Правила поедания устриц (СИ) - Мори Анна - Страница 6

— Вот-вот. Это очень глупо. Правда ведь?.. — подхватывает Дункан и поворачивается к Рактеру.

Рактер выдерживает небольшую паузу, рассматривая Дункана своими холодными светлыми глазами. Думает: тот, вероятно, сильно задет, раз готов поделиться своей досадой с кем угодно; задет, разумеется, не интересом сестры к эзотерике, а довольно прозрачным намеком на то, что он сидит у нее на шее.

Это едва ли не первый раз, когда они с Дунканом говорят о чем-то наедине. Брат Шей непонятен и неинтересен Рактеру в той же мере, что и Гоббет, но Гоббет хотя бы забавная; к тому же она постепенно стала к Рактеру дружелюбней, закрыв глаза на его принадлежность к мудакам с кибермозгами. (В целом Гоббет, похоже, ко всем и всему на свете, кроме Из0бель, относится с одинаковым эгоистичным равнодушием, — и слава богу). Но вот Дункан Рактера отчетливо не одобряет. Он тактично старается не слишком явно это демонстрировать, но у него что на уме — то и на языке.

Сейчас Дункан под его взглядом теряется и кривится, запоздало осознав, с кем говорит.

Рактер растягивает губы в почти приветливом оскале:

— Боюсь, у меня нет определенного мнения на счет гаданий. После Пробуждения мир изменился. Ваша сестра умеет прикуривать от пальца, почему бы и предсказаниям будущего не работать?

Дункан теряется еще больше.

— Ну… Шей – это Шей. Она особенная. Она все на свете может. Она… Да вы и сами знаете. Если бы она сама решила научиться предсказывать будущее, я бы не сомневался, что это работает. — Несмотря на обиду, он говорит о сестре с какой-то почти трогательной верой.

— Не пойму, что вы хотите сказать. — Рактер трогает кончик ножа для пуэра, проверяя его на остроту, и слизывает с пальца капельку крови. (“Долбаные чоканутые риггеры”, — всплывает на лице Дункана огромными, как в книжках для слабовидящих, буквами). — Вы же не сомневаетесь, что магия реальна? Только позавчера мы столкнулись в «У-син» с духами и магами — даже в излишнем, я бы сказал, количестве — и вы, полагаю, своими глазами прекрасно видели, как Гоббет накладывает заклинания…

— Не, я, конечно, знаю, что магия есть и что она работает, хоть и не особо шарю во всем этом… Огонь, удары молнии, вызов духов. Но… Да вы же сами понимаете! Нормальная магия — это одно. А тут какие-то шарлатаны в идиотских шатрах, — упрямится Дункан. Вообще говоря, Рактер не ожидал, что тот решит развить беседу. При всех недостатках Дункана Рактер вынужден признать, что на кантонском тот говорит намного лучше сестры. — Как можно верить в то, чего не увидеть, не измерить?..

— Меня порой огорчает, что все на свете можно увидеть и измерить, — замечает Рактер.

— Это вас-то, с вашими железяками вместо мозгов?.. — рассерженно восклицает Дункан, чей гнев, похоже, наконец нашел удобное русло. – И если вы такой поборник магии, почему сами ей не научитесь?

— Боюсь, во мне для этого слишком много железяк, — Рактер позволяет просочиться в голос капле иронии.

На лице Дункана отражается искреннее непонимание, и Рактеру приходится вкратце объяснить:

— Любые кибервмешательства отнимают немного Сущности.

Взгляд Дункана не становится более осмысленным. Рактер уточняет:

— Сущность — это особая субстанция, которая, как правило, есть у живых и которой нет у мертвых.

— Как бы душа? — уточняет Дункан.

— Называйте как хотите. Именно эта субстанция дает возможность пользоваться магией.

— А-а. И если заменить руки-ноги на железки, то уже не поколдуешь. Понял. Но моя сестра же не перестала быть магичкой оттого, что сделала себе этот, как его, штекер в голове…

— Пока что датаджек ей не мешает. Но я предупредил Шей, что двигаться дальше в этом направлении опасно.

— Хм… Ну да, вроде логично, но… — Дункан явно хочет одержать победу в споре. — Вы ведь сами только что сказали: до Пробуждения тоже много чего считалось невозможным. Вы бы попробовали, что ль. Эту магию-шмагию.

Рактер терпеливо улыбается, и голос его совершенно спокоен, но Кощей начинает с раздражением скрести конечностями по полу.

— Нельзя быть одновременно магом и риггером. Это просто факт.

— Но вы ведь никогда и не пытались колдовать, верно?.. – настаивает Дункан.

— Я…

Рактер замолкает на полуслове.

Даже мысль об этом кажется абсурдной. Дункан ни черта не понимает ни в магии, ни в технике, он впервые в жизни услышал слово “Сущность” и сейчас спорит с Рактером просто из ослиного упрямства. Но — схемы самовосстановления Кощея работают на магии, а Кощей – вне всякого сомнения, часть самого Рактера, и в сумме эти два факта, некоторым образом…

— А знаете, вообще-то вы правы, это инерция мышления, — мягко и приветливо говорит он Дункану. Тупоумный орк скалится улыбкой победителя. — Кто знает, вдруг магия и технологии и впрямь могут сосуществовать. Благодарю, вы подали мне свежую идею.

Общеизвестно, что замена тела на киберимпланты приводит к потере Сущности, размышляет Рактер, спускаясь к себе в трюм (позади цокает по ступенькам Кощей); но у него никогда и не было Сущности, даже до имплантов. Нельзя потерять то, чего нет.

Быть может, магия несовместима не с отсутствием Сущности как таковым, а с фактом ее потери?.. Или, возможно, просто не стоит пытаться понять, как это работает – ведь не все на свете, в самом деле, можно увидеть и измерить.

Одно из самых ярких его воспоминаний: как он в детстве распотрошил курицу, пытаясь найти объяснение чуду, заставляющему ее дышать и двигаться, и поразился – как такой неуклюжий, уродливый, плохо настроенный механизм может работать? Ответа на этот вопрос он не нашел даже во множестве внимательно прочитанных медицинских справочников: формально понял – как, но все равно не перестал поражаться несовершенству хрупких, так быстро изнашивающихся органов. Непрерывно портящихся, непрерывно умирающих.

А потом, когда он еще чуть-чуть подрос, Пятый Мир закончился, и наступил Шестой. В мир вернулась магия – или, как говорили некоторые, просто стала более зримой, – и кое-что прояснилось.

Но не для него.

Так или иначе, Рактер решает, что сходить вместе с остальными к гадалке, которая предсказывает будущее по «Книге Перемен» — вполне неплохая идея.

Дункан, несмотря на былые возражения, тоже идет.

Шей и Гоббет воодушевлены. Из0бель и Дункан настроены скептично.

Рактеру интересно. Действительно интересно.

***

Название храма не прочитать из-за мощного, как душ, дождя и густых клубов дыма от благовоний. В мокром асфальте отражаются ярко-красные гирлянды фонариков. Ветер швыряет им в лицо горсти воды с таким злорадством, словно готовил это специально к их приходу. Сгорбленные фигурки горожан, бегущие сквозь серую пелену ливня под яркими зонтами или рассекающие лужи на мотобайках и велосипедах в дождевиках, – такой же узнаваемый портрет Гонконга, как пресловутая джонка с красными парусами.

На шатре гадалки, приткнувшемся возле храма, вышиты символы Инь и Ян и восьмиугольник с восемью триграммами ба-гуа, представляющими собой фундаментальные принципы бытия. Внутри шатра – стол с курильницей и несколько стульев. Гадалка неуловимо напоминает Шей и Гоббет (неужели все, кто практикует магию, становятся похожи на городских сумасшедших?): одета в какие-то многослойные драные меха, смуглое лицо без возраста, жирно, неумело подведенные карандашом глаза.

Но гораздо более занимательным Рактеру кажется то, что эмоции колдуньи считать так же сложно, как возраст: излучение от нее какое-то неопределенное — не то чтобы гладкое и ровное, как зеркало, скорее наоборот, невероятно хаотичное, цветом и структурой похожее на груду бурелома.

Она достает из футляра свои инструменты: «Книгу Перемен», завернутую в шелк, и пучок высушенных стеблей тысячелистника. Не спеша расстилает шелк на столике, зажигает курильницу, садится на пятках лицом к югу и делает три низких поклона, затем, зажав в правой руке стебли, плавными круговыми движениями по часовой стрелке трижды проносит их сквозь дым курильницы.