И аз воздам - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 36

Комендантом Константиногорской крепости был генерал-майор Петр Гаврилович Лихачев. Он же был шефом 17-го Егерского полка, расквартированного в этой крепости. Крепость это не те замки, что во Франции и Англии понастроены, и это, конечно, не Брестская крепость со своими равелинами. В это время каменных крепостей с башнями не строили, это были земляные укрепления с бастионами и с полубастионами, которые вооружались орудиями.

А вот размеры вполне тем английским замкам соответствовали. Площадь – около трех десятин. Читай гектар. Тридцать тысяч квадратных метров. Звучит серьезно, а на самом деле квадрат сто семьдесят метров на сто восемьдесят. И там три батальона солдат. Просто вплотную друг к другу стояли бараки, домики, палатки. Валы с бастионами были не сильно высокими, однако подойти к ним снаружи было не просто, с трех сторон крепость окружали низменные поймы, которые затапливались водой в весеннее время. В остальное время года там были труднопроходимые болота. Сейчас в конце мая именно на болото это и походило. Причем зловонное. Отходы жизнедеятельности туда же сбрасывали. Мазохисты, блин. А еще это прямой путь ко всяким холерам и дизентериям. Сама крепость стояла на надпойменной террасе. Со стороны речки Подкумка она до террасы круто обрывалась вниз. В крепости в 1783 году построили церковь. Церковь была деревянная и, как и бастионы, тоже не сильно высокой. И совсем не великой, и тридцати человек вместить не могла. В ней сейчас и отпевали капитана Мартынова. Брехт туда, понятно, не пошел, даже в саму крепость не пошел. Черт его знает этого шефа 17-го Егерского полка, что ему в голову взбредет. Еще арестует и отправит в цепях в Петербург. Генерал-майора Петра Гавриловича Лихачева Витгенштейн не знал. Как так, генералы и друг друга не знают?! Так Павел в первые годы своего правления отправил в свои деревни в ссылку больше тысячи генералов. Пойди, познакомься со всеми. Тем более что Лихачев был на Кавказе, а Витгенштейн в Москве.

На отпевание от их полуэскадрона отправился один майор Парадовский Феликс Осипович. Дождались его и поехали дальше, поспешили убраться с недружественной территории. За два дня нужно было добраться до Нальчика, а до него сотня километров или верст. Брехт хотел в крепости попросить проводника, знающего кабардинский язык, но раз так сложилось, то просто спросил на рынке в слободе, есть ли желающие скататься за двадцать рублей до Нальчика. Нашлось сразу трое, Брехт взял двоих. Один был старым солдатом, дедок бойкий, полжизни провел на Кавказе и помнил еще Суворова, который и начал строить эту крепость. А второй был местный дядька бородатый родом из аула Нарткала, что недалеко от Нальчика. Ну, это он сам на сносном русском сказал. На карте английской такой аул не указан, так что, поди – проверь. Звали кабардинца Зубер Шогенцуков.

Дорога петляла по ущельям, стояла ужасающая жара и влажность плюсом под сто процентов. Все время мокрый от пота и этой влаги, Брехт Ваньку из коляски своей пересадил на коня, а сам все два дня провел в разговорах с Зубером. Прямо кладезь информации, особенно если учесть, что ни Витгенштейн, ни Брехт ничего почти о Кабарде не знали.

Даже некоторые слова Петр Христианович на черкесском пытался выучить. Как-то не задумывался, а оказалось, что кабардинцы и черкесы это, по существу, один народ, слегка веками разделенный, но язык у них один. Дикий народ? Наверное, у них даже письменности нет. Все предания устно передают из поколения в поколение и при этом свою историю ведут на тысячи лет вглубь веков. Устройство социальное у них напоминает Европу века двенадцатого, ну или Русь в то же время. Князья всем рулят. Единого монарха нет. Князья называются – Пщы. И их не много, всего семь семейств. Еще есть высшее дворянство, этих тоже не много. Зубер всего три фамилии вспомнил, которые Брехт в блокнотик себе записал. А вот дальше шли простые дворяне с причудливым названием кабардей-ворки, и их, этих орков, чуть не четверть населения. Ну, это как в Польше шляхты, один баран есть – уже дворянин. Или нет – стадо баранов, тогда точно орк. Есть и рабство. Они как-то освобождаются и становятся вольноотпущенниками и вот таких – большая часть населения.

В настоящее время и ворки и пщы плохо относятся к России, а ведь раньше сами просились под руку русского царя, и многие их дворяне служили в русском войске, даже большими князьями стали. Например, тот же князь Черкасский именно отсюда выходец. Но Екатерина решила тут строить крепость Моздок, и все роды на русских ополчились. Возненавидели.

Брехт знал, чем закончится. Будет пятьдесят лет, даже шестьдесят вялотекущей войны. Две трети населения предпочтут переселиться к туркам, которые их отуречат. Уходили к единоверцам, а столкнулись с геноцидом. Но те, кто останутся, горя хлебнут не меньше. Лет через двадцать на Кавказ, а особенно именно вот в эти места, в Кабарду придет чума, и умрут все, останутся единицы, целые долины будут годами пустынными и безжизненными. Совсем мало кабардинцев и черкесов останется, которые потом и прекратят войну, просто воевать станет некому. Последние непримиримые переберутся на восток, в Чечню, и там будут воевать до пленения Шамиля.

Можно ли это поправить? Ну, ведь именно за этим и поехал. Нужно попробовать изменить историю.

Глава 18

Событие пятидесятое

На последнем привале перед аулом Нальчик Брехт после ужина завел с Зубером разговор об этих местных ворках-дворянах.

– Скажи мне, аскерчи[12], насколько богаты ваши ворки, если на русские рубли перевести? – Брехт протянул кабардинцу серебряный рубль. Новенький. Специально десяток взял с собой, уже с изображением Александра. Рубль был пробным. Все следующие рубли Александра будут без портретов, на этом портрет есть. Будучи нумизматом, слышал в будущем Брехт, что это из-за того, что Александр не любил своих изображений, казалось ему, что он плохо на них выходит. Хренолик – казалось. Чего тут казалось. Такое уродство скрыть невозможно. Если художник хотел оскорбить или унизить императора, то это ему удалось на сто, да даже на двести процентов, и унизил, и оскорбил. Странно обрезанный бюст, словно художник решил показать грудь атлета у императора, но в последний момент передумал, и получилась впалая куриная грудка. Лицо непропорционально маленькое и кукольное какое-то. Челюсти вообще с подбородком почти нет. В общем, полный дегенерат на рубле. Даун. Именно так они и выглядят. Вся прелесть рубля, что он большой и сверкающий. Вес почти двадцать один грамм и диаметр без малого четыре сантиметра. Александр рубль зарубил. Не стали печатать такие. Только пробники. И вот по просьбе Витгенштейна допечатали. Брехт с придворным медальером Карлом Леберехтом пообщался, получая заказ. Какого, мол, черта, зачем уродовать вполне фотогеничного Александра.

– Как вы не понимаете? Я старался подражать античным монетам, потому и шея столь удлинена. Вот посмотрите на римские монеты. К тому же Мария Федоровна помогала рисовать.

Ну, что сказать, все как всегда, хотели как лучше. А получили уродство. Весь двор и все иностранцы считают Александра красавчиком и чуть ли не ангелом, а на монетах олигофрен или даун. Какие там еще есть градации – «имбецил»? Вот, именно он на рубле. Ну, и ладно, зато сверкает.

– У многих несколько отар, несколько коней, два, а то и три дома…

– А в среднем по больнице? Шучу. У обычного орка?

– Две сотни овец, большая сакля. Пара пастухов.

– Как думаешь, Зубер, если я предложу лучшим воинам среди ворков послужить пару лет при дворе нашего императора за пятьдесят рублей в месяц или даже за сто. Будут ходить в красивых местных одеждах во дворце и охранять Александра. В набеги на врагов России ходить. Согласятся ваши аскерчи?