Великий и Ужасный 4 (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 15

— Я и не думаю, что это будет легкая прогулка, — прогудел я из бочки. — А вот то, что веришь — это хорошо. Найди там моих, в Братске. Серого, Швабра, Кузю… Расскажи им, что со мной и как, пусть не волнуются и налаживают торговлю! И тоже — верят.

Загудела сирена, аппарель начала открываться.

— До воды — десять метров! — проорал Иван Иванович. — К бомбометанию готовы! Сгруппируйся!

И пнул бочку ногой изо всех сил. Откуда только силы взялись у худощавого менталиста?

— Полундра-а-а-а-а!!! — заорал я, ощутив на секунду невесомость, а потом бочка ударилась о воду, я ударился о бочку и завопил еще громче — от восторга. Такой дичи я еще не творил!

Вода плескалась о борта бочки и внутри, и снаружи. Снаружи — потому что из-за небольшого ветра возникло некоторое волнение, внутри — потому что я сам ее туда наплескал лопатой сантиметров на двадцать, для устойчивости. Ботинки были классные, ноги не намокнут. Провизия — на спине, за нее тоже беспокоиться нечего.

Над поверхностью воды плыл туман, солнечные лучи едва пробивались сквозь густые, плотные тучи, ветер доносил запахи осеннего хвойного леса, пороха, гари и крови.

Впереди виднелся темный берег, так что я высунулся из бочки по пояс, перехватил свое дурацкое весло поудобнее и, включив режим гроула, наконец с большим удовольствием зарычал себе под нос, аккуратно загребая то с одной, то с другой стороны:

— Славное море — священный Байкао!

Славный корабль — омулёвая бочка!

Эй,Баргузин, пошевеливай вал!

Молодцу плыть недалечко!

И черт бы меня побрал, если все мои злоключения, начиная от моста через Бирюсу и до экстремального десантирования из конвертоплана не стоили этого самого момента!

Глава 7

Война

Войну я видал. В гробу я ее видал, если честно…

В ранней юности, будучи еще румяным и кудрявым пацаном по фамилии Бабаев и проживая некоторое время в маленькой зеленой, горной и гордой стране, так уж получилось, что хлебнул я войны аж два раза. И мне очень, очень не понравилось. Люди, красивые молодые парни, которые месяцами тренировались, годами учились, жили, чувствовали, любили — одномоментно умирали всем взводом, не успев даже дойти до своих боевых позиций! Смерть с небес волей корректировщика, или из-под земли — волей подрывника ставила крест на их жизнях, не дав проявить и сотой доли своей отваги, воспользоваться полученными от отцов-командиров и инструкторов навыками и умениями. Они даже не успевали повоевать! Эта вопиющая глупость почему-то впилась в мой подростковый мозг сильнее, чем обгорелые остовы домов, мародерство и сотни, тысячи разрушенных жизней.

Молодые и храбрые люди шли на войну и гибли, не добравшись до поля сражения. Слишком старые люди и слишком маленькие люди просто пытались жить дальше, ходить по своим делам и спать в своих домах. И они тоже умирали просто потому, что над городом что-то сбили, и это что-то на них упало.

Умирали и плохие люди, которые спустились с гор и думали, что у них будет легкая прогулка к морю, поскольку они — самые страшные и мощные боевики на свете… Эти мнящие себя великими воинами бандиты даже не умирали — подыхали, потому что их выходили встречать не только молодые красивые парни, но и их отцы — точно такие же боевики, воевавшие в молодости каждые три-пять лет для того, чтобы этот крошечный народ не стерли с лица земли соседи. Они со звуками первых взрывов доставали из-под кровати автоматы, повязывали на рукава старого, выцветшего камуфляжа зеленые ленты, переставали брить бороды и начинали вваливать спустившимся с гор гостям как положено.

И потом, когда через семь лет я по воле судьбы оказался в тех местах снова — в более сознательном возрасте — то имел честь наблюдать, как эти великие дядьки снова доставали автоматы — чтобы ввалить уже другим гостям… Тогда довелось и мне взять в руки автомат, хотя толку с этого было немного. Из меня боец получился тогда, как из говна — пуля. Обнять и плакать. Но — эти дядьки были для меня свои. А те, другие дядьки — чужие. И вроде как мы делали правое дело и даже победили довольно быстро, но мне все равно воевать там, на Земле, очень не понравилось. Говно это, а не занятие.

Здесь, на Тверди, для меня все оказалось гораздо ближе и понятнее. Я рубал тварей. Я рубал врагов, которые пришли убить меня или моих близких. Я ни черта не боялся, не было этого выедающего кишки ощущения, сердце не пыталось проломить грудную клетку и не тяжелело мерзко в коленях. Я видел, с кем сражаюсь! Я видел, на чью башку опускается бердыш, и кого я пинаю ногой в пузо! Чудовищ, негодяев, дикарей! Нет, бывало, что и с нормальными ребятами схлестнуться приходилось — но мы как-то быстро находили взаимопонимание. Тот же Швабр, он же Бахар Двухголовый — на что придурок, а адекватнее многих! Или Денис Скороходович Цегорахов…

А на здешнюю Балканскую войну я не собирался пока что, хотя носферату вполне стоили того, чтобы уничтожить их полностью и окончательно. Мне казалось — там я снова увижу ту же вопиющую глупость, что и в земных субтропиках. И это меня не пугало, нет… Скорее — вызывало внутренний протест. Да и вообще — полно дел было и тут, внутри матушки-России, и я не видел никого, кто хотел бы их решать. Откровения Риковича были тому лучшим подтверждением. Так что война могла подождать, так я думал…

… Так я думал ровно до того момента, пока над самой кромкой воды, гудя турбинами двигателей, не прошли на бреющем полете «грачи». Нет, я знал — это не могут быть «грачи», откуда они тут? Но силуэты были очень, очень родными. Крылатые машины с гулом совершили вираж и разразились огненным дождем, обрушив на лесной массив неподалеку несколько десятков ракет единовременно. И тут же — синхронно завалившись набок и разбрасывая в стороны тепловые ловушки, начали совершать маневр уклонения. Огненные облака разрывов застили горизонт.

— Ох-ре-неть! — такого я точно не ожидал. Грохотало и полыхало так, будто на земле разверзся филиал ада!

Но дальнейшее и вовсе заставило меня замереть в своей бочке и сжать покрепче кажущийся теперь таким нелепым бердыш. Над лесом поднялась огромная черная туча! Я сразу и не понял, что это было — небеса потемнели и наполнились резкими, давящими на мозг звуками. И только потом мои глаза распознали: все это мельтешение, всю эту суету создавали птицы! Тысячи и тысячи птиц!

Штурмовики на форсаже врезались в живое облако, и вдруг — воздух вокруг каждого из них засветился. Странные силовые сферы окружили технику, и птички одна за другой заполыхали, бессмысленными горящими комками падая вниз. Но на смену погибшим приходили сотни и сотни пернатых, атакуя ненавистные летательные аппараты — и один из самолетов вдруг выплюнул из турбин густой черный дым и клюнул носом, устремляясь к верхушкам деревьев. Другой же, напротив — полыхнул светом во все стороны еще сильнее и круто начал набирать высоту.

Судя по всему — авиаторы воевали за Ермоловых, по крайней мере — против эльфов точно. Но не болеть за пилотов я не мог: всё-таки слишком чудовищно выглядела эта грандиозная мурмурация из птиц в осеннем небе. Сноп пламени и гулкий звук взрыва возвестил: подбитый «грач» столкнулся с Твердью. А его напарник сумел набрать недосягаемую для живой ПВО высоту и, покачав крыльями, скрылся с моих глаз.

Зато появились новые действующие лица: с лязгом траков и гудением электромоторов на прибрежную полосу на скорости вырвались несколько броневиков. Приземистые, в темном камуфляже, машины, похожие на жуков-навозников, перемалывали гусеницами подлесок, и их башни хищно вращались, хоботки неведомых орудий искали цель — и нашли! Как только взбесившиеся птицы навелись на новую угрозу, стволы поднялись чуть ли не вертикально, примерно на семьдесят или восемьдесят градусов, и исторгли из себя пламя.

Это были огнеметы! Тут же запахло палеными перьями и жареным мясом, птицы гибли сотнями, усеивали своими телами берег… И кто-то, чья воля управляла всей мурмурацией, дал приказ на отступление. Заполошно каркая, галдя и вереща, пернатые ринулись прочь.