Предварительные решения - Сурмин Евгений Викторович - Страница 38

Комиссар затушил очередную сигарету и прикрыл глаза, вспоминая разговор.

– Что скажете, Михаил Григорьевич? – начальник Иностранного отдела чуть дернул подбородком, указывая на синеющий печатями листок машинописного текста.

– О предложении ликвидировать, – разведчик чуть не сказал немецких, но вовремя прикусил язык, – вражеских инженеров-то? Павел Михайлович, вас интересует техническая возможность это осуществить или целесо-образность?

– И то и другое.

– Хорошо. Я скажу так. Эта инициатива, бесспорно, заслуживает самого серьезного обдумывания. Возможно, самым трудным будет внедрение нашего человека на завод, а целесообразность будет зависеть от полноты сведений, которые мы от него получим. Если на самом деле найти на предприятии узкие места, то это может сработать. Чисто технически, в Польше я бы взялся провести такие акции, агентура там как раз готовилась скорее для диверсий, чем для сбора информации.

– Да, кстати, что вы думаете о самих этих польских ячейках?

– Что думаю? Больше похоже на работу армейцев, мы действуем более тонко. Работа была проведена явно в спешке, хотя как могло быть по-другому? Никто ведь не ожидал, что Польша рухнет за несколько недель.

– Один человек точно ожидал.

– Вы, Павел Михайлович, имеете в виду товарища Сталина?

– Нет. Попозже вернемся к этому вопросу. Продолжайте.

– Как я уже сказал, у них ярко выраженная диверсионная направленность. Также человек, создавший эту сеть, уделял огромное внимание секретности и локализации ущерба для организации в случае провала одного из звеньев. Каждая ячейка – три-пять человек, которые знают только друг друга; командир и только он знал код для встречи с координатором. В определенном месте, в определенное время нужно сказать пароль, а потом еще показать оговоренный ранее предмет. Часто это половинка от банкноты, вторая часть которой находится у командира группы.

– Похоже на боевую организацию эсеров.

– Это скорее не организация, а заготовка для нее. Хотя… даже не заготовка. Это мы вначале пытались привести всех, можно так сказать, к одному знаменателю.

– Объясните.

– Больше всего эти ячейки подходят для одноразовых акций. Сейчас я понял, что такими они и задумывались. Точно! А я-то голову ломал: анархисты, монархисты, социалисты – кого там только не намешано по принципу «против Германии, значит, наш». И каждому обещано то, что он хочет услышать. Одних министерских портфелей в будущем правительстве Великой Польши от моря до моря обещано под полста штук. Английский или американский паспорт, ну и конечно деньги: доллары, фунты, марки.

– Думаю, вы смогли найти и деньги, и документы.

– Смогли, но почему бы тому, кто это все создавал, не оставить нам какие-нибудь подсказки. В самом начале мы так потеряли одну группу. Студентики, сыновья людей, которые даже под оккупацией остались при деньгах и положении, играли в политику и думали, что работают на британскую разведку. Обидно.

– Можно как-то наладить с ними отношения?

– Сомневаюсь. Разошлись тогда со стрельбой, но вроде без трупов.

– Вы об этом не докладывали.

«Я что, дурной, что ли?» – подумал про себя Михаил.

– Мы тогда не разобрались в ситуации и подумали, что просто вышли на связь не с теми людьми.

– Хорошо. Сейчас это уже не актуально. Проработайте вопрос о повторном контакте, а я подниму все архивы по этому делу…

В архивах, к огорчению Михаила Григорьевича и тихому бешенству Фитина, нашлись сопроводительные записки по всем ячейкам. Только вот ознакомить с их содержанием резидента, уезжающего налаживать контакты, никто не удосужился. Официально работал «товарищ Федотов» в МИДе, переход на нелегальное положение обеспечивал немецкий ОМС Коминтерна, а бумаги пылились в спецархиве НКВД, – отвлекся от воспоминаний комиссар.

– А пока, Михаил Григорьевич, вкратце расскажите, как вы справились со всей этой анархией, которая вам досталась в польском генерал-губернаторстве?

– Я решил не менять состав ячеек и оставить их такими же автономными. Но условно я разделил все ячейки на три группы. На «Левых» – это те, кто разделяет наши идеи и считает СССР другом. «Правые» – националисты всех мастей, в голове, как правило, две мысли: «Великая Польша от можа до можа» и «Британия нам поможет». А посередине «Центр» – все остальные. Личная месть, деньги и всякое такое. С этой группой, пожалуй, сложнее всего, ждать они не умеют, да и не хотят.

– Что дало такое разделение?

– Также все ячейки разделены по направлению деятельности. Информационное обеспечение, техническое обеспечение, исполнители. Так вот, мы следим за тем, чтобы по возможности взаимодействовали группы одной идеологической направленности. То есть, например, националисты-техники занимаются обеспечением националистов-боевиков, и наоборот, если исполнители левые, то и техническое обеспечение стараемся поручать левым группам. Хотя сейчас боевые звенья, по сути, законсервированы.

– Ясно. Я читаю ваши донесения и примерно представляю ваши источники и то, чем вы занимаетесь. Есть что-то важное, что еще идет из Берлина в Москву диппочтой?

– Пожалуй, есть. Мы нащупали выходы на «Союз вооруженной борьбы», преемника «Службы победе Польши», и на помощника самого Стефана Ровецкого[49].

– Что ж, это большая удача. Считайте, что вы реабилитировались за провал со студентами. Значит, товарищ капитан государственной безопасности, говорите, ваша сеть сможет осуществить то, о чем говорится в этом рапорте?

Разведчик вскочил, вытягиваясь по стойке смирно.

– Сможет, товарищ старший майор!

– Хорошо, значит, для вас есть работа.

– Я готов вернуться немедленно.

– В Германию, Михаил Григорьевич, вы не вернетесь, по крайней мере, в ближайшее время. Для вас у меня есть другое задание.

– Слушаю.

– Сначала хочу задать вам вопрос. Возможно, он покажется вам немного странным, но тем не менее. Скажите, вы не заметили какого-нибудь сходства между тем, как вербовались агенты в Польше, и этим рапортом?

– Заметил, товарищ старший майор.

– Просто Павел Михайлович.

– Хорошо, Павел Михайлович. В обоих случаях я бы отметил крайнюю степень цинизма. Я понимаю, случись война, с врагом миндальничать никто не будет, но вот так, загодя планировать ликвидацию не офицеров и генералов, а простых инженеров и даже рабочих… Есть в этом что-то иезуитское. Страшный человек это планировал. В Польше так же: наплевать на мораль, главное – эффективность. Потом эти Яцеки, Юлии и даже Агнешки, – чуть дрогнул голос разведчика, – будут использованы как одноразовый инструмент. Врать, обещать заведомо невыполнимое, рядиться в чужие флаги – все дозволено. А ради какой цели? Как же солидарность трудящихся?

– Вижу, не одобряете, Михаил Григорьевич?

– Не то чтобы не одобряю, умом-то я все понимаю, а вот на душе, знаете, Павел Михайлович, осадочек. Все это даже для разведки как-то… не могу подобрать слова, – разведчик сложил перед лицом вместе три пальца, как бы пытаясь выхватить из воздуха ускользающую от него мысль. – В Испании ведь тоже, с одной стороны, грязь, кровь, смерть друзей каждый день. С франкистами дрались люто, те еще звери, гражданских убивали не задумываясь. А немцы вообще испанцев за людей не считали, даже союзников. А с другой стороны, было там и чувство свободы, и боевого братства. Вначале, я бы даже сказал, некий флёр рыцарства…

Михаил внезапно замолчал, как будто вдруг вспомнил что-то важное.

«Дворянин, прадед – герой Отечественной войны 1812 года, – размышлял старший майор, давая подчиненному время обдумать свою мысль, – гимназия, потом изучал право в Женеве, где увлекся идеями Плеханова. В 1917-м, бросив учебу, возвращается в Россию, строить новую жизнь. Активный участник Гражданской войны, завершил ее в должности начальника разведки 16-й кавалерийской дивизии 2-й Конной армии в ноябре 1921 года. Перешел на работу в ЧК, где под руководством сначала Феликса Дзержинского, а затем Менжинского проработал до 1934 года. Не сработался с Генрихом Ягодой и отправился фактически в ссылку военным атташе в Монголию. Вспомнили о нем в 36-м, когда для помощи Республиканской Испании понадобились советники со знанием хотя бы английского языка и пониманием специфики работы. Интеллектуал, идеалист».