Бес в серебряной ловушке - Ягольницер Нина - Страница 44

– Вы вернулись в срок?

– Нет, задержался на сутки.

– Вы видели тело графа Кампано?

– Нет. Наверное, оно осталось в сожженных покоях.

Руджеро пролистнул стопу и вытянул за уголок хорошо знакомый Годелоту исписанный лист.

– Итак, в своем донесении вы утверждаете, что земли графа Оттавио Кампано подверглись атаке. – Монах сделал паузу, просматривая документ, а затем брови его чуть приподнялись. – Вы занятный рассказчик. Живо написано, с огоньком. Итак, деревни и посевы были выжжены с чудовищной жестокостью, но жертв почти не приключилось. Замок же разорен дотла, и в нем все истреблены под корень. Ворота не взломаны, на трупах нет колотых ран, тел нападавших вы не нашли. Черепа всех убитых раздроблены тяжелыми предметами. Единственный уцелевший, встреченный вами, уверял, что на графство налетела орда безмолвных огненных демонов. – Доминиканец оторвался от листа и поднял глаза. – Это по меньшей мере странная история. Если не сказать… неправдоподобная.

Годелот машинально облизнул губы.

– Да, святой отец, вы правы. Именно поэтому я так надеялся на расследование.

Обвинитель помолчал, глядя на арестанта, словно ожидая, что тот что-то добавит, а затем сухо заговорил вновь:

– Также вы утверждаете, что на замок был совершен вооруженный рейд, в доказательство чего представляете ландскнехтский шлем одного из якобы нападавших. Отчего же вы обратились в Патриархию, а не в канцелярию военного трибунала?

– Потому что ходатайство от рядового там даже не примут, – хмуро пояснил Годелот, – а перед Богом все равны… По крайней мере, так меня учили.

Руджеро помолчал, глядя во вспыхнувшее лицо шотландца. А потом спокойно промолвил:

– Перед Богом – безусловно. Но между Ним и вами стоят люди, что существенно все осложняет, не так ли? Однако я готов помочь вам с установлением справедливости, которой вы ищете, если вы в свою очередь поможете мне. – Он слегка подался вперед и четко вымолвил, словно припечатывая каждое слово ладонью: – Известно ли вам, юноша, что семья Кампано подозревалась в занятиях оккультизмом и еретическими науками?

Годелот, только что готовый защищаться, на миг растерялся. Но тут же попытался взять себя в руки: похоже, вот оно. Монах доселе просто старался его разговорить. Надо успокоиться и не нагородить лишнего…

– Доподлинно неизвестно, святой отец, – обтекаемо ответил он.

– То есть известно, но не доподлинно. Запишите, брат Лукка. Из каких же источников вы все же черпали сии сомнительные сведения? – Глаза, будто взятые с двух разных лиц, прищурились, а Годелот отрывисто парировал:

– Порядочному человеку не пристало считать голословные сплетни за кружкой сведениями, святой отец.

– Хорошо сказано, юноша. – Кирасиру показалось, что уголки тонких губ дрогнули. – Итак, вы слышали о еретических увлечениях вашего синьора, но не придали этому значения. Запишите, брат.

Годелот снова почувствовал замешательство. Он не сказал ничего значимого, а въедливый монах, мозаикой переставив его слова, вывел из них нечто другое. И похоже, это вовсе не в его пользу. Черт…

Монах продолжал:

– Кто был духовным пастырем дома Кампано?

– Отец Эрнесто Альбинони.

– Вы хорошо знали его?

– Да. Он был моим учителем.

– Чему вы у него обучались?

– Поначалу грамоте. А потом основам некоторых наук.

– Каких же?

– Евклидовой геометрии, истории, естествознания.

– Зачем наука наемному солдату?

– Ну… отец Альбинони говорил, что я понятлив и способен к учению. И что гибкость ума и его склонности нужно развивать.

Инквизитор неопределенно повел бровями:

– С этим трудно поспорить. Был ли у вас доступ к его библиотеке?

– Да… Но я нечасто ею пользовался. Большая часть книг пастора была на неизвестных мне языках.

– Обучал ли пастор других отроков в графстве?

– Не знаю, возможно.

– То есть в замке лишь вы были отмечены его особой благосклонностью?

– Да, пожалуй.

– Уважаем ли он был в графстве?

– Весьма уважаем, святой отец. Наш пастор был настоящим слугой Господа и утешителем каждого страждущего.

– Вот как? И это вы говорите о личном духовнике того, кто занимался колдовством и алхимией?

– О… Нет, святой отец, все не так! Оккультные науки изучал покойный граф Витторе. Пастор Альбинони появился в замке уже при младшем графе, а тот никогда… – Кирасир прикусил язык, но было поздно.

– Превосходно. Вы подтверждаете, что знали о богопротивных занятиях графского дома Кампано. – Монах потер сухие узкие ладони, а писарь истово заскрипел пером.

Шотландец перевел дыхание. Болтливый дурак… Нужно было постараться выкрутиться.

– Святой отец, когда погиб граф Витторе, меня еще не было на свете. Я ничего не могу утверждать и снова повторяю: все это досужие разговоры. Пастор же Альбинони был благочестив и кроток. Он единственный смог утешить графа Оттавио, скорбевшего по брату.

Доминиканец приподнял брови, складывая пальцы под квадратным подбородком:

– Что есть утешение для родных усопшего? Уверенность в том, что душа его пребудет в обители Господа нашего, обретя спасение. То есть, по вашим словам, благочестивый пастор Альбинони сумел убедить скорбящего графа Кампано, что душа его брата, еретика, чернокнижника и самоубийцы, упокоится с миром в объятиях Христовых. Это вы называете наставлениями истинного слуги Божьего?

Годелот едва не зарычал. Любые его слова выворачивались наизнанку этим разноглазым крючкотвором.

– Я не говорил и этого, святой отец! Пастор лишь сумел вывести графа из черной меланхолии, губившей его. Синьор очень терзался о брате!

– Верно, – подался монах вперед, опираясь на стол, – о великом грешнике пристало терзаться. А вот истинному слуге Господа не пристало убеждать родных сего богохульника утешиться и оставить молитвы о спасении заблудшей души!

Шотландец осекся, тяжело дыша. Похоже, его загоняют в угол. Зачем? Чего пытаются добиться? Обвинитель же вдруг мягко покачал головой:

– Вы преданы своему наставнику, юноша. Это похвально. Но считаете ли вы правильным хранить верность учителю, что попирал сами основы Писания?

Годелот сжал зубы, а потом произнес:

– Если бы никто не считал правильным хранить верность гонимому учителю – само Писание было бы куда короче.

Руджеро долго молчал, глядя кирасиру в глаза и словно пытаясь в них что-то разглядеть. А затем медленно заговорил, будто давая арестанту время осмыслить каждое слово:

– Вот мы и подошли к сути, Годелот. Вы много говорили об отце Альбинони. И из ваших, только ваших слов я заключаю, что он был вашим единственным наставником, что вы горячо почитали его, безоговорочно верили ему во всем и никогда бы не предали его доверия. Я прав?

Окончательно запутавшись, Годелот ответил не сразу. Но инквизитор ждал, и кирасир не без вызова отсек:

– Да.

Руджеро кивнул без тени иронии:

– Запишите, брат Лукка. Арестованный подтверждает, что является учеником и последователем отца Эрнесто Альбинони, а стало быть, и его убеждений.

Шотландец нахмурился: разговор все дальше уходил в какие-то странные и тревожные дебри.

– Я так и не понимаю, святой отец, – почти резко сказал он, – в чем вы меня обвиняете.

Монах неторопливо и аккуратно выровнял стопу листов, все так же не отводя от арестанта глаз.

– Годелот, – неожиданно мягко проговорил он, – ответьте правдиво на один вопрос. Просто ответьте правдиво, как бы тяжко вам это ни далось. Поверьте, это в ваших интересах. – Он сделал долгую паузу. – Это вы убили отца Альбинони?

Шотландец онемел. Он молчал, потрясенно глядя на обвинителя, краем сознания понимая, что сейчас придется что-то отвечать, но слишком ошеломленный этим невообразимым обвинением.

– Постойте, – пробормотал он, – это… Господи, но это же… – Подросток перевел дыхание, вдруг осознав, что ему толком нечего противопоставить. – Святой отец, – продолжил он тверже, – я не понимаю, как навлек на себя подобное подозрение. Но, если бы я убил его, своего учителя, перед которым преклонялся, зачем бы я побежал хвалиться этим в Патриархию?