Чалдоны - Горбунов Анатолий Константинович - Страница 14

—

Рыбак, у лунки не зевай, поклон Кондрату передай!..

—

Кривой Кондрат — наш кровный брат!..

Помешались все, что ли, на этом Кривом Кондрате? Притча во языцех. Может, шибко крутой какой-нибудь в рыбнадзоре объявился. Так я ему быстро салазки загну. Признаюсь честно, загорелся прямо-таки стукнуться с этим таинственным Кривым. Кулаки зачесались, моченьки нет.

—

Ты чего тут своими кувалдами размахался? — услышал я за спиной насмешливый голос.

«Кривой Кондрат?!» — екнуло сердце. Резко оглянулся — Саша Гавриленко нарисовался!

Поздоровались.

—

Кривой Кондрат не беспокоит? — деловито поинтересовался Саша.

Хотел врезать Саше по уху — окончательно достал меня Кривым Кондратом, но сдержался и ответил туманно:

—

Вроде не видать…

—

Это хорошо! — Гавриленко быстренько присоседился на свободную лунку. Тары-бары пошли, растабары. Кривой Кондрат из головы вылетел.

Вдруг в моей лунке заплясали пузыри, кивок на удочке то и дело взбрыкивал.

—

Крупняк подошел! — радостно сообщил я разговорившемуся соседу, пытаясь мягко подсечь рыбу. Наконец это мне удалось. — Сашка! Что-то тяжелое село! — заорал я…

—

Лещ! Давай выужу… — Опытный Гавриленко прытко вскочил с раскладного стульчика.

Кого там! Тащу. С натугой завел в лунку. Мельком подумалось: «Лещ — рыба широкая, в лунку бы не пролез. Налим сел…» У выхода из лунки рыба застряла. Выхвачу-ка ее за жабры. Сунул руку в лунку — и волосы на голове встали дыбом от ужаса: рыба-то мохнатая!!! Дернул, как ошпаренный, руку назад, а рыба цап за палец… и показалась из лунки усатая морда ондатры. Был зверюга крив на один глаз. Он злобно пискнул, разжал клыки и камнем пошел ко дну. Лучший настрой оборвал… садист…

Из распластанного клыками пальца ручьем текла кровь.

Саша катался по льду, захлебываясь громовым хохотом:

—

Ну, друг, повеселил на славу! Кривого Кондрата выудил!

Вот оно что… Кривой Кондрат — ондатра… сразу стало все понятно.

—

Ты в подкормку валериану добавлял? — Саша тыльной стороной ладони вытер с разрумянившихся щек веселые слезы.

—

Добавлял… — дуя на палец, уронил я виновато.

—

Все ясно! Только угости Кривого Кондрата валерианкой — замытарит. Место менять надо.

Отступили мы в сторону, пробурили по лунке. Саша бросил в них по горсти толченых сухарей. Сразу стала брать сорога.

В самый жор сороги подошел к нам знакомый рыбак по прозвищу Дайка. Всегда просит, сам никогда ничего не дает. Притащился с пешненкой, сделанной из арматуринки. У Дайки новый бур дома, а не носит — на чужбинку привык.

Жадно глянув на горку крупной сороги, он потянулся к моему буру — Дай-ка, лунку пробурю…

—

Нет! — отрезал я. — Свой носи.

Гавриленко тоже отказал.

Дайка, недовольно ворча, устроился на моей старой лунке, где я накровянил. Подумал, наверное: раз кровь — значит, тут рыбу таскали…

Кривой Кондрат был явно в ударе. Он ползал по дну, собирал сдобренную валерианкой подкормку, пускал пузыри, бил длинным хвостом по леске — отчего поплавок на Дайкиной удочке то подпрыгивал, то нырял. Дайка тщетно пытался подсечь — Кривой Кондрат каким-то чудом успевал увернуться от зловещего жала мормышки.

—

Что за рыба?! — досадливо крякал Дайка, при каждой подсечке у него аж уши ходуном ходили. Подвело Кривого Кондрата опять, вероятно, неполноценное зрение. Не успел увернуться — подсекся!

Дикий вопль восторга взвился в солнечное небо. Дайка победоносно глянул в нашу сторону и стал жарко выбирать леску. Из лунки показался омерзительный хвост Кривого Кондрата. Дайка пронзительно взвизгнул, бросил удочку и очертя голову кинулся наутек.

—

3-з-змея, з-з-змея… — заикаясь, лепетал он.

Саша не растерялся, ловко подхватил уползающий в лунку мотылек Дайкиной удочки и тихонечко-тихонечко выволок Кривого Кондрата на лед. Прижал осторожно мохнатого пострела своим огромным, подшитым микропором валенком и крикнул мне:

—

Рогульку давай!

Я мигом сломил с ивовой сухостоинки рогульку. Смельчак придавил ею Кривого Кондрата ко льду. Зверина весь был увешан мормышками, как генсек Брежнев орденами.

Саша обирал с фыркающего героя «боевые награды» и шутил:

—

Завалим теперь ювелирный магазин серебром.

Появился пришедший в себя от пережитого страха Дайка.

—

Дай-ка, Саша, мне вон ту продолговатенькую мормышечку, и вон ту…

—

Обойдешься. Скажи спасибо, что удочку спас, — холодно отрезал Гавриленко и протянул мне ладонь с трофеями.

—

Выбирай, какая твоя…

Ограбленный Кривой Кондрат обратно в ангарскую водную стихию явно не торопился. Не обращая на нас внимания, долго охорашивался на кромке лунки, расчесывал когтистыми лапами свои гвардейские усы, забавно чихал. В лунку нырнул он бравым и радостным, лукаво помахав нам на прощание длинным, плоским и не таким уж омерзительным, как показалось вначале, хвостом: дескать, не слишком грустите, друзья, еще свидимся…

Кто его назвал Кривым Кондратом, так и осталось загадкой.

Нынче летом я причалил к Островам на резиновой лодке половить на кузнечика ельцов в проточке. И вдруг увидел Кривого Кондрата! Он сидел на обросшем редкой травкой камне, рядом грелась на солнышке подружка. Рядом резвились озорные кондрашата. Мне показалось, что все они были кривеньки на один глаз. И с улыбкой подумалось: «Веселая тут зимой будет рыбалка!»

ЧЕРНАЯ КОШКА

Рассказ

Омуль не брал. Глянешь в лунку: вот он, рукой достать можно! Ходит себе туда-сюда под самым льдом, играя, бодает медленно падающего на дно бормаша.

Из всей «Камчатки» ловили только двое — Василий Проничев да Петр Перебоев.

Рыбаки с завистью глазели, как они бойко форсили от лунки к лунке на широких лыжах, грубо сработанных из сосновых досок, то там, то сям выхватывая из прозрачных хлябей Байкала серебристых молний.

Передвигаться по весеннему льду без лыж было опасно, он прогибался и шипел, как бы предупреждая: больше одного у лунки не собираться. Ближе к обеду лед стал еще чернее, прогибался и шипел еще пуще. Солнце палило нещадно.

Рыбаки нехотя выбирались от греха подальше на сушу и под оглашенный хохот брачных чаек грустно разъезжались.

Зато эти двое чуть ли не вальсировали на своих деревянных погремушках. Ах, как они красовались друг перед дружкой! Между ними, дико сверкая зелеными шарами, так и сновала когтистая черная кошка.

—

Опа! — намеренно громко басил Перебоев, ловко выбрасывая на игольчатый лед омуля.

—

Опа! — мстительно пищал в ответ Проничев, хвастая точно такой же рыбиной.

Обида прожигала меня от макушки до пят. Друзья… С лыжами нагрели — могли же перед отъездом на Байкал подсказать, пару досок не нашел бы, что ли? Омуля ловят, а на какую «муху» — молчок. Перепробовал «вприглядку» все свои козырные — омуль от них шарахался.

Плюнул я в сердцах и поплелся на табор кухарничать. Ближе к берегу, на мелководье, лед был прочным, хоть пляши. Глянул в старую лунку: батюшки-светы, окуня кишмя кишит! Вот где после обеда душеньку отведу…

За едой взял друзей в шоры:

—

Подобрали к омулю ключик и куражитесь. Разве я когда таился? Вспомните…

Перебоев с издевкой ухмыльнулся:

—

Кто за язык тянул? Держал бы свои секреты при себе.

—

Тебя каленым железом не пытали. По доброй воле информашками снабжал, — нахально поддакнул Проничев.

Конечно, без омуля не останусь, ловим в один котел и делим поровну. Так уж заведено у нас, коренных сибиряков. Дело в другом — в процессе. Съездить на Байкал и не услышать удара благородной рыбы о снасть?!