается, грозится мужичка подкараулить в темном месте и бороденку зазубренным топором сбрить.

Ребятки-голопятки возмутились:

—

Ах ты, пискун! Вздумал нашего ненаглядного тятеньку на весь белый свет ославить? Вот мы тебе сейчас хвостик-то рогулькой прищемим…

Совушка Мудрая Головушка рассмеялась и бросила забияке горсточку золотых гвоздиков, тот и отстал…

После великой битвы с мышками за овсы прекратил мужичок рубить сухие деревья. Понял, что на каждом из них кто-нибудь да живет — солнышку радуется и пользу приносит. Стал готовить дрова на зиму, как все добрые люди, только весной, когда на проталинках расцветают шелковые подснежники.

ТАЙГА

Когда-то в Сибири стояло вечное лето, и на мирных просторах ее обитал трудолюбивый, добрый народ: землю пахал на мамонтах и сеял хлеб. Вольготно, весело жил! В каждой семье ребятишек — что гороха в мешке.

Один только царь — синеокий Баргузин — да его златоволосая жена — царица Селенга — печалились: не было у них детей.

Каждую ночь снился царю один и тот же сон: влетит в окно птица-заряница, хлопнет крылом о крыло, обернется стройной девушкой и расчесывает ему кудри перламутровым гребешком. Никому про тот сон царь Баргузин не сказывал, чтобы царице Селенге не проговорились — очень уж подозрительной была, к собственной тени мужа ревновала.

Отправился раз царь Баргузин в дремучие леса погулять, кручину развеять. Шел, шел. Вдруг видит: сидит на кусточке та самая птица-заряница. Решил поймать. Подкрался, а она на другой кусточек перепорхнула. Так и пошло: он — к ней, она — от него… Завела в глушь — неба не видно.

Хлопнула птица-заряница крылом о крыло, обернулась стройной девушкой.

—

Узнал? — спрашивает.

—

Узнал, — отвечает царь Баргузин. — Кто ты?

—

Тайга, хозяйка лесов. Люб ты мне, вот и прилетаю в твои сны. Дочку и двух сыновей тебе родила! — Махнула кедровой веточкой, расступились деревья, и вырос перед гостем перламутровый дворец. Повела Тайга дорогого-желанного в богатые хоромы. Навстречу девочка и два мальчика выбежали.

—

Батюшка пришел!

Тайга зарделась от счастья.

—

Дочку Сармой назвала, — хвастает. — Старшенького — Култуком, а младшенького, как тебя, — Баргузином.

Устроили пир. Сарма отцу на колени забралась, ласково заглядывает в синие очи, смеется.

Хозяйка лесов подливает царю Баргузину в перламутровую чашу пьяного дикого меда, уговаривает:

—

Оставайся жить с нами! Детям отец нужен…

Отодвинул он от себя перламутровую чашу с диким пьяным

медом и рассудил так:

—

Не царское это дело — про свой народ забывать, гордую царицу Селенгу выставлять на посмешище. Не прилетай ко мне больше, милая Тайга. От детей не отказываюсь. Придут в гости, рад буду.

Горько заплакала хозяйка лесов, покатились хрустальные слезы по зеркальному полу — раздался нежный звон, будто на лугах голубые колокольчики запели. Подняла одну, протянула любимому:

—

Возьми, пусть царица Селенга проглотит и запьет березовым соком. Родится мальчик, назовите Байкалом. Будет на кого под старость лет опереться…

Вернулся царь Баргузин домой, проглотила царица Селенга хрустальную слезинку, запила березовым соком и вскоре родила сына. Растет Байкал не по часам, а по секундам. Родители души в нем не чают, до того пригожий да послушный!

Сарма, Култук и младшенький Баргузин к отцу в гости зачастили. Братца нянчат.

Царица Селенга мужа в измене стала подозревать:

—

Пришлые ребятишки-то на тебя пошибают! Откуда взялись?

Тупит царь очи, молчит, как в рот воды набрал.

Давай она Сарму, Култука и младшенького Баргузина выспрашивать, те и выложили:

—

Наша матушка — хозяйка лесов, а батюшка — царь Баргузин…

Помрачнела царица пуще тучи, напустилась на мужа: