Чалдоны - Горбунов Анатолий Константинович - Страница 43

—

Мамка, мой тятька — Ленин?

—

Бог с тобой! — испуганно перекрестилась мать. — Дедушка Ленин давно в Мавзолее лежит.

—

Почему тогда дядя Гриша назвал ленинской головой?

—

Башковитый, значит, — объяснила мать.

Сколько весен отжурчало с тех пор, сколько листопадов отшелестело! Лебеди-кликуны так больше и не появлялись над извилистой Леной. Кружат в небе вороны, высматривая добычу. Деревушка Боярова по самые окна вросла в землю. Много лет в ней ничего не обновлялось и не строилось. Власть насильно провела укрупнение колхозов, затем их перестроила в совхозы, и превратилось отдаленное самостоятельное хозяйство в бесперспективное отделение одного из них. От беспросветной нужды разбежалась последняя молодежь, куда глаза глядят. Разлетелась по белу свету и семья Бобряковых. Спят беспробудным сном на постепенно зарастающем рябинником погосте изработанные до срока Константин и Прасковья. Навещая могилки родителей, Тольша не обходил стороной и сиротливый огонек в окне Григория Красноштанова — дети разъехались по городам, редко навещают отца. Побелевший и усохший, бывший председатель колхоза всегда рассказывал одну и ту же историю про лютую бескормицу, подкараулившую чалдонов в год смерти Сталина:

—

Спас меня Константин от живой тюрьмы. Царствие ему небесное и его благоверной супружнице Парасковье… Ой, жница была! Серпом владела — никто угнаться не мог, окромя твоего тятьки. Красивая пара была!

Тольша слушал старика, и плакала душа от светлых слов о родителях. В памяти вставал, как знамение будущего благополучия, теленочек на тонких дрожащих ножках — копытца разъезжаются по половицам. Буренький, с лебяжьим перышком во лбу — Травка!

Не успела она попоить парным молочком красноштановских желторотиков. В хрущевскую оттепель лишний скот держать сельчанам запретили, а местную породу объявили вне закона, чтобы не разжижала благородных кровей симменталок. И Ночка, и Травка, и другие коренные сибирячки навсегда исчезли с лица отчей земли.

В начале горбачевской перестройки помер и Григорий Красноштанов с вещими словами на устах:

—

Козыри свежи, а дураки — те же…

Заходить на огонек стало не к кому.

Сегодняшняя Россия так похожа на коровенку Ночку, чуть не павшую в ту далекую весну от лютой бескормицы. Разница лишь в том, что Ночка носила в себе теленочка, а эта — выпотрошена.

Вот уже и Тольша поседел, но все еще верит: обязательно пролетят над обманутой страной лебеди-кликуны, обронят заветное перышко. Главное — не забыть, передать внукам древнюю закличку.

БАБУШКИНЫ УРОКИ

Рассказ

Любит бабушка Арина вихрастого Юрку больше всех из внуков. Часто говаривает:

—

В нашу, горбуновскую родову пошел. Всего-то тринадцать лет парнишке, а в травах разбирается пуще взрослого. Лекарь!

—

Испортишь огольца, — не выдержал дедушка Николай. — Пустое это дело — травки-муравки…

—

Память у тебя девичья! — взбурлила кипятком бабушка Арина. — Вспомни, кто нашу Жучку спас, когда ее змея ужалила? Юрка отваром чабреца отпоил. А кто тебе шипицу на мизинце соком чистотела выжег? А чьими, скажи, вениками в бане паришься? Ты, что ли, их наготовил и развесил на жерди под крышей? Ходить мало-мало стал, так сразу и закомандовал, кому что делать…

Дедушка Николай стыдливо уставился в пол. Прошлой весной у него отказали ноги, и он ходил, держась за стенки. Бабушка Арина и Юрка лечили ворчуна живым лекарством. Начерпают в мешок рыжих муравьев, принесут домой, дедушка Николай залезет в него по колени и слезами умывается. Кусаются-то лесные усатики похлеще овода.

—

Бабушка, вылечи, пожалуйста, дедушку от девичьей памяти, — пожалел Юрка.

—

Это я быстро! — расхохоталась бабушка Арина. — Дам ремня и в угол не емши поставлю.

Водит она внука по окрестным лугам и перелескам, собирают разные травы, любуясь на мохнатеньких пчел и поджарых кузнечиков. Каждой былинкой интересуется Юрка:

—

Эта от чего, а эта…

Бабушка Арина едва успевает объяснять. Приятно ей, что внук тянется к знаниям, как зверобой к солнышку. Всё она знает, всё умеет. И грыжу зашепчет, и от испуга избавит. Зубы на белене заговаривает и голову правит. Малых ребятишек из дальних плаваний на сушу возвращает: выпотрошит из щуки проглоченную рыбку, высушит, истолчет в порошок, споят его ночному капитану — тягу к морю как рукой снимет.

Когда начали возводить Братскую ГЭС, внук давай агитировать бабушку махнуть на стройку, лечить комсомольцев. Согласилась было, но тут же опомнилась:

—

У нас своих комсомольцев девать некуда: Томка, Галька, Валька, Вовка, дедушка… Лучше лебеды поросятам насеки и запарь.

Живут Горбуновы в поселке Ново-Ленино, в своем доме. Хозяйство держат, огород садят. Юркина мать — Мария — с дочками и сыночками крутится белкой в колесе. Бельевая веревка, натянутая в ограде, вечно завешена пеленками да распашонками. Отец работает в кооперации, уходит рано, приходит поздно.

Вся опора у Якова — сын и бабушка Арина. Младшие горбунята только и умеют огурчики с грядки таскать и уросить. Дня не проходит без приключений: то крапивой обожгутся, то шишку на лоб себе поставят. Бегут со слезами к Юрке вавку лечить. Тот на нее подует, поприговаривает:

И спровадит шалуна к бабушке Арине на дальнейшее лечение.

А та потеребит за ушко, вытрет слезы подолом чистенького фартука и страху нагонит:

—

Боженька ослушника покарал! Если будешь верхом на заборе ездить, одежонку рвать или у колодца ошиваться, еще не так накажет.

—

Бабушка, а Боженька где живет? — осторожно поинтересовался Юрка.

—

Известно, на небе, — перекрестилась она. — Кто старшим перечит, ведет себя плохо, тому достаются от Него кривая судьба и дырявое счастье.

Юрка живо представил кривого на один глаз соседа и проржавевшее насквозь ведро, давно валявшееся за огородом. Такой доли себе парнишка не желал и старался всё делать так, чтобы понравилось Боженьке.

Однажды отец простудил почки. Нужной травы у бабушки Арины не оказалось.

—

Сбегай, Юра, к Малой Бланке, — попросила она. — Растет по тамошнему ручью белозор. Сам — низок, стебелек тоненький, пять округлых беленьких лепесточков, а середочка золотая. Шибко от почек помогает. Только смотри не заблудись!

Жаль Юрке отца. Мигом собрал котомочку, свистнул верную Жучку и отправился искать белозор.

Идет по родному краю. В небе дикие голуби вьются, по сторонам березки хороводы водят, поля колосятся. Через дорогу суслики перебегают. Жучку дразнят. Желтенькие овсяночки на кусточках звенькают: синь-синь, си-ти-ти… Высь высокая. Даль далекая. Раскинуть бы парнишке руки, обнять ненаглядную родину, да некогда: отец хворает. Топает Юрка — пыль из-под сапог винтом клубится. Видит, семенит навстречу старичок, постукивает посошком о дорогу, словно проверяет ее на прочность. Жучка бросилась к нему — хвостом виляет, ластится!

Юрка сдернул с вихрастой головы кепчонку, вежливо поклонился:

—

Здравствуйте!

—

Здравствуй, здравствуй, подорожничек! — Старичок остановился. — Водички не найдется? — Юрка достал из котомочки манерку, тот отпил чуть-чуть и вернул, улыбнувшись: — Куда путь держим?

—

Траву белозор ищу. Отец хворает, — затуманился парнишка.

Старичок огладил седую бороду и ласково заворковал:

—

Знаю такую травку. Дойдешь до развилки, свернешь налево и упрешься в ручей. Там и найдешь, что ищешь. Когда-то сам святитель Иннокентий из него пил. Раньше-то на месте Малой Бланки монастырский амбар стоял, вот святитель и приезжал хозяйство оглядеть и по окрестностям побродить. Где он ступал, там птахи гнезда вили. Ну ладно, шагай, подорожничек, пока солнышко с голубой горки вниз не покатилось…